Вкус у фруктов и вина отменный,
Словно пена крови на арене;
Гордый зверь, спускаешься с крыльца.
Золото и ладан – на поклон;
Суета рабов в неверном свете
Масляных светильников, и этот
Шаг закованных в броню атлетов…
Помнишь ли ты это, игемон?
Помнишь крики «Аве!» с площадей,
Воскурения, любовь наложниц? –
Если в дозах быть неосторожным,
Проступают нимфы; грани – ложны;
Зримо расцветает асфодель.
Боль была расплатой. Ну и что ж?
Боль, как тело, никуда не делась.
Ты обрел лишь нищету и серость.
Этого тебе всю жизнь хотелось?
Посмотри, на что ты стал похож!
Посмотри (возьмет тебя тоска,
Прежнего властителя?) – ты стёрся,
Как ковёр с густым когда-то ворсом:
Волосы слежались, ноги босы,
Треснул посох в высохших руках.
На плечах – отрепья тех времён,
Что, должно быть, помнят гибель Трои;
Тусклый взгляд, и память – на второе;
Ветер рвы меж старых рёбер роет.
Как ты изменился, игемон!
Кто тебе поклонится теперь?
Разве раб или ребёнок – в шутку.
Разве кто лишившийся рассудка,
Как и ты. Тебе ещё не жутко?
Игемон, ты червь теперь, поверь.
Кто теперь подаст тебе вина?
Разве украдёшь, – вдвойне дороже
Изрубцованной заплатишь кожей.
Да и ты, как старый пёс, не сможешь –
Здесь сноровка, молодость нужна.
Кто к тебе проявит интерес?
Разве что «волчица» – по работе;
Если вообще проявит что-то –
Не найдёшь и унции в своей суме…
– Зато тот
Проповедник не пошел на крест.
– Елене Штефан
Свет фонарей, дробящий пространство:
жёлтые листья, лужи, редкие пары –
словно с абстрактной картины,
словно художник рассыпал
все по холсту