Закрывши глаза и приложив в рассеянности револьвер к животу, поэт наслаждался музыкой своих стихов. Я хотел потихоньку дернуть его за руку, палец которой был на курке, но поэт открыл один глаз и вопросительно посмотрел на меня.
– Читали вы что-нибудь подобное?
Совершенно искренно я ответил:
– Ничего подобного я не читал.
– То-то же… Вы третью строку поняли?
– Ах, это где мыши?… Очень, очень мило.
– Вы поняли, что такое мыши?
– Как же! Это такие серые животные из породы грызунов, которые…
– Боже! И такой человек – редактор! Ну, где у вас мозги? Я спрашиваю, где ваши мозги?
Боясь, чтобы он в поисках моих мозгов не вспомнил о револьвере, я поспешил замять этот щекотливый вопрос.
– А эта строка у вас – чудо, что такое!
Как шаман, я дик, я страшен…
Не хочу в подвал!
– Ты догадался, почему он не хочет в подвал?
– Гм… Конечно! Надеюсь, у него были основательные причины для этого.
– У тебя в разговоре ужасно пошлая проза… Я уверен, что тебе не понятна даже такая элементарная строка:
Одинок, я в зубьях башен…
– Испытал ли ты такое одиночество?
– Откровенно говоря, такое одиночество мне не перепадало. Так, вообще, кое-что… было.
– Тебе, вероятно, незнакомо и это переживание:
Черепа овал
Целовал…
– Переживал ты это?
– Погодите… Дайте вспомнить! Вы говорите: овал черепа? Нет!.. Насколько память мне не изменяет – не приходилось.
Я скорбно вздохнул:
– Да и где мне! Так, живешь себе без всякого удовольствия…
– Потому что ты не поэт, а червь.
– Совершенно верно. Это вы тонко подметили.
– Ну так вот… Оставляю тебе это стихотворение… Не благодари! Терпеть не могу, когда мне руки лижут. Заплатить можешь сейчас. Постой – сколько тут строк? Десять? Ну, будем считать для ровного счета – пятнадцать… я беру по три рубля строка (это ты заруби себе на носу), значит, сорок пять… ну, для ровного счета – пятьдесят рублей!
Искоса взглянув на револьвер, я вынул из бумажника деньги и робко положил на стол.
Взявши их, он сказал:
– Только слово «серые» напечатайте серой краской…
– Виноват, но типографские условия…
Стуча револьвером по столу, он отчетливо отчеканил:
– Знайте, что для меня типографских условий не существует! Я хочу, чтобы мои стихотворения производили на публику впечатление…
– Бреда сумасшедшего, – хотел докончить я вслух, но промолчал.
Когда он встал и спрятал опасное оружие, собираясь прощаться, я предложил ему, втайне дрожа от радости, что он уходит:
– Можно там, где вы говорите о жирных мышах…
– Ну…
– Напечатать слово «жирные» жирным шрифтом. Это произведет впечатление…
– Идиот!..
Он презрительно пожал плечами и вышел, пропуская ко мне в кабинет нашего сотрудника.
– Скажите, – угрюмо спросил я, – что это за сумасшедший?
Сотрудник удивленно посмотрел на меня.
– Сумасшедший?… Это известный поэт-модернист. Его везде охотно печатают.
Я уткнулся в бумаги и проворчал:
– Охотно вам верю.
Чад
План у меня был такой: зайти в близлежащий ресторан, наскоро позавтракать, после завтрака прогуляться с полчаса по улице, потом поехать домой и до обеда засесть за работу. Кроме того, за час до обеда принять ванну, вздремнуть немного, а вечером поехать к другу, который в этот день праздновал какой-то свой юбилей. От друга – постараться вернуться пораньше, чтобы выспаться как следует и на другое утро со свежими силами засесть за работу.
Так я и начал: забежал в маленький ресторан и, не снимая пальто, подошел к буфетной стойке.
Сзади меня послышался голос: