Последний призыв Никанора цыгане принимали вяло и, вместо поджога, только хлопали бокал за бокалом, зевая, перемигиваясь и переталкиваясь локтями. Впрочем, и сам Сырцов не мог точно указать, какой предмет обречен им на сжиганье.
– Постой, – попытался я остановить пляшущего Никанора. – Расскажи мне лучше – что поделывают твои приятели? Открыли ресторан? Издают газету?…
– А черт их знает. Я восьмой день дома не был, так что мне газета! На нос мне ее, что ли?
* * *
Шел я однажды вечером по Пти-Шан.
Около знаменитого ресторана «Георгия Карпыча» раздался нечеловеческий вопль:
– Интер-ресная газета «Пресс дю суар»! Купите, господин!
Я пригляделся: вопил издатель из журавлиного треугольника.
Очевидно, вся его издательская деятельность ограничилась тем, что он издавал вопли, с головой уйдя в несложное газетное дело сбыта свежих номеров.
– Что же это вы чужую газету продаете, – участливо спросил я. – А своя где?
– Дело, этого… налаживается, – нерешительно промямлил он. – Еще месяц, два и этого… С разрешением дьявольски трудно!..
– А что ваш приятель? Как его дело с рестораном?
– Пожалуйте! Тут за углом, второй дом, вывеска. Навестите, он будет рад.
«Слава Богу, – подумал я, идя по указанному адресу, – хоть один устроился!..»
Этот последний действительно, увидав меня, обрадовался.
Подошел к моему столику, обмахнул его салфеткой, вынул из кармана карточку и сказал:
– Вот приятная встреча! Что прикажете? Водочки с закусочкой, горячего или просто чашку кофе?
– Вы что тут, в компании? Нашли дурака-грека с деньгами?
– Нет, собственно, он нашел меня, дурака. Или, вернее, я его, конечно, нашел, ну, так вот… Гм!.. Пока служу. У него, впрочем, действительно есть большие деньги. Я только… этого. Не заинтересован.
– А венгерцев и негров нет?
Он отвернулся к окну и стал салфеткой протирать заплаканное стекло.
– И швейцар ваш без алебарды, безоружный, в опорках…
– Шутить изволите. Может, винца прикажете? Хорошее есть…
…
Еще месяц с грохотом пронесся над нашими головами.
Проходя мимо греческого пустынного ресторанчика, я иногда видел дремлющим у стены с салфеткой под мышкой смелого инициатора дела, построенного на венгерцах, неграх, швейцарах в алебардах.
И по-прежнему издатель на углу яркой улицы издавал стоны:
– «Пресс дю суар»!
Вчера, остановившись и покупая газету, я спросил простодушно:
– А что же ваша собственная газета?
– Наверно, скоро разрешится.
– Ну, а что ваш приятель Никанор Сырцов? По-прежнему, сидит сложа руки?
– Сложа-то, сложа… Только не сидит, а лежит. От голодного тифа или что-то вроде – помер. Все деньги на цыган да на глупости разные проухал! У меня в конце концов по пяти пиастров перехватывал! Да мне тоже, знаете, их взять неоткуда. Вот тебе и «сложа руки»! Много их, таких дураков.
И когда он говорил это, у него было каменное, неподвижное лицо, как у старых боксеров, которых другие боксеры лупили по щекам огромными каменными кулачищами, отчего лицо делается навсегда непробиваемым.
Жестокий это боксер – Константинополь. Каменеет лицо от его ударов.
Трагедия русского писателя
Меня часто спрашивают:
– Простодушный! Почему вы торчите в Константинополе? Почему не уезжаете в Париж?
– Боюсь, – робко шепчу я.
– Вот чудак… Чего же вы боитесь?
– Я – писатель. И поэтому боюсь оторваться от родной территории, боюсь потерять связь с родным языком.
– Эва! Да какая же это родная территория – Константинополь!
– Помилуйте, никакой разницы. Проходишь мимо автомобиля – шофер кричит: «Пожалуйте, господин!» Цветы тебе предлагают: «Не купите ли цветочков? Дюже ароматные». Рядом: «Пончики замечательные!» В ресторан зашел – со швейцаром о Достоевском поговорил, в шантан пойдешь – слышишь:
Матреха, брось свои замашки,
Скорей тангу со мной пляши…
Подлинная черноземная Россия!
– Так вы думаете, что в Париже разучитесь писать по-русски?
– Тому есть примеры, – печально улыбнулся я.
– А именно?…
Не отнекиваясь, не ломаясь, я тут же рассказал одну грустную историю.
О РУССКОМ ПИСАТЕЛЕ