Проблемы преподавания философии в России

– какова основная суть философии?

– каков основной смысл философии?

– какова основная задача философии?

– какова основная цель философии?

Конечно, философы пытались ответить на эти вопросы, и каждый отвечал по-своему. Одни путали и смешивали эти по сути разные и чёткие понятия, другие давали на них частные, а не общие ответы, выдавая второстепенное за основное. Однако за тысячелетия к общему мнению философы так и не пришли до сих пор. Как же прикажете делать из философии науку, если философы не могут дать определённый и однозначный ответ хотя бы на один из этих четырёх вопросов? Ведь тогда ваша наука не будет иметь либо цели, либо задачи, либо смысла, либо сути. И что можно сказать о философии, если хоть один из этих вопросов остаётся не решённым? А ведь они всё ещё не решены! Во всяком случае, ни в одном учебнике по философии, ни в одной философской работе я не встречал чётких ответов на эти вопросы, тех ответов, которые приняли бы все остальные.

В своей книге «Научная философия как она есть (Философия для молодых)», о которой я уже упоминал, на все эти вопросы я предлагаю свои ответы, позволившие мне дать вполне ясное определение именно научной философии. Но примет ли это «учёный свет философии»? В этом у меня пока большие сомнения.

Труфанов, как видим из его статьи, тоже пытается дать свой ответ хотя бы на один из этих вопросов, – о цели философии. Так, он пишет:

«Цель философии, или зачем она нужна? Все добываемые человечеством знания о природе и о самом себе изначально пребывают в форме простого скопления множества рядоположенных фактов и сведений. Но поскольку сам мир представляет собой нечто целое, то, следовательно, все разрозненные знания о нём должны быть сведены в одну общую картину, показывающую его как единое целое. Спонтанно, сама собой, такая целостная картина мира в сознании людей не возникает. Для её создания требуется целенаправленная деятельность нашего интеллекта, задача которого заключается не только в производстве отдельных знаний, но и в приведении их к такому всеобщему единству. Вот эту работу по созданию единой картины мира, показывающей его как целое, призвана выполнять философия. С этой целью она родилась на свет ещё задолго до появления всех других наук, и никто эту цель не отменял».

То есть, если выразиться короче и точнее, то цель философии – создание объективной картины мира. Именно объективной, а не какой-нибудь другой. Если бы Труфанов так и написал, что я полностью согласился бы с ним, но он пишет об «единой картине мира, показывающей его как целое». А это не совсем то, что определяет цель философии.

Давайте разберём, в чём тут разница. Во-первых, понятно, что, когда говорится о «картине мира», то уже само собой подразумевается, что она должна быть цельная, так как речь идёт о целом мире, а не о его части. А во-вторых, нужно понимать, что картина эта может быть, как объективной, так и не объективной. И именно этот вопрос наиболее важен при разговоре о философии. Ведь созданием «целостной картины мира» в некотором смысле занимается не только философия, но и религия, и мифология, и иногда искусство, которые весьма далеки от объективности. Поэтому, когда говорится просто о «создании единой картины мира», мы не может определённо ответить, идёт ли речь о философии, или о религии, или о мифологии. Но когда говорится о «создании объективной картины мира», то уже ясно, что речь идёт именно о науке, в данном случае о научной философии.

Этот важный момент Труфанов как раз и упускает, рассуждая о цели философии. Он скорее «угадывает» цель философии, чем логически определяет её. Отсюда и появляется такая серьёзная ошибка, как сравнение философии с религией и искусством. Это повлекло за собой и дальнейшие ошибки в его статье.

Понимая, что указанная им «картина мира» имеет неоднозначный характер, Труфанов пытается определить разницу между философией, религией и искусством через интеллект, и уходит от истины ещё дальше, чем был до этого:

«Различие данных форм отражения единства мира – искусства, религии и философии – обусловлено тремя последовательными ступенями деятельности интеллекта человека: первая ступень – созерцание, вторая – представление, третья – мышление».

Как видим, Труфанов тут говорит о довольно странных «трех последовательных ступенях деятельности интеллекта человека», навеянных ему гегелевской философией: созерцание, представление и мышление. Здесь вызывает вопросы почти каждое слово. Во-первых, почему именно три? А куда делись, например, чувства? Во-вторых, в чём их последовательность? Где доказательство того, что созерцание следует раньше представления или мышления? Кто доказал, что представление следует до акта мышления?

В-третьих, почему это именно ступени? Разве созерцание, а тем более представление исключает мышление? Попробуйте что-нибудь представить, не мысля, отключив мышление. И разве само мышление исключает созерцание и представление? Разве философия исключает созерцание или представление? Разве искусство не доросло до представления и мышления? Разве религия исключает созерцание и мышление?

Конечно, Труфанов делает оговорку, поясняя, что эти «ступени» могут перемешиваться, но проблема в том, что, говоря о разнице между философией, религией и искусством, акцент нужно делать совсем не на «ступенях деятельности интеллекта». К тому же, сегодня написаны десятки хороших научных трудов об интеллекте и его развитии, можно ознакомиться хотя бы с трудами Ж. Резниковой, А. Маркова, Б. Сергеева, прочих учёных, прежде, чем говорить о «трех последовательных ступенях деятельности интеллекта человека», когда-то «открытых» Гегелем.

Далее С. Труфанов пишет:

«На первой ступени мы только непосредственно созерцаем окружающие нас предметы: видим их, слышим, осязаем, обоняем, пробуем на вкус».

Неизвестно, что именно Труфанов понимает под созерцанием, но, когда мы «слышим», «осязаем», «обоняем» и «пробуем на вкус», – это созерцанием назвать никак нельзя. Разве что в иносказательном смысле. У созерцания есть своё определение и подменять его не следует. Иногда созерцание отождествляют с интуицией, что тоже не верно. Потом С. Труфанов заявляет:

«Из воспринятых ощущений в нашем внутреннем представлении формируются образы предметов. Далее мы обозначаем данные образы словами. Слово, закреплённое за образом предмета, становится его именем».

То есть, говоря сначала о созерцании, Труфанов вдруг начинает говорить об ощущениях. Но ощущения – это производное не от созерцания, а от чувств. То есть, речь тут нужно вести о чувствах, что было бы вернее.

Рассмотрим фразу: «в нашем внутреннем представлении формируются образы предметов». Во-первых, слово «внутреннем» тут лишнее, так как нет внешних представлений. Во-вторых, что такое здесь «представление» и «образ»? Если под представлением здесь понимать существительное (а это так и есть), то это по сути синонимы. Представление – это и есть образ, который мы представляем, только в более широком смысле, так как в представлении может быть несколько образов. Тем не менее сам внутренний образ предмета не что иное как представление его? Это не разные смысловые явления, а разные названия одного смыслового явления. Нельзя иметь образ не представляя его, и нельзя иметь представление, не имея образа того, что представляешь.

Если же понимать «представление» как действие, процесс, а не как образ, то без мышления этот процесс невозможен, так как здесь представление и есть акт мышления. То есть, слова «образ» и «представление» тогда будут обозначением существующего предмета и действия по отношению к этому предмету. Проще и вернее здесь было бы сказать: в уме «формируются образы предметов», но Труфанову нужно было использовать слово «представление», и он его употребил. Далее он пишет:

«С помощью слов-имён наш интеллект восходит на третью ступень своей деятельности – мышления. Мышление осуществляется посредством слов».

Как мы уже поняли, мышление участвовало и до того, как возникли образы и слова. Они просто не могли бы возникнуть без мышления. К тому же «мышление осуществляется» не «посредством слов», а как раз посредством образов и чувств, впечатлений.

Далее идут утверждения Труфанова в том же духе:

«Связывая слова между собой, мы создаём мысли. Слова составляют ткань мысли, а человеческий язык в целом является телом мышления. Только на ступени мышления мы постигаем понятия предметов».

Тут автор хотел сказать, что, связывая слова, мы стараемся выразить мысль, отобразить её, а не создаём её, как он выразился. Потому что если бы изначально не было мысли, то мы бы не знали, какие слова «связывать между собой». Точно так же не «слова составляют ткань мысли», а наоборот: мысль составляет ткань слов. Часто бывает, что мы знаем, что хотим сказать, знаем свою мысль, а вот слов подобрать не можем, или забыли слово; наша мысль ясна, но выразить её мы не можем. Но никогда не бывает такого, чтобы слов было полно, и мы из них старались «составить» ещё не существующую мысль. Так что нельзя сказать, что слова «создают» мысль, всё как раз наоборот.

Возможно, здесь автор хотел перефразировать известное выражение: «мысль облекается в слова», но это выражение имеет совсем иное понятие, в нём первопричиной является мысль, а не слова, хотя слова тоже как бы выступают «тканью» для мысли. Автор хотел выразиться красиво, изящно, но всё перевернул с ног на голову. Труфанов идеализирует Гегеля и повторяет за ним как верные мысли, так и ошибочные.

В целом у автора получилось следующее. «На первой ступени мы только созерцаем предметы», допустим, мы видим что-то с четырьмя ножками и спинкой. На второй ступени «в нашем представлении формируются образы предметов». То есть, мы ушли домой и представили образ предмета с четырьмя ножками и спинкой. «Далее мы обозначаем данные образы словами. Слово, закреплённое за образом предмета, становится его именем». То есть, мы дали предмету название, обозначили его словом-именем «стул». И только на «третьей ступени мышления» «с помощью слов-имён» «мы постигаем понятия предметов». То есть только потом, как назвали, до нас допёрло: ба, да это же стул! На нём сидеть можно!

Понятно, что такой подход ложен сам по себе. Но на основе такого «перевёрнутого» представления об интеллекте Труфанов строит и дальнейшие свои рассуждения:

«В соответствии с тремя названными ступенями деятельности интеллекта происходит обобщение знаний о мире. На первой ступени этим занимается искусство. (…)

На второй ступени обобщением знаний о мире занимается религия. Она выстраивает все находящиеся в нашем представлении образы предметов в единую картину мироздания. (…)

На третьей ступени обобщением накопленных знаний занимается философия. Она работает напрямую с понятиями предметов, из которых посредством мышления выстраивает единую научную картину мира».

Весь этот надуманный огород городился только для того, чтобы объяснить в общем-то довольно простую и доступную для понимания цель философии: создание объективной картины мира. Если бы Труфанов сразу понял и заявил о том, что цель философии – создание «научной картины мира», именно научной, а, следовательно, объективной, то ему не нужно было бы городить весь этот огород с «тремя ступенями интеллекта». Понятно, что ни искусство, ни религия не могут претендовать на научность в познании мира. Это, во-первых.

А во-вторых, надо понимать, что ни для искусства, ни для религии «построение целостной картины мира» вообще не является основной целью, в отличие от философии. Для них это цель второстепенная! Или даже третьестепенная! Искусству вполне достаточно взаимоотношений человека с человеком или с окружающим миром. Искусству совершенно не важно, солнце ли вращается вокруг земли, или земля вокруг солнца. Цель искусства не в создании целостной картины мира. Цель искусства – влиять на чувства людей. Искусство, конечно, может (но не обязано) строить целостную картину мира. Например, какой вид искусства имел ввиду Труфанов, заявляя, что его цель – создание целостной картины мира? Музыка? Она этим не занимается. Хореография? Тоже нет. Может быть, цирковое искусство? Это шутка, но тоже нет. Изобразительное искусство? Хотя и может, но это не его основная цель. Литература? Разве что научная или фантастическая, но это опять-таки не является её основной целью.

Что касается религии, то, к удивлению Труфанова, и прочих философов, согласных с ним, скажем, что религия также, как и искусство, никогда не имело основной своей целью создание целостной картины мира, а тем более – научной. Религии тоже нет никакого дела, солнце ли вращается вокруг земли, или земля вокруг солнца. Основная цель религии схожа не с философией, а с идеологией, и заключается она не в построении картины мира, а во влиянии на умы людей ради власти над ними. Поэтому религия любую картину мира подстраивает под своего бога. Она не изучает объективный мир, да ей это и не нужно, ей достаточно даже самой примитивной картины мира, лишь бы над ней стоял бог. Для объяснения любой картины мира ей вполне достаточно бога. А всё то, что потом открывает наука, религия просто «притягивает за уши» к богу, всё объясняя волей божией. Поэтому религиозная картина мира неизменна тысячелетиями, в отличие от научной картины мира. Поэтому же религия всегда идёт вслед за наукой, чтобы подстроиться под неё, подтянуть научные факты к богу и к своей догматичной неизменной картине мира.

Что же касается философии, то она, в отличие же от искусства и религии, обязана создавать именно объективную, научную картину мира. Это её основная цель! И в этом их принципиальное различие! Философия не стремится ни к власти над людьми, как религия, ни к влиянию на чувства людей, как искусство. Она стремиться только к познанию мира, к истине. Так что само утверждение о том, что философия занимается построением целостной картины мира так же, как религия и искусство – это ложное утверждение!

Здесь отметим, что, справедливо поднимая вопрос о необходимости нового учебного пособия по философии, Труфанов сбивчиво и путанно раскрывает в своей статье пока только один из четырёх основных определяющих вопросов научной философии: её цель. Осталось раскрыть, или хотя бы обозначить ещё три: её задача, её смысл, а главное – её суть. Забегая вперёд, то есть почти в конец статьи, отметим, что вопрос о задаче философии Труфанов всё-таки поднимает:

«Задача философии, или что она должна делать, чтобы достичь своей цели.

На основе вышеизложенного мы имеем следующие исходные данные для определения задач философии:

– цель философии – показывать мир как целое,

– достигать этой цели она должна, находясь на ступени мышления и посредством деятельности мышления,

– материалом для этого являются все те разрозненные понятия и определения, которые уже выработаны человечеством и эксплуатируются им.

Соответственно, задача философской мысли заключается в том, чтобы выстроить из этого разрозненного материала (понятий и определений) единую научную картину мира, показывающую его как целое. Ключевым при её решении является вопрос: как? Как произвести всеобъемлющую систематизацию понятий, с тем чтобы в итоге из них сложилась единая научная картина мира?»

Что же мы тут видим? А видим мы, как говорится, картину маслом. Что называется, почувствуйте разницу. «Цель философии – показывать мир как целое», а «задача философской мысли – выстроить научную картину мира, показывающую его как целое». То есть, задача – выстроить, а цель – показать! Это притом, что ранее Труфанов называл целью «создание единой картины мира», то есть – выстраивание. В результате мы получаем, что и цель, и задача философии – одно и то же. Интересно, сам Труфанов понимает разницу между понятиями «задача» и «цель»?

Становится ясен посыл автора: «ключевым при её решении является вопрос: как?». Очень хороший вопрос. Как добиться решения задачи, если все понятия смешались в кучу, и философ не в состоянии даже определить эту задачу? И уж совсем кажется смешным на этом фоне следующий вопрос: «как произвести всеобъемлющую систематизацию понятий?». Милые философы, вы хоть с элементарными понятиями разберитесь и не путайте одно с другим, а уж потом думайте о «всеобъемлющей систематизации понятий».

Далее в статье Труфанов садится на своего любимого конька: гегелевскую философию. Этот факт вполне объясним, так как С. Труфанов является специалистом по гегелевской философии. Однако и все проблемы современной философии он также рассматривает через призму гегелевской философии:

«Кризис современной философии, включая её вузовский формат, имеет под собой одну-единственную причину – её закостенелую приверженность давно пережившим своё время вольфовским принципам. Соответственно, и выход из кризиса существует один: надо распрощаться с вольфовской системой и перейти к гегелевской».

Вот так всё просто! Делов-то, – начать и кончить! Перейти на гегелевскую систему, и русская философия будет спасена. Но почему автор решил, что именно Гегель спасёт русскую философию? Откуда у него появилась такая идея? Оказывается, тут тоже всё просто, и это объясняет даже смысл появления самой статьи Труфанова. И не только этой его статьи. Вот он признаётся: