Обрывки газет

И я пошёл искать фиолетовый.

Но в этом чёртовом городе всё черно-белое. В этом чёртовом городе все краски вымылись.

Мне сказали, что счастье пахнет весной.

Я ходил и пытался почувствовать – зря.

В этом чёртовом городе – только запах машин. В этом чёртовом городе – только аромат мокрого асфальта.

Мне сказали, что счастье звучит нежно и мягко.

Я искал этот звук – не нашёл.

В этом чёртовом городе звучит гул толпы. В этом чёртовом городе «музыка» рвёт слух.

Мне сказали, что на ощупь счастье – бархат и шёлк.

Я ходил и трогал, и в кровь стёр ладони.

В этом чёртовом городе – твёрдый асфальт. В этом чёртовом городе – упругие тела шин.

Мне сказали, что счастья нет. Я поверил. Я верил всегда.

А потом я и сам нашёл, что сказать.

Мне говорили, говорили, говорили. А я думал: счастье – рыжего цвета. Счастье пахнет дымом моих сигарет. Счастье – это надрывающаяся скрипка. Наощупь оно – твои мягкие волосы, твои нежные руки.

Следующим утром я начал жить.

Всё – бесконечно

Истинная природа вещей – пустота. Истина – слияние с абсолютом.

    (с) рйн, «Юность»

Я читаю свои дневники за 2016 год и думаю о том, что не бывает любви на время. На тех страницах я загадывала всегда идти рядом с друзьями, которых в какой-то момент, возможно, сама оттолкнула. Я загадывала вечную любовь, вечные кухни в лучах рассвета и печенья с шоколадной крошкой, вечные шестнадцать лет. Теперь я почти не ем печенья, да и вообще всё, что с сахаром.

Но моё сердце полнится любовью. И чтение не возвращает её, потому что она никуда не уходила – только указывает один из путей в ту комнату памяти, где живут и всегда будут жить эти люди. Как и четыре года назад, сегодня я люблю тех, кто тогда крепко держал меня за руку.

Я верю, что если любишь, то будешь любить вечно. Человек может измениться, и ты сам меняешься, и в вашем будущем может не найтись ни одного заветного «общего», необходимого друзьям, кроме воспоминаний – а этого слишком мало, чтобы сохранять повседневную близость. Но отказаться от прежней своей любви, от всех слов, которые ты говорил, и от всего, что вы друг для друга делали – значит предать себя. Значит предать и всю ту любовь, которая есть в тебе сегодня. Ведь если ты так легко обесценил прежнее, откуда взять умение ценить настоящее?

Может быть, это мой маленький секрет бессмертия. Всё – бесконечно. Я ни разу не врала, когда говорила, что буду кого-то любить навсегда. Я продолжаю любить буквами писем, сообщений, сказок, строчек в дневниках – буквами, вырезанными на сердце. И всё, что происходит со мной в настоящем, будет происходить вечно – пока не кончится отведённая под это вечность.

Это большая ответственность: знать, что вокруг нет ничего мимолётного. Ни одного взмаха крыльев бабочки, за которым не последует ураган. Ни одной единицы времени, способной исчезнуть, саму себя пожрав.

В этом огромном мире мы – крошечные, но в своих крошечных телах – огромные.

11 июля 2016

Со мной что-то в высшей степени не так. В прекраснейшей степени.

Кажется, я протяну сейчас тебе ладони, и с них пылающей бабочкой взлетит моё сердце. И опалит ресницы жаром своих крыльев.

Кажется, откроются раны всех когда-либо полученных и тысячи раз заживших царапин, и из них хлынет дождевая вода с привкусом цветов клевера.

Кажется, внутри поднимается ураган, в лёгких закручиваются смерчи из эмоций, вызванные просто ярко-голубым небом и зеленью леса на обочине дороги.

Кажется, что, чего бы ни захотеть, оно обязательно сбудется, потому что сил внутри хватит на исполнение любого желания.

Кажется, что я пью свою Жизнь через фиолетовую трубочку из пластикового стаканчика. И растекаюсь по миру миллиардом капелек.

Кажется, что я люблю тебя больше всех, кто встречался и встретится в моей жизни.

Кажется, что это взаимно.

Кажется, что это Космос.

Похоже, я из тех, кто «способен торчать, избежав укола», как в песне у Операции Пластилин[1 - Цитата из песни «Шелест Утренних Звёзд».].

Пишу какой-то психоделический бред, танцую на задворках собственного сознания. Летаю и таю, становясь рифмой в чьих-то стихах. Прекращаю быть ошибкой мироздания. Люблю и живу – и пишу это, как синонимы.

Я просто есть. И это чудо, да?

О дневниках и письмах

До свидания, Таня, иначе это письмо никогда не кончится.

    (с) Марина Цветаева, письмо Кваниной Т. Н.

Моя любимая часть творческого наследия писателя – его дневники и письма. Во-первых, читать их для меня всегда – учёба, но учёба бесконечно личная. Разговор шёпотом на кухне; света нет, горят свечи; шуметь нельзя – стены тонкие – проснутся домашние, наверное, дети будут плакать громко, не успокоятся до утра; чай травяной, а к чаю – ничего. Если читаешь Хемингуэя, то и чая нет, стоит виски, и я смотрю на то, как пустеет его бокал – мне больно смотреть, а я смотрю.

Во-вторых, мне кажется, это История. Для писателя писать – это работа, но буквы – это жизнь. И иногда в его романе встречаешь буквы, которые он прожил (чем лучше писатель, тем больше таких букв). А в письмах и дневниках все буквы – прожитые.

И ведь пишутся они не только для себя и близких. Даже если самому автору кажется, что только для них. Просто есть уже привычка к тому, чтобы каждое слово вытачивать. Не получается относиться к ним пренебрежительно. Переписывают, перечёркивают, забывают черновики в ящиках стола. Забывают – или оставляют, чтобы их потом нашёл тот, кто будет разбирать письменный стол писателя после его смерти?

В литературоведческое понятие «художественный мир писателя» входит и мир каждого из его произведений (не важно, вымышленный ли или заимствованный из реальности), и мир его писем, дневников, заметок на полях, может быть, даже списков покупок. В «художественном мире» живёт каждое записанное им слово.

Иногда мне кажется, что вообще всякий человек пишет свои дневники не для себя. В такие моменты я думаю, что каждая буква должна найти своего читателя, достучаться до своего сердца. Но чаще мне всё-таки думается, что большинство букв отвратительно бездарны, в том числе – большинство моих букв. Хорошо, что их у меня много: есть, что выкидывать. (И всё же на всякий случай каждому другу, с которым я вступаю в переписку, я пишу: если я умру известной, сними копию и продай оригинал на аукционе. Ты разбогатеешь. Это мой подарок.)

А ещё погружаться в личные записи – это способ залезть в нутро. Читаешь письмо Цветаевой, написанное женщине, в которую она была влюблена, и чувствуешь себя: Цветаевой. Кваниной. Вечностью промежутка в 80 лет, прошедших с момента написания (17 ноября 1940 года) до твоего сегодняшнего дня (22 мая 2020 года) – и ничего, ничего не поменявшего.

Это письмо – моё любимое. Из всех писем, прочитанных мною; из всего творчества Цветаевой. Это письмо – тело, и оно болит, и от каждого прикосновения-прочтения ему сначала становится остро-остро, а потом – спокойнее, не так больно. Мне кажется, оно сильнее, чем все стихи, хотя бы потому, что о стихах в нём говорится вот что: «Ведь чтo со мной делают? Зовут читать стихи. Не понимая, что каждая моя строка – любовь, что если бы я всю жизнь вот так стояла и читала стихи – никаких стихов бы не было».

Кстати, спойлер: после слов «До свидания» письмо не кончилось. Вообще не существует менее подходящих слов, чтобы заканчивать, чем прощание.

Большая буква Че

Мама будит меня, говорит, что я громко ночами кричу, что взрослеть не хочу.