Иностранка

Шанита быстро сунула ножницы в руки цыгану и велела:

– Уходи!

Тагар взял ножницы и, еще раз оглядев темным взором девушку, спросил:

– А мой отец знает про нее?

– Баро знает. Я ему все рассказала. Уходи!

На это заявление Тагар как-то мрачно оскалился и выпрыгнул из кибитки наружу.

Постепенно Машенька поправлялась и ее бедро, пострадавшее более всего, болело все меньше. Уже через десять дней, девушка смогла выходить из кибитки. Цыгане не говорили с нею, и лишь некоторые девушки, знавшие русский язык перебрасывались с ней парой фраз. Шанита через вожака табора Баро объявила всем, что Рада, как теперь звали Машу, ее названная дочь и находится под ее защитой. От Шаниты Маша узнала, что лет пятнадцать назад Баро был мужем Шаниты, и почти десять лет они жили вместе. И именно от него она родила своего единственного сына, который вскоре умер. Потом Шанита влюбилась в русского офицера и бросила Баро, ибо прежний срок их договорного брака истек, как год. Баро хоть и любил Шаниту и не хотел, чтобы она уходила от него, все же подчиняясь закону цыган о свободе любви, отпустил ее, позволив ей уйти к офицеру. Спустя год русский бросил Шаниту и она вернулась обратно в табор вместе с дочкой Гили. Баро принял ее обратно без упрека и, с тех пор, Шанита жила одна в своей кибитке и пользовалась почтением и уважением всего табора.

Для Машеньки жизнь цыган была непривычна и казалась слишком дикой. Живя на улице, ночуя в кибитках, довольствуясь скудной едой и простой одеждой, цыгане казались девушке некими безустанными и вечно гонимыми ветром дорог путниками, не имеющих ни дома, ни родины. Часто цыгане хитрили и дурачили скупщиков, продавая им втридорога лошадей, каких разводили, а, иногда и уворованных. Однако, они жили одной большой семьей, ели вместе у большого костра, заступались друг за друга. Но у Маши не было другого выбора, оттого она пыталась привыкнуть к своему новому месту обитания. Она боялась вернуться под своим именем в Петербург, ибо знала, что при ее появлении тайная канцелярия точно не оставит ее в покое. Она понимала, что надо переждать некоторое время, чтобы все о ней забыли. И, возможно, вскоре ее жизнь наладится и она сможет выйти из тени. Как и обещала, Шанита показала Маше общую могилу у Петропавловской крепости и девушка почти час стояла у этой небольшой возвышенности с единственным деревянным крестом и тихо плакала, вспоминая горячо любимых ею отца и брата. В тот день Шанита насилу увела девушку от стен крепости, а вечером напоила успокаивающими травами, оттого что Машенька никак не переставала плакать.

Спустя несколько недель Маша невольно перезнакомилась со всеми обитателями табора, состоящего из нескольких дюжин человек, и даже пообщалась с некоторыми цыганами, которые умели говорить по-русски. Цыгане относились к ней по-доброму и быстро приняли ее в свою большую семью и по вечерам даже позволяли девушке петь у костра их протяжные и мелодичные песни, потому, что у Машеньки был певучий голос. Единственной проблемой для нее стал сын вожака Баро, цыган Тагар. Видимо, сразу приглянувшись ему, Машенька вызывала в молодом цыгане неуемные страстные желания, и Тагар постоянно преследовал ее своим вниманием. Прилипчивый цыган и вовсе не нравился девушке, ибо, был слишком темен лицом, коренаст, дерзок и не развит умом.

Спустя месяц, когда табор покинул окрестности Петербурга и двинулся на запад, Машенька без сожаления покинула столицу, почти уже смирившись со своим нынешним существованием в образе цыганки, понимая, что теперь судьба не оставила ей выбора и она должна свыкнуться с новой, незнакомой и чуждой для нее жизнью в цыганском таборе…

Российская империя, Ревель,

цыганский табор, 1790 год, Июль

Уже вторую неделю табор стоял под Ревелем, перекочевав сюда из столицы, где начались затяжные дожди. В этой западной окраине России климат был чуть мягче и осень наступала позже. Оттого, до первых заморозков вожак цыган решил остановиться здесь, а уж к зиме табор намеревался перекочевать на южные земли империи. Сегодня у костра проходил еженедельный сбор цыган и все могли высказать свое мнение. Некоторое время спустя от начала сбора вожак, обсудив предстоящую продажу лошадей, успокоив недовольство между враждующими женщинами и решив какую провизию следует закупить для дальнего пути на юг в ближайшее время, вожак Баро обвел взором всех собравшихся и спросил:

– Кто еще хочет сказать?

– Я, отец, – выкрикнул Тагар.

– Говори, Тагар.

– Приемная дочь Шаниты, Рада, уже второй месяц живет в таборе и ничего не делает. Почему мы должны ее кормить?

– Она помогает готовить еду, к тому же она еще больна, – тут же вмешалась Шанита.

– Не ври, она давно здорова. Ибо, вчера даже вытолкнула меня из кибитки, когда я пришел поздороваться с ней, – сказал зло и язвительно Тагар.

– Ты опять был в моей кибитке, пока меня нет? – вспыхнула тут же Шанита, понимая, что наглый цыган, видимо, опять пытался домогаться ее малышки. – Я тебе говорила уже, чтобы ты не смел входить туда. Баро запрети ему!

– Тагар, девушка звала тебя в кибитку? – спросил строго Баро.

– Нет, но что такого, если я зашел? – пробубнил Тагар.

– Нет. Это не дело. Шанита права, – сказал Баро. – Эта женская кибитка и ты не должен входить туда без приглашения.

– Разрешения? Как же позволит она, – пробурчал Тагар, отчетливо понимая, что отец встал на сторону Шаниты, оттого, что некогда она была его любимой женой.

– Но, Тагар прав в одном. Девушка должна работать наравне со всеми молодыми цыганками табора, не дело ей есть чужой хлеб, – заявил Баро.

– Но, она еще слаба и к тому же носит под сердцем дитя, – в защиту девушки сказала Шанита.

– Каков срок?

– Пятый месяц.

– Это хорошо, – кивнул Баро. – Самое то ходить ей с нашими девушками, песни петь, да зубы заговаривать, чтобы деньги добыть. Велю тебе, Шанита, с завтрашнего дня начать учить ее всему, что знаешь и через четыре дня она должна пойти с нашими девушками в город на работу.

Тагар злорадно оскалился, довольный тем, что в этом вопросе отец поддержал его.

Маша босая шла по мокрым от вечернего дождя улицам среди небольшой стайки молодых цыганок. Ее босые, заскорузлые от грязи ноги почти не ощущали шероховатости камней, которыми была вымощена дорога. В течение двух последних месяцев девушка ходила босая по примеру всех женщин в таборе, ибо, ее ботиночки прохудились и были порваны. Обувь была для цыган очень дорога и ее берегли. Оттого в летнее время цыганки и дети цыган ходили босиком. Лишь когда начинались первые заморозки, женщины надевали тонкие сапожки и носили их по холоду. Ступни Маши, которые раньше были очень нежными, после месяцев закалки босиком, стали грубее и теперь спокойно переносили все тяготы пути и холода.

Как и велел Баро, сегодня Маша, впервые, вышла в город с другими цыганками. За эти пять дней Шанита научила ее немного гадать по руке, да так, чтобы предсказания девушки были по нраву легковерным горожанам. К тому же Шанита показала Маше несколько хитростей, как добыть кошелек у зазевавшегося господина. И теперь, Маша прекрасно помнила советы цыганки. Одетая в цветастую юбку, красную кофточку и платок, покрывающий ее плечи, с распущенными густыми темными волосами, Маша шла среди молоденьких цыганок и почти не отличалась от них. Лишь ее лицо было немного другим. Утонченное, с синими яркими глазами, светлой кожей, даже несмотря на загар, прилипший к ней от вольной жизни на воздухе, оно невольно привлекало любопытные взоры горожан своей изысканностью и прелестью.

Девушки вышли на многолюдную площадь и тут же затянули свою веселую песню, пританцовывая, прихлопывая руками, потряхивая плечами и грудью, игриво покачивая бедрами – все это было для того, чтобы привлечь внимание публики. Уже спустя несколько минут к ним приблизился некий пожилой, хорошо одетый дворянин со своим слугой и, остановившись рядом, выразил желание погадать. Злата, сестра Тагара и старшая среди девушек повелительно шепнула на ухо Маше:

– Иди, погадай ему, да кошель стащить не забудь.

– Я постараюсь, – прошептала Маша боязливо, не в силах до конца еще решиться на этот порочный поступок. Но понимая, что эта некая проверка и нельзя подвести, девушка легкой плавной походкой направилась к старому господину и улыбнулась ему. Изображая манеру общения цыган, чуть ломая русскую речь, она проворковала с акцентом:

– Ой, добрый господин, глаза ясные, сердце ласковое, дай погадаю тебе.

Дворянин как-то странно оглядел девушку и, вдруг улыбнувшись в ответ, кивнул и заявил:

– Да. Если ты погадаешь мне девица, я отблагодарю тебя.

Кивнув, Маша приблизилась к нему и начала гадать ему по руке, воркуя и убаюкивая его словами. Уже спустя пять минут, дворянин так растрогался, с удовольствием слушая байки Маши и смотря довольными глазами в ее красивое лицо, что сделал знак слуге отойти в сторону, а сам увлек девушку чуть в сторонку в проулок между домами. Цыганки видя, что старый дурак клюнул, распевая песни, последовали чуть дальше, чтобы не мешать Раде делать свое дело.

Отмечая, что поблизости нет прохожих, Маша отчетливо вспоминая, чему учила ее Шанита, наклонилась к богатому дворянину и начала говорить ему на ухо комплименты, желая до конца усыпить его бдительность. Старик растаял окончательно и, уже спустя миг, полез целоваться к девушке, шепча ей на ушко о том, что если она пойдет с ним, он ее щедро отблагодарит. Маша поняв, что настал нужный момент, позволила его слюнявым губам прикоснуться к своей щеке, а затем и к губам, чуть обняв его и открыто смеясь, как бы подбадривая его. Дворянин, совсем ошалев от покладистости девушки, уже сам с силой обнял ее, а Маша осторожно просунула свою ручку ему за пазуху и, развязав ленту, стянула кошелек с деньгами с пояса старика. Быстро отведя свою руку в бок, она спрятала кошелек набитый золотом в карман своей цветастой широкой юбки и, чуть отстранившись от старика, согласилась пойти с ним. Он весь засиял и задрожал от возбуждения, но Машенька хитро заявила, что ей надобно сказать об этом своим сестрам-цыганкам. Дворянин по просьбе Маши согласился ее дождаться здесь в укромном уголке, а девушка, приподняв юбку, быстро последовала обратно на площадь и уже спустя миг скрылась в толпе.

Довольная тем, что избавилась от неприятного богатого старика, который, видимо, и впрямь рассчитывал от нее что-то получить, Машенька, напряженно нащупывая в своем кармане тугой кошелек с деньгами, нервно, тяжко вздыхала, ошарашенная и удивленная тем, что у нее все получилось. Невольно обтирая щеки и губы грязной ладошкой, стараясь стереть слюнявые поцелуи старика со своей кожи, девушка следовала по площади, ища пытливым взором девушек цыганок. Но их не было видно. Почти четверть часа Маша безрезультатно бродила по многолюдной площади и окрестным улицам и в какой-то момент она увидела военный патруль, который проходил поблизости. Заметив ее, двое солдат и полицейский офицер изменили свой путь и свернули в ее сторону. Маша вмиг похолодела, решив, что старик-дворянин заявил на нее в полицию, за то, что она украла у него кошелек. Испугавшись, она судорожно притиснулась к деревянному забору и напряглась. Когда военные приблизились к дрожащей девушке, полицейский офицер, грузный военный пожилого возраста, придирчиво оглядев Машу, обратился к ней:

– Эй, девица, погодь!

– Да? – дрожащим голосом произнесла девушка.

– Как твое имя?

Маша сглотнула горечь и невольно вымолвила свое цыганское имя:

– Рада.

– Как? Я не расслышал?

– Рада Ивори, я цыганка, – ответила громче Маша, назвав фамилию Шаниты и прямо смотря в глаза офицеру полиции. Она понимала, чтобы ей поверили, ее слова должны были подтвердиться уверенным взглядом. Она глухо спросила. – Что ты хочешь от меня?

– Да уж, хотели спросить, – буркнул офицер и тоном инквизитора добавил. – Тут одна банда шныряет. Опять лавку купца здесь, на Гороховой улице ограбили, сегодня поутру. Не знаешь, кто это был?

– А мне откуда знать, господин? – ответила Маша, изображая цыганский акцент. – Наш табор стоит за городом. Я недавно сюда пришла.