Безответственная проза

Тот – с ружьем, хоть и небрит, но, увы, не лыком шит. Цедит он сквозь зубы: «shit!», – кровью глаз его налит.

Раз, два! Раз, два!

Вот прицелился агент. Он, скажу я вам, брюнет, смотришь в рожу – Пиночет!

Раз, два! Раз, два!

Вот курок он злобно взводит… Между тем, наш Заяц ходит.

Раз, два! Раз, два!

Сам себе отдав приказ, выполняет его враз. «Левой», «Правой», «Кругом марш», – продолжает Зайчик наш, запевая звонко марш.

Раз, два! Раз, два!

Оккупант уж ловит мушку – совмещает с серой тушкой. Он задумал сделать выстрел – кровожадный, подлый мистер. И заряжен карабин – надпись на цевье «made in…».

Раз, два! Раз, два!

Весь отдавшись строевой, Заяц вертит головой и тем самым, подустав, нарушает он устав.

Раз, два! Раз, два!

Грянул гром! Пиф-паф! Ура! Тушка заячья цела! И на месте голова! Только в ней теперь – дыра…

Нужны как минимум двое

Уложить парашют не легче, чем женщину.

Гораздо труднее! Ведь надо ухитриться засунуть многоквадратометровый купол в небольшой рюкзак, блюдя при этом всяческие правила и инструкции. Боязно их нарушать – чревато.

Нет, несравненно труднее! Туда же еще необходимо совершенно определенным образом затолкать десятки длиннющих строп. И главное – буквально каждое микродвижение, каждый малюсенький шажок в направлении заполняемости рюкзака требуется уметь спроецировать в будущее. То есть каждая входящая часть парашюта должна четко знать, каким образом она становиться исходящей… А ты, между прочим, должен знать это про все части. Возьмет и не откроется. Что тогда?

Подумаешь, Эрос! А запасной парашют?! Это же практически извращение! Другого слова, пардон, не могу подобрать. Сами судите, почти такой же квадратуры купол, с тем же количеством строп и правил надо… Ну не знаю, впихнуть что ли?… Внедрить, вбить, воткнуть, засу… ну ладно, в совсем махонький рюкзачок раз в пять меньше основного!!! Чтоб понятнее было. Размером с косметичку прижатой к груди трудноукладываемой женщины… А тут еще инструктор над головой – неусыпно наблюдающий, невнятно инструктирующий!.. Ну в каком кошмаре такое может присниться?!

И все это хозяйство уговорам не поддается, а нехотя уступает, но – только под напором умелых, профессиональных манипуляций… Со всей ответственностью заявляю: новичку совершить одному этот подвиг невозможно.

НУЖНЫ КАК МИНИМУМ ДВОЕ!

И потом. После же укладки – не чувство законного и глубокого удовлетворения, а ноющая уверенность в ошибке, незамеченной даже инструктором. Что-то не туда сунул, где-то не так застегнул…

Ну а сам прыжок – пустяк. Шагнул за борот – и привет…

P.S. Ну, надо отметить, не все так трагично. Сам видал, как опытные парашютисты небрежно, нарушая всяческие инструкции буквально ногами запихивали купол со стропами в рюкзак. Они опытные и мудрые – знают, что в подавляющем большинстве случаев парашют раскрывается… Кстати, с женщинами почти то же самое.

Случай в гостиной

Наконец-то! Свершилось!!!

Я ведь к нему давно присматривался – к журнальному столику (ныне подставке под телевизор). Помню, высиживал в кресле всю программу передач до противного бибиканья (в смысле, не забудьте выключить меня), делая вид, что поглощен глупыми сериалами, а на самом деле украдкой поглядывал на него (ныне ее) и терпеливо ждал. Бывало, отчаивался и, потеряв надежду, ложился спать… То есть ложился с этой целью, прекрасно сознавая, что поспать не удастся, что вместо приятного и доступного большинству забытья мне уготовлено ворочаться с боку на бок, потом на спину-живот – то заливаясь энергичным потом, то, откинув одеяло, дрожать от холода, пытаясь хоть как-то высушиться… Часто приходилось среди ночи вставать, одеваться, натягивать дряблые носки (глупейшее занятие, когда никуда особенно не торопишься) и вновь пытливым взором допрашивать подставку…

Но наконец-то! Она не выдержала!!!

Она засветилась, то есть раскололась, открылась (в смысле проговорилась)… Понятно, да? Имеется в виду, что журнальный столик перестал секретничать – играть в молчанку и признался, что и на самом деле является подставкой, но не под телевизор, а вообще, и уполномочен от имени и по поручению предметов меблировки гостиной сделать заявление.

Но по порядку.

– Знаешь, Хозяин, – внезапно заговорил он однажды под утро, – я уже давно не журнальный столик.

– Знаю, – говорю, – ты уже давно – подставка под телевизор.

– Да, я – подставка, но в основном – не под телевизор.

– А подо что ты подставка в основном?

– Вообще. Меня подставили и теперь, хочу я того или нет, вынужден сделать заявление от имени гостиной мебели.

– Валяй, – согласился я, выключив не нужный уже телевизор, и удовлетворенно откинулся в кресле. – А ничего, что я сижу на том, от чьего имени ты собираешься делать заявление? Не будет ли это воспринято как попытка оказания давления посредством использования закона всемирного тяготения? Или как несанкционированное применение гравитационной силы? Насколько вообще такое мое поведение политкорректно?

– Ничего, – толерантно заверила подставка, – кресло – предмет мягкий и выносливый, ему не привыкать… Можно начать?

– Начинай.

– Заявление. Мы, предметы меблировки гостиной, заявляем о своей лояльности Хозяину и солидарности с ним во всех его поступках, мыслях и чаяниях. А также подсознательных желаниях, сублимированных воспоминаниях и рефлекторных реакциях. В мимолетных страстях и секундных слабостях, в застарелых привычках и прогрессивных взглядах, в азартных порывах и черной меланхолии. Мы выражаем решительный протест всем его недругам по всем пунктам. Мы выражаем решительную благодарность всем его друзьям и близким. Мы со всей ответственностью поддерживаем тех женщин, которые любят Хозяина и не отказывают ему, и решительно осуждаем тех женщин, которые не любят и отказывают… Мы обязуемся быть максимально удобными и элегантными, не выставляться острыми углами и не греметь противно во время перестановок. Будем стараться не ломаться и не держать на себе пыли… Если же Хозяин решит от нас избавиться посредством продажи или выброса на помойку, мы выражаем наше решительное и безропотное согласие!

– Спасибо! – растроганно ответил я, смахнув благодарную слезу. – Я буду вас беречь, протирать и вытряхивать… А женщин не надо осуждать. С ними знаете как? Сегодня они не любят и отказывают, а завтра может совсем наоборот!

Лопая антилопу

– Ну ладно, не будем испытывать на прочность нашу изношенную АТС. Пока.

Я положил трубку и зарычал.

Вообще-то, в инструкции по пользованию телефоном (издание примерно начала пятидесятых прошлого века – раритет!) записано: «По окончании разговора положите трубку на рычаг» (Ха! Будто были зарегистрированы случаи, когда трубку клали не на рычаг, а, например, в холодильник… или в рот). Но очень давно, еще в детстве, прочитав в этой фразе «рычите» вместо «рычаг», я опешил, впал в состояние шока (психологическая травма) и с тех пор кончаю телефонные разговоры грозным рыком. Посттравматический синдром называется. Точнее, постпсихотравматический. Бывало и так, что путал очередность действий – рычал прежде чем положить трубку. Представляете?! А иногда, особенно если предстоящая беседа была чрезвычайно важна, сильно меня волновала, с перепугу рычал даже до того как поднять трубку, или, что еще хуже, сразу после, вместо уместного в такой момент приветствия… Конечно, это наводило ужас на слабонервных абонентов. Они немели, тряслись от страха (естественно, я этого не видел, но мог себе представить), а обретя дар речи, отвечали невпопад, теряли коммуникабельность и спешили окончить беседу, тем самым невольно следуя еще одной мудрой рекомендации из инструкции: «Старайтесь говорить кратко и не перегружать линию».

Но случалось, что на том конце провода попадались и сильные, волевые личности, которые смело отвечали мне тем же. И мы мило перерыкивались счастливые уже от того, что нашли общий язык. Увы, так случалось не часто…

Итак, я положил трубку и зарычал. Несколько гиен, испуганных ревом, скуля отскочили в сторону, а старый умудренный стервятник укоризненно взлетел. Я удовлетворенно опустил голову и впился зубами в сочный бок молодой антилопы, задранной мною совсем недавно – буквально только что.

У меня на балконе кое-что есть

(омерзительно)

Боже, какое патологическое наслаждение – ковыряться в своей голове (снаружи!), выискивая между корнями волос аппетитные кусочки омертвелой кожи, называемые плебейским словом «перхоть», осторожно, чтоб не повредить, отлеплять их и рассматривать с близкого расстояния, смакуя подробности, затем, подцепив ногтями расчленять, с глубочайшим удовлетворением ощущая слабое сопротивление на разрыв со стороны продукта деятельности собственной головы.

Получая, с одной стороны, такое удовольствие, я все-таки, как нормальный человек и примерный гражданин, истово боролся с перхотью. Ох, чего только не перепробовал! И средства народной медицины, и антинародной (пасты, гели, спецшампуни), то неделями не мыл голову, то, наоборот, драил ее с такой интенсивностью, что прорисовывалась реальная вероятность появления за ушами жабр… Какие только мерзости не прикладывал к башке («… потом замотать полотенцем и так держать два часа, потом смыть теплой водой без мыла…» Ха! Попробуй такое смыть без мыла!), потеряв всякий стыд советовался со всеми знакомыми, унижался до расспросов парикмахеров…

Мое заболевание плевать хотело на принимаемые меры и росло как количественно (площадь покрытия и скорость восстановления после отлупки), так и качественно (сопротивление на разрыв и объем полученного удовольствия). Оккупировав всю оволощенную поверхность головы, перхоть стала совершать дерзкие вылазки со стороны лба и висков – подбиралась к бровям (как к базовому пункту), имея стратегической целью густые усы.