Семь-Я. Роман

Владимир, Володя, Влад, Ладик, Ладо – кому как нравилось. С детства непоседа и живчик, носился по подворотням с оравой мальчишек, готовых выполнить каждое его слово. Время от времени забегал домой помочь матери – и снова пропадал. Учёбой не интересовался, книжек не читал, от школы отлынивал, но влюбился в сероглазую с рыжими кудряшками девочку, похожую на испуганного птенчика, из соседнего барака.

Отец до поры до времени не давил – своих забот хватало, но, когда однажды директор школы пожаловался на отсутствие отпрыска на занятиях, Владу пришлось ощутить тяжесть его кулака, который в один из вечеров в гневе опустился на обеденный стол.

И этого хватило, чтобы привести в чувство своенравного парнишку, получавшего жизненные уроки во дворах, где драки, курение, стибривание, пацанский трёп формировали характер.

– Не учишься, иди в подмастерье, – решил отец, поставив точку в праздном шатании, – специальность получишь… И отправил тринадцатилетнего недоучившегося недоросля на недавно открывшийся танкоремонтный завод. Знакомо, не так ли?

В тылу дети работали наравне со взрослыми. Ошалевшего от вида боевых машин, участвующих в сражениях и прибывающих в свой лазарет за «здоровьем», пацана перестали интересовать сверстники.

Теперь он мотался по цехам от одного мастера к другому, постигая азы слесарного и токарного ремесла, и домой приходил с ног до головы обмазанный коричневым смазочным мазутом, пропахший бензином, прибавляя матери стирку, в которой опухали руки и ныла спина от тесного общения с корытом.

В выходные Влад с ребятами гонял мяч перед бараком Розы, в надежде увидеть её и покрасоваться в новом качестве рабочего человека, которое прибавляло ему значительности в глазах сверстников и наполняло его самого гордостью.

Она училась в школе, помогала многодетной семье по хозяйству, не забывая при этом посылать в его адрес ещё полудетские, но постепенно наполняющиеся кокетством неосознанной женственности, тайные от всех, томные взоры. Взгляды с каждым разом становились смелее и нежнее что с одной, что с другой стороны. Игра в две пары глаз повергала в трепет обоих – первые чувства и первый… стыд.

Одежда стиранная-перестиранная, штопанная-перештопанная, переходящая от старших к младшим, и стоптанная обувь, на что не обращали внимания до обнаружения друг друга, вдруг выявила некрасивость и убогость их внешнего вида, стала смущать, окрашивая щёчки в пунцово-алый, особенно у девочки, заставляя её страдать и ночами плакать в подушку.

Но у любви свои правила, ей абсолютно всё равно, кто во что одет, и одет ли вообще. Она поражает сердце, особенно юное, потому что всегда обнажённое.

Дядя Коля – мастер высшего разряда, к которому в конце концов прибился Влад, шнырявший по цехам на подхвате, спустя время заметил интерес своего подопечного к чертежам. Мальчик деловито расправлял слабо-кремового цвета лист бумаги и изучал изображённую деталь с серьёзностью, пытаясь проникнуть в суть нарисованной железки более, чем она есть на самом деле. При этом шевелил губами, что-то высчитывал, задумывался, пытаясь по чертежу расшифровать название детали, форму, габаритные размеры.

Подобное внимание к той части работы, на которую не тратили время ученики старше его, не могло пройти мимо дяди Коли.

Умение работать с чертежом для токаря – залог успеха.

Мастер ставил мальчика к станку и наблюдал, с каким самозабвением Влад обрабатывал заготовки, получая гайки, втулки, колёса и муфты в результате вращения резца, давящего на металл.

Остатки его, превращаясь в металлическую стружку, радужно переливаясь и извиваясь змейкой, падали ему под ноги в виде вороха отходов.

– Токарь от Бога, – нахваливал наставник ученика, – на станке работает, как на пианино играет…

– Такой малец, без опыта, поди ж ты… – удивлялись другие. Через несколько месяцев о успехах Влада знал весь завод. Читать чертежи для него – раз плюнуть. И расшифровывал их, как успели заметить опытные мастера, почище пианиста, искусного в нотной грамоте.

Слава сына дошла до родительских ушей.

– Слышал, ты чертежи читаешь быстрее книг? – спросил за ужином отец.

– Ну, – засмущался парень – это не трудно… Отец не спускал с него глаз. – Русый чубчик придавал тонкокостной фигурке независимый и задорный вид. Осунулся сын, вырос, возмужал… усики пробиваются. Как дети растут… стремительно.

– Где твой брат?

– Читает… – Влад кивнул на закрытую дверь. Вот так. Один безустанно читает, другой работает. Что ж, каждому своё.

В последнее время на отце лица нет. Ходит чернее тучи. Мать пыталась выяснить причину его бешенства, но он раздражённо отмахивался, мол, не лезь, не женское это дело. После ужина, оставшись наедине с мужем, ещё раз попыталась с робостью в голосе:

– Всё-таки, что случилось? Я же вижу… Её взгляд требовал ответа, отец знал, если не скажет, укор будет преследовать долго, да и ему хотелось высказаться.

– Деньги пропали. Зарплата рабочих… – Глаза упёрлись в стол. Неподвижность мужа передалась ей. Мать оцепенела.

– Как? Ты всегда тут же раздавал?

– В этот раз не успел. Часть раздал, люди по-одному подходили в подсобку, получали, расписывались и выходили. Вдруг со стройки прибежал каменщик, его напарник с высоты упал, голову пробило… Пока то да сё, повезли в госпиталь, вернулся – денег нет. Замок висит, а денег в ящике не оказалось. Правда, окошко осталось приоткрытым…

Мать с напряжением смотрела на него. – Кого-то подозреваешь? – Отец в раздумье отрицательно покачал головой. – А Моретти что?

– Что?.. Недоумевает, переживает, наверно меня подозревает…

Мать всплеснула руками:

– Что ты, что ты, не может быть… Отец пожал плечами, – почему нет? не брат не сват, имеет право…

– Сообщили? Милиция в курсе? – Да, сообщили, результат – ноль… Ребята не могут в себя прийти, такого в бригаде не случалось. Стыдно. Люди на фронте жизнь отдают, а тут… Он не досказал, взмахнул рукой, словно саблей отверг того, кто посмел взять деньги.

За тонкой перегородкой предавался сладостным мечтаниям о возлюбленной Влад. Настроение испортилось от услышанного. Отца жалко. Кто та гнида? Долго ворочался и в мыслях заснул тревожным сном.

***

Немцы наступали по всей линии фронта. С района Дона беспрестанно эвакуировали раненых. С вокзалов бойцов на подвижных составах отправляли в Закавказье и Среднюю Азию.

Не хватало катастрофически транспорта… Машин не хватало, поездов. Кто мог самостоятельно передвигаться, вместе с начальниками эвакогоспиталей по Военно-Грузинской дороге направлялись в Тбилиси. Пешком, на подводах с одеялом в руках, матраcным мешком и суточным запасом сухого пайка…

Город встречал искалеченных бойцов многочисленными госпиталями. К тому времени в Тбилиси их было более восьмидесяти.

Жители знали о нескончаемых эшелонах раненых и сами несли к госпиталям хлеб, молоко, овощи. Делились, ограничивая себя в недостающих продуктах.

Несколько раз моя мать с соседками, собрав съестные домашние заготовки, отправлялись к ближайшим больницам, переоборудованным под госпитали. Потом, в разговорах между собой болели сердцем, жалея изувеченных парней, которые подобно детям малым, искренне радовались любому посещению, на время забыв о болях.

Школьники устраивали для них концерты, а Роберт Рождественский после войны писал:

Сорок трудный год.
Энский госпиталь…
Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка:
«Господи…
До чего же артисты
маленькие…»

«Артисты маленькие», да удаленькие. Шныряли по всему городу и днём и ночью – время такое для них – безбоязненное, кто их тронет? что с них взять? А они могли дать… По мере выздоровления раненых выписывали, снабжая справкой о нетрудоспособности.

Некоторые искали свои части, другие уходили к партизанам, но были и те, кто оставался в городе. Дети бегали за ними, зазывали к себе домой; родители кормили и даже держали у себя до того, как люди определялись.

Именно таким образом обосновался в Тбилиси дядя Коля, мастер Влада. В первые же месяцы войны он остался без ноги, пролежав в госпитале полгода и придя в себя от ранения, стал работать на заводе, получив койку в общежитии и пару костылей.

Его не тянуло назад, так как он был сиротой, и на войну ушёл из детдома, где работал в мастерской, обучая детей.

Была у него одна мечта – найти друга. В их танк попал снаряд, они чудом уцелели, но потеряли друг друга.

Где Волошин? воюет или инвалид, как и он? Кончится война – обязательно начнёт поиски своего весёлого напарника, сыпавшего анекдотами во время опасных боев.