На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

– Что? – охнула Пашка. – Что ты с ним сделала? – Голос сорвался на визг.

– Она стала «радной», – ответила появившаяся радом хранительница. – Вместо того, чтобы отдать ребенка, она защищала его, закрыла его собой, радела за него. У нас здесь настоящее посвящение, настоящий посвященный и настоящая «радная», впервые за много лет. В первую же мою церемонию. Спасибо, – девушка повернулась ко мне, ее глаза смеялись, – за все спасибо.

– Не за что.

Невер продолжал протягивать лапки, и у меня руки чесались взять его. От недавней отчужденности и недоверия к этому созданию не хотелось даже вспоминать. Ребенок как ребенок, посимпатичнее многих в нашей тили-мили-тряндии.

– Что значит, настоящее посвящение? – явидь рыкнула, но на Милу это не произвело ни малейшего впечатления. – А остальные чем тут занимались?

– Спроси у них. – Хранительница встряхнула головой, и блестящие волосы рассыпались по плечам. – Пришли, сунули детей низшим и довольны. От этого никому не горячо не холодно, лишь детям расстройство. Посвятить – значит познать. Посмотри на сына, он знает ее. У них с Ольгой нет ни грамма общей крови, но им никогда не понадобится амулет матери. Он посвященный, она радная, они знают друг друга. У тебя есть человек, которому ты безбоязненно можешь доверить жизнь сына. Это и есть посвящение, подарок вам от ушедших высших.

– Нет, – замотала головой Пашка, – невозможно! Об этом бы знали.

Я не удержалась и дотронулась до вытянутой ручки, в глаза сразу бросился наливающийся чернотой синяк, опоясывающий запястье. Невер весело фыркнул.

– Нет, – хранительница махнула рукой, – нас даже не слышат.

Мы оглянулись. Разговоры, смех, пусть местами и натянутый, кто-то рычал, кто-то качал ребенка, кто-то переходил от одной семьи к другой. Пустующий еще недавно круг был полон нечисти, но ни один из них не обращал на нас внимания. Ни косых взглядов и шепотков, как можно было ожидать после случившегося. Мы были невидимками в толпе.

– И вы никому не скажете, – Мила коснулась наших губ кончиками пальцев, и я почувствовала легкое покалывание, – не сможете. Таинство посвящения остается таинством. Для остальных красивым и, возможно, значимым ритуалом.

Пашка хотела еще о чем-то спросить, но нас прервали, да так, что к этому разговору мы больше не вернулись.

Из зеленой зоны за нашими спинами раздался тонкий крик. Детский голос, полный боли и ужаса, потому как издать такой звук, если тебя не режут на части, вряд ли у кого получится. Хранительница побледнела и тут же растаяла в воздухе.

– В filiideterra дети в безопасности, – нахмурилась Пашка, лицо которой светлело, чешуйки растворялись, уступая место ровной коже, разногласия были забыты, хотя голосу явиди недоставало уверенности.

Не успела она договорить, а я уже побежала к зеленой полосе разномастных деревьев. В голове билась одна мысль – я так и не нашла Алису.

Полоса смешанного леса в filiideterra представляла собой нечто среднее между дикими зарослями и парком. Ухоженные дорожки и хаотично растущие деревья, скошенная трава и заросли лебеды у забора, красиво оформленные клумбы на фоне ядовитого болиголова.

Дорожка с готовностью легла мне под ноги, грозя вскоре увести меня с земли детей. Еще несколько гостей острова безопасности последовали моему примеру. Волнение было на лицах далеко не у всех, чаще предвкушение. Это значило одно – где-то рядом пролилась кровь.

Я миновала первый ряд деревьев, перелесок, состоящий, в основном, из кустов и тонких неокрепших березок, и остановилась на краю прогалины. Большинство любопытных не сразу понимали, не обманывают ли их органы чувств, потому что случилось невозможное. На узкой тропе лежал мальчик лет восьми, яркие медные волосы, веснушки на круглом лице, обрезанные до шорт линялые голубые джинсы, широкая футболка, черные кеды с белыми шнурками на босу ногу. И поверх всего этого кровь, много крови. Глаза закрыты, дыхание громкое и судорожное. Но пацан дышал, несмотря на рваные раны, начинающиеся сразу под ключицей с правой стороны и спускающиеся к паху. Я не врач, но и без него видно – дело плохо, живот превратился в кровавое месиво.

Один из прибежавших раньше нас старался оказать раненому помощь, даже если она заключалась в беглом осмотре и хлестком, как удар, приказе:

– Целителя! Живо!

Стоящий ближе всех мужчина с пивным животом и руками с тонкими иглами ногтей плотоядно облизнулся, сглотнул, но, к моему облегчению, быстрым шагом направился к корпусам. Тем временем с пальцев склонившегося сорвался рой блестящих искорок, окутавших раненого. Он применил магию. Края раны засеребрились, поток крови, вытекавшей вялыми толчками, остановился.

– Что там, Угрим? – спросил звонкий голос, мгновенно наполняя меня облегчением, тут же сменившимся мучительной радостью.

На прогалину вышла Алиска. Уловив мое состояние, она подняла голову и весело подмигнула. Мне очень хотелось обнять хрупкую фигурку, но я смогла сдержаться, помня, как может истолковать такое проявление чувств нечисть. Только как слабость.

Мужчина поднялся, отряхивая колени, его место тут же заняла миловидная девушка, по виду немногим старше моей дочери.

– Должен выжить. – Он оглядел прогалину.

Я встретилась глазами с ледяным наставником моей дочери, и он предпочел не узнать меня.

– Как интересно, – протянула подошедшая к нам Пашка, Невер сидел в рюкзаке за ее спиной и, судя по слипающимся глазкам, собирался как следует поспать. По лицу явиди поползла цепочка чешуек. – Ты еще жив, Угрим? Какая досада.

– Твоей милостью, Прасковья, – невозмутимо ответил мужчина.

Явидь зарычала, ногти стали темнеть и удлиняться, похоже, подруга переоценила свою силу воли, ходить наставнику Алисы с распаханной физиономией, здесь не замок Седого, где гостям запрещено проливать кровь друг друга.

Еще один вскрик, скорее, азартный, нежели просящий о помощи. Все, стоящие на просеке, повернули головы, что-то происходило дальше по тропинке за раскидистым кустом. Алиса не стала медлить, первой бросившись туда. Вот они – молодость и бесстрашие.

– Алисия, – зашипел Угрим.

Она не обратила на него никакого внимания. Мужчина раздраженно дернул головой. Я сорвалась с места вслед за дочерью раньше него, не тратя времени на слова. Странные у них отношения, не похожие на вертикаль учитель – ученик. Она зовет его по имени, игнорирует замечания. Здесь скорее хозяйка и слуга.

За кустом тропа изгибалась, поворачивая в сердце filiideterra, окольцовывая остров детей по кругу. Пробежаться пришлось не так уж и близко, минут пять–семь, прежде чем в листве мелькнул знакомый красный свитер хранительницы. Я услышала голоса, возню и странное приглушенное рычание.

Мы были не единственными любопытствующими, кое-кто успел раньше, мало того, с другой стороны, переминаясь с ноги на ногу, шушукалась группа учеников. Не надо быть нечистью, чтобы уловить их нетерпеливое опасливое любопытство. Посмотреть было на что. Мила и еще один мужчина с оранжевой нашивкой опасности на черном рукаве рубашки прижимали к траве третьего. Тот угрожающе рычал, но вырваться из хватки хранительницы не мог. Пленник был абсолютно наг, одна из рук превращена в лапу с загнутыми крючьями когтей, на которых подсыхали бурые пятна. Именно ее и удерживал Милин помощник.

Насколько я знаю, несколько нечистых семей обязаны носить предупреждающий об опасности знак – яркий прямоугольник, в местах, где запрещено насилие, вроде земли детей или замка хозяина. Метка предупреждала: ее носитель опасен сам по себе, одним присутствием, независимо от его желания причинять вред. Навскидку могу назвать парочку родов – подвии и злыдни. Первые, не шевельнув и пальцем, подтолкнут тебя к поступку, но совершишь ты его сам, будь то подлость или подвиг, расхлебывать, соответственно, тоже будешь сам. В присутствии вторых удачи не жди, подавиться куском пирога или споткнутся на ровном месте самые невинные последствия такого знакомства.

На лице пленника не было страха, была злость на тех, кто лишил его свободы. С губ не сорвалось ни одного слова, ни одно ругательства или проклятия. Только рычание, так ведет себя собака, попавшаяся службе отлова.

Угрим, не мешкая, взмахнул рукой, и удерживаемый окутался белесой дымкой изморози, навеки застывая ледяной статуей.

– Черт, – простонал меченый мужчина, отдергивая руки от замерзающей лапы с когтями.

Он был молод, черноволос, с широкими скулами и раскосыми азиатскими глазами.

– Можете не благодарить. – Голос Угрима был холоден, как и его магия.

– Благодарить? – Хранительница обернулась, и от огня ее глаз отступили все. – Это лишенный разума, и мы взяли его живым, а ты…

– Он напал на ученика, его в любом случае ждала смерть, – не принял упрека наставник.

– Он оружие, – рявкнул черноволосый. – Родителям мальчика будет интересно, кто и по какой причине лишил нас шанса выйти на виновного.

Разгорающийся скандал нравился зрителям, которых с каждой минутой прибавлялось, ничуть не меньше, чем поимка голого человека. Дети постарше отважились подойти ближе, тихонько подавая какие-то знаки Алисе. Любопытство, жадное и неприкрытое, висело в воздухе. Лишь несколько лиц выражали сочувствие, а одно – страх. Карие глаза из-под русой челки испуганно смотрели на застывшего подо льдом пленника. Мальчишка, на вид немного старше раненого, очень уж старался не привлекать внимания, выглядывая из-за широкого ствола дальнего дерева. Как водится у нечисти, достиг он прямо противоположного эффекта: то одна, то другая голова, уловив эмоции, поворачивалась в его сторону. Правда, потом все взгляды все равно возвращались к нам, мало ли чего боится мелкий, да хотя бы того, что его застукают в неположенном месте. И я бы так решила, если бы парнишка не казался мне смутно знакомым. Тот же испуг был на его лице в первый мой визит в filiideterra. Первый встреченный мной тогда ребенок.

– Я убил убийцу, – стоял на своем Угрим.

– Его бы допросили, и кто знает?..

Я отвлеклась на минуту, а когда опять посмотрела на толстый ствол, наткнулась на полное ярости лицо. Тут уж обошлось без гаданий, пацан исчез, на его месте стоял мой сосед. Что здесь забыл Веник – вопрос любопытный, но не настолько актуальный, а уж причин злиться на меня наберется воз и маленькая тележка. Удивляло другое: столь открытое проявление чувств было не свойственно осторожному падальщику.

– Допросили? Лишенного разума? – В голосе Угрима прорезалась ирония. – Я сэкономил всем время, звери не разговаривают.

– Поэтому и убил, – помощник хранительницы встал напротив учителя, – чтобы отрубить все концы? Допросы бывают разные.

Разговор явно выходил за рамки словесной перепалки.