Рецидив

– Подожди, брат Барух! – остановил я намерение одного из наших старейшин выставить Йоана за ворота, – Я не узнал своего двоюродного брата! За что должен просить у него прощения, ведь виделись мы с ним еще детьми!..

Я сделал шаг к Йоану и порывисто обнял его.

– Привет тебе, мой брат!

– Ну, наконец-то, Эмил! – заключил он меня в ответные объятья.

– Ладно, я вижу вы искрэнны! – сказал старый привратник, отступив от нас на шаг и расплываясь в улыбке, – Проводи своего брата к старейшим братьям, Эмил, и пусть ему дадут место в Общем доме…

Пока мы шли к старейшинам, я успел рассказать Йоану о порядках, установленных в Общине, и как следует себя вести с братьями и старейшинами.

Йоана, как нового послушника, поселили возле двери, в Общем доме, и нам было просто выходить во двор, что бы поговорить, не мешая остальным братьям отходить ко сну.

– Я вижу, ты здесь уважаемая личность! – начал Йоан, когда мы устроились с ним на крыльце, под слабеющими лучами заходящего солнца.

– Об этом потом, расскажи лучше, как там наши? – попросил я его.

– Ну-у-у, – протянул Йоан, разгладив складки ткани на своих коленях, и хитро посмотрев мне в глаза, – У тебя теперь есть еще одна сестра и четверо братьев!

– Здорово! – чуть не задохнулся я от радости, – Когда отец собирал меня сюда, моей сестренке шел только первый год, а теперь…

– Да, – мечтательно сказал Йоан, – Они приезжали к нам на прошлый Пейсах[20 - Еврейская пасха.]! Ита уже взрослая Мириям ищет ей жениха, Рахиле только двенадцать лет, еще у тебя есть братья Йеуд, Шимон, Иаков и совсем маленький – Ишур…

– Хорошо! – прервал я его, – А как поживают твои родители, как Елизавета, здоров ли Захария?

После этих вопросов Йоан сник.

– Отец покинул нас в прошлом году… – сказал он, отводя глаза.

– Как!? – вскричал я.

– Господь призвал своего служителя, чтобы он воссоединился со всеми коленами своего народа… Почти сразу после Пейсаха, – сказал мой брат, и голос его предательски дрогнул, – Мама здорова и передает тебе пожелания также здравствовать.

– Тогда скажи мне, брат, – спросил я его после недолгой паузы, – Почему ты пришел сюда, а не занял полагающееся тебе место среди левитов?

Йоан погрустнел еще сильнее и замолчал, угрюмо уставившись в одну точку перед собой.

– Ты знаешь, – сказал он задумчиво после затянувшегося молчания, – Я был посвящен в коэны, в Храме, еще при отце… Но в течении тридцати дней я не мог заходить в Дом Господа, я же держал траур, а она…

Брат замолчал, угрюмо глядя перед собой.

– Кто, она, ты о ком, Йоан? – тронул я его за плечо, уже догадываясь, о ком он.

– Мама… Она не стала соблюдать эвель[21 - Обрядовый траур, длящийся 30 дней (евр.)]. Тридцати дней еще не прошло, а я увидел ее с одним молодым левитом, он частенько заходил к нам в гости, когда отец еще был жив…

Я не нашелся, что ему сказать на это. Слова утешения, после принесенных Йоаном радостных вестей о моей семье, никак не приходили в голову. Между тем, брат продолжил.

– Я не могу больше служить в Храме, мне не дает покоя нечистая мысль об измене матери! В моем доме поселился чужой человек, мне стало противно находиться там! И поэтому, я решил прийти сюда…

– И тебе здесь все рады! – уверил я его.

……

«Я слышал, к тебе пришел брат? Ты обрел брата среди братьев, я рад за тебя!» – сказал учитель, на следующий день.

«Да, ребе, он из Вифлеема, из рода цадукея Захарии…»

«Я знаю, какого он рода!» – прервал мои объяснения учитель, улыбнувшись одними глазами, – «Он останется в Общине и станет одним из лучших. Я хочу, что бы он помог переписать все, что тебе удалось прочесть на скрижалях».

«Я передам ему твою волю, ребе!» – заверил я учителя.

«Это не моя воля, Эмил, просто я знаю, что так надо… А еще я знаю, что он возглавит Общину, но не нашу…»

– Ты пророчествуешь!? – воскликнул я вслух.

«К концу жизни все становятся ближе к Богу, а я всю жизнь оставался праведником, что значит всегда приближался к Нему», – учитель сделал паузу и продолжил, – «Путь праведности всегда милее Господу, чем любые другие. И всех, кто идет им Он вознаграждает своими дарами… Запомни это, мой добрый мальчик!»

«Не сомневайся, учитель!» – воскликнул я мысленно.

«Завтра ты не пойдешь на работу со всеми, а приведешь ко мне Йоана. Вы спуститесь в наш кладезь мудрости и займетесь переписью скрижалей. То что запечатлено там, должно быть доступно потомкам!»

Йоан был потрясен оказанной ему честью, а еще больше он был поражен амфорами полными древних манускриптов. Когда же, устроившись на ступенях между амфор, что бы писать под мою диктовку, увидел откуда я собрался ему диктовать, он чуть не выронил из рук кисть и не пролил краску.

– Эмил! – воскликнул он, – Неужели ты понимаешь язык древних?

«Я и сам был удивлен этому!» – ответил я мысленно по привычке, как учителю.

– Это невозможно, где ты мог научит… – воскликнул он, – Стой! Ты же сейчас не произнес ни слова, но я четко слышал, что ты сказал мне!

«Успокойся, брат! Попробуй и ты отвечать мне также, хранящаяся здесь мудрость не приемлет шума человеческой речи…»

«Эмил?»

«Да, Йоан, мы можем так разговаривать, как и с учителем!»

Справившись с первым шоком, Йоан, в свете двух фонарей, усиливающих свет огня внутри них, приготовился писать.

«И стал я свидетелем страшных беззаконий, творившихся на земле», – начал я читать первую скрижаль с замысловатым отпечатком в углу глиняной таблички, – «И обратился ко мне во тьме ночи ангел Господень, Ной, сказал он мне…»

– Невероятно! – перебил меня восторженный голос Йоана, – Теперь я понимаю, почему наш Аарон сделал тебя своим учеником, ты Машиах[22 - Мессия (ивр.)]!

– Тш-ш-ш… – Приставил я указательный палец к губам.

«Давай сделаем то, для чего мы сюда пришли».

«Да, Машиах, как скажешь!» – поклонился мне сидя Йоан.

«Ты ошибаешься, брат», – урезонил я его, – «Давай все-таки продолжим!»