Другое. Сборник

Во всей своей страшной силе его возрождала и преступно пользовалась им советская власть, когда, выбив из-под ног у крестьян их личные земельные наделы и не выдавая им паспортов, она лишала их возможности уходить из своих поселений в поисках лучшей доли.

Приток рабочих рук из сёл на промышленные предприятия устраивался при этом по разнарядкам «сверху» в виде комсомольских и прочих «призывов». «Привилегию» получали ещё военные: демобилизовавшись, они могли не возвращаться в свои деревни. Но куда же, закончив службу, они могли податься как не в родные сельские поселения, поскольку в армии под ружьё ставились многие миллионы, а работу в промышленности имела возможность получить лишь небольшая часть оставивших её!

В свою очередь, нищенская оплата по колхозным трудодням подтачивала под корень всю государственную систему советского периода.

Вне осознания до сих пор остаётся глумление над личностью крепостного уже при даровании ему воли непосредственно при крепостном праве и даже при «закрытии» этого права. Людям, которых отпускали из «крепостей» и которых уже следовало считать свободными, давали фамилии по их кличкам.

Иначе как этими символами пренебрежения и презрения их раньше не называли.

Отсюда во множествах появлялись подданные России с фамилиями Князькиных, Объедкиных, Олуховых, Дуракиных, Свиньиных, Собакиных, Мартышкиных, Моськиных, Дуровых, Михалковых, Малайкиных, Меркушкиных, Ерёмкиных и проч.

Хотя по прошествии времени часть обзывных кличек потеряла тонировку осмеяния и оскорбления, но немалая их часть так и продолжает употребляться в прямом значении. Позорящие названия закрепились не только за людьми. Их до сих пор носят многочисленные поселения и даже целые сомкнутые группы поселений по всей России.

Сейчас, рассуждая о богатых традициях нашей отечественной культуры, не дают труда помнить, что это не такие уж «мелочи».

Несущие на себе оскорбительные отметины скверной былой эпохи чувствуют себя, мягко говоря, некомфортно. Сколько раз уже менялись образцы личных паспортов; в них из-за того, что людей часто унижали ввиду их непринадлежности к «титульному» этносу, гражданам сейчас даже допускается указывать для себя любую национальность или не указывать никакой. А вот с неблагозвучными, порой совершенно непристойными для слуха и произношения фамилиями и названиями мест расселения никому из государственных мужей и дам покончить ещё, кажется, просто не приходило в голову.

Державный менталитет продолжает быть и проявляться в своей ущерблённости и обессмысленности. От крепостной поры тянутся к нам нити безмерного, тотального неуважения к личности и принижения в ней человеческого достоинства, что, в частности, выражается, несовершенной процедурой регистрации граждан по месту жительства, сохранившей все угрюмые признаки прописки лагерно-тюремного образца из времён преступного советского строя.

В связи с этим нелишне заметить, как у нас необдуманно выражаются насчёт общественной стабильности. Она, говорят, необходима – чтобы успешнее, ровнее шло выполнение тех-то и тех-то планов, программ, проектов. Но программы трещат часто от того, что они мало совместимы с возможностями и с требованиями жизни и оборачиваются бурными всплесками разного рода злоупотреблений, преступности и коррупции. В результате равнение на некие цели хотя и удаётся выдерживать, но не без потерь, – получая стагнацию или застой. Кроме того, если говорить о стабильности, то единственной верной гарантией её поддержания должна, очевидно, служить не воля каких-то личностей или политизированных сил, а конституция. Тот коренной закон, который предусматривает сохранение государственных основ через удовлетворение назревающих новых запросов населения и соответствующих преобразований.

Наши матросы и солдаты, – писал Грановский, имея в виду участие России в Крымской военной кампании середины XIX века и общее положение дел в тогдашней империи, – славно умирают… но жить здесь никто не умеет.[5 - Александр Герцен. «Былое и думы». Издательство «Художественная литература», М., 1969, т. 2, стр. 434.]

Примерно так же можно сказать о днях нынешних.

В каком, например, виде общество получит выгоду, истратив за десятилетие более двадцати триллионов рублей на оборону (с учётом инфляции или обвалов мировой финансовой системы, возможно, в два-три раза больше)? Или – плюс к этому – сотни миллиардов рублей на ублажение кавказских регионов?

Сомнительные державные амбиции видны в развитии строительства роскошных спортивных сооружений, храмов, бесполезных и уродливых монументов, мостов, башен. Или мы ослепли и не отдаём отчёта, как страну захлёстывают наркомания, детская беспризорность, пьянство, тёмные, звериные нравы? Не видим, как, вследствие этого, в настоящую бездну деградации сползает современная деревня?

Из неё «выдавлены» целые поколения; и горьким символом уже в течение целого исторического срока остаются в ней избы с заколоченными окнами и дверьми покинувших их, обделённых вниманием, обиженных властями людей.

Золотой век был только небольшим отрезком времени крепостного права. Растягиваясь по столетиям, это право, а не что-то другое больше его воплощало собою ту самую стабильность, которую с изощрённой старательностью удерживали цари, офицеры, помещики, чиновники, попы. Служившая могучей осью заведённому порядку, она, в конце концов, стиралась и заканчивалась…

«Люблю я пышное природы увяданье» – отчеканивал поэт свои ощущения осенней жизни вокруг себя. Этот прекрасный образ глубоко трогал его современников, и он продолжает волновать каждого до сих пор – как раз, видимо, потому, что созвучен любому времени на земле, когда при своём закате не только природа, но и социальные устройства вдруг выражают себя в некоем блеске и озарениях, отдающихся восторгом в человеческих восприятиях. Только могут ли быть забыты завихрения эпох, несших на себе проклятие несправедливости паразитировавших верхних общественных слоёв по отношению к низшим?

Сейчас, поддаваясь эйфории свободы выбора, новейшая литература всё дальше отходит от освещения прошлого в его центровом, стержневом содержании. Читателя донимают вымученными сюжетами; ткань повествований пронизывают элементы упадка и пошлости, откровенное враньё; в человеке взбалтывается худшее. Жанры перенасыщены фантазиями и дурными условностями, так что не остаётся ясного и плодотворного взгляда не только на историю, но и на текущую, теперешнюю действительность, разумеется, и – на будущее.

Такие направления избраны и в некоторых других видах искусства.

Очень многое несообразно в текущей политике. В стране приняты, а вернее сказать: протащены законы не для народа, из-за чего он, будучи, по конституции, носителем власти, не имеет права голосовать и выставлять свои требования так, как бы того хотел.

В крайне тревожную стадию перетекает проблема перераспределения земель на селе и в пригородах. Выделенные паи на неё в огромных количествах выкуплены за бесценок, что содействовало крайнему обнищанию её прежних владельцев.

Там же, где паи продолжают оставаться у них и они, само собой, невелики, их отбирают методами рейдерских захватов. За счёт этого расширяются латифундии богачей. И как результат, все дальше расходятся полюса интересов и обеспеченности благами жизни совсем недавно возникших новых противостоящих классов.

В обстановке самоуправства чиновничества и диктатуры партии власти народ не имеет возможности хоть как-то влиять на процессы обучения и воспитания детей, молодёжи.

Всё в больших объёмах эти сферы отдаются на откуп религиозным организациям, казачьим, кадетским и другим формированиям, пока что никоим образом не доказавшим, что именно с их непосредственным участием возрастала светская духовность, полезная и нужная народу. Вместо неё в населении находят место забитость и отупение. Люди не знают, как им жить завтра и в обозримом будущем, их вера туманным посулам «верхов» оборвалась и не знает почвы, побуждая обращаться к незатейливым и запутанным религиозным канонам, к выдумкам новых верований, к чудесам и шарлатанству.

Видя это, иные демагоги шумно разглагольствуют о необходимости так называемого раскрепощения личности. Все наши беды, мол, от того, что она, личность, – недостаточно свободна.

Как будто им не известно, что дело не только в несвободе и что абсолютная свобода побуждала бы индивидуумы к ещё более странным проявлениям раскованности и пустых притязаний, чем это наблюдается в наши дни. Ревнители современного раскрепощения хотя и говорят о свободе для всех, но в конечном счёте рассчитывают иметь её лишь для себя – чтобы получать выгоды от нарастающей общей бездуховности.

Ничего, кроме изумления и стыда, не могут также возбуждать потуги нынешних замороченных патриотов представить отдельные «красивые» факты, события и вехи нашей истории вне её главного каркаса.

Стыд глаза не выест, гласит пословица. Ещё многое другое также – не выест. Если не считаться с чувствами, то не резон ли получше распоряжаться хотя бы рассудком? Бывали случаи, когда он брал верх над устоями.

Не следовало бы упускать возможности устранить их, если они создавались политическими силами или отдельными политиканами на корысти или по глупости и способны приводить к серьёзным социальным разочарованиям и потрясениям.

P.S. Утверждение о том, что пресса и историки опоздали «оглянуться и откликнуться» по случаю круглой даты отмены крепостного права в России, хотя и может быть воспринято как резкое, но оно не категорично в том смысле, что вслед за имперским манифестом от 19 февраля 1861 года ещё в течение нескольких последующих лет принимались и оглашались другие государственные акты, связанные с устранением старого права.

Дело, выходит, не столько в дате, а в новейшем осмыслении крупного явления в нашем отечестве, «следы» которого не стёрты со страниц истории до сей поры и не должны быть стёрты никогда. Есть приличный повод отличиться в теме прежде всего серьёзными тонкими исследованиями, имея в виду непреходящие принципы общественного блага и гуманизма, и «опоздавшие», надо полагать, ещё сумеют раскрыть не один любопытный аспект горестного прошлого нашей страны.

Язык мой и твой

В начальную пору массового освоения электроники один пользователь, человек уже немолодой, жаловался:

– Нашёл я мастера; договорились, что он поможет мне освоить работу на компьютере. И вот в первую же нашу встречу он буквально сразил меня языком неведомого. Десятки новых названий, терминов, понятий: голова кругом пошла! А он ещё подсыпает. Вижу: увлёкся даже, самому как бы в охотку порассказывать. Только мне каково? С компьютерами я никогда не занимался, вообще от техники вдалеке. Пробовал намекнуть, что я «в первый раз», мне бы – попроще. А он смотрит так удивлённо-возразительно-молча: как по-другому-то?..

Наверное это в порядке вещей – испытывать подобные замешательства из-за барьеров, возникающих в языковом пространстве. Они, эти барьеры, встречаются нам на каждом шагу, ежедневно, в точности «копируя» усложнение отношений в обществе.

Бывая в поликлиниках, больницах и разного рода консультациях, вы, конечно, не могли не обратить внимания на то, что медики, так же, как и тот спец-электронщик, предрасположены разговаривать о предмете своего дела на своём – «суженном» языке. Старушка, до последнего избегавшая рандеву с врачом, возможно, из-за того, что ей не хватало времени заняться собственными недугами, оцепенев, напряжённо вслушивается в устные пояснения эскулапа, и на лице её чем дальше, тем больше можно прочитывать выражение безнадёжного непонимания и упущенности. И где ей понять и не упустить, если новые лекарства и рецепты лавиной входят в практику охраны здоровья, а она, которую болезни в общем-то, слава богу, почти никогда не задевали, твёрдо знает только что-то о пенталгине да аспирине? У неё тут сложился, как говорится, «свой ряд» – им и определялась всегда привычная для неё достаточность в лекарствах, процедурах и соответствующих знаниях об этом. Всё остальное уже насилие над нею. И нужно ли удивляться, если, испытав его, она придёт в неровное расположение духа, покажет себя обеспокоенной, рассуетившейся, раздражённой или какой-то ещё?

Мы азартно выявляем причины озверения общества и её индивидуумов и в их объяснение называем обычно факторы, связанные с несовершенством устройства наших материальных дел. Да, спорить с тем, что материальные интересы очень часто «управляют» нами и формируют нас, не приходится: всё это есть. Однако, думается, тут ещё не все объяснения. С языком, как универсальным средством общения и реализации потенциала мысли, мы свою испорченность и агрессивность пока что соотносим мало или не соотносим вовсе.

То, что представляет собой известное «российское хамство», не всегда обыкновенная языковая грубость. Пожалуй, только в некоторых сферах деятельности, не перенасыщенных языковыми новинками, грубость существует как производное от высокомерия и элементарной невоспитанности. Чаще же она бывает напрямую связана с языковыми барьерами.

По одну сторону здесь оказываются непосредственные хозяева и носители новаций, пополняющие узкопрофессиональный язык. По другую – все остальные, которым приходится мириться с новациями, принимать их с определённой долей сопротивления, чтобы затем пользоваться постоянно или в разовом порядке.

Пересчитать все огорчения и неудобства от незнания профессиональных сленгов ни кто-то один для себя, ни общество не в состоянии; это – не поддающаяся измерению величина. Её наличие в жизни мы склонны чаще всего не замечать; многим не дано даже догадываться о том, что она является постоянной спутницей каждого и в каждую секунду жизни. Неслучайно и о последствиях таких огорчений мы судим зачастую ошибочно, необоснованно перекладывая «результаты» на что придётся.

По земле движется национальная неприязнь, природа которой, скорее всего, не в отличиях наций одной от другой, а в накопившемся непонимании при их отстранённости друг от друга.

И часто такое непонимание, усиленное грубостью или оскорбляющими намёками, зарождалось и прививалось на бытовом уровне средствами языка.

Ещё, например, задолго до крушения Союза люди из России, наезжая в прибалтийские республики, имели возможность убеждаться в существовании там непочтительного или же просто наглого отношения к себе – только по той причине, что они сразу с головой выдавали себя не знающими «коренных» языков. И достаточно было кому-то загодя усвоить минимальный набор слов на этих языках, чтобы, пользуясь им, уменьшить националистические предубеждения к себе. «Ключик» этот хорошо действовал да ещё и сейчас действует в магазинах и аэропортах, на «толкучках» и в кирхах, в офисах и на предприятиях.

Само по себе это может говорить о том, что ползучий прибалтийский национализм вырастал и таки вырос в немалой степени на бытовом или мелкослужебном уровне, когда потерпевшим оказывался тот, кто, впервые находясь у тамошнего языкового барьера, был унижен и оскорблён только за то, что не дотянул до общения с представителями «коренной» национальности на их языке, то есть показал его незнание, чем, собственно, и «отличился» от них.

Такого не могло не происходить постоянно, изо дня в день, из года в год, если учесть, какая разница в характерах и конституциях душ у коренных прибалтийцев и у так называемых «пришельцев» – украинцев, русских, белорусов, поляков и т. д.

Чтобы не вдаваться здесь в мелкие подробности, стоит сказать хотя бы о большей предрасположенности коренных прибалтийцев к западу, а не к востоку, по отношению к которому они всегда держали себя достаточно замкнуто и отстранённо.

Когда возникла ситуация приобретения подлинного суверенитета, вместе с претензиями к Москве, как главной виновнице имевших место притеснений и хозяйственного развала, прибалтийцы предъявили свой счёт и «пришельцам» от неё, бесцеремонно лишая их прав человека. И не надо изгибаться в извинениях: дескать, виноваты в этом только государственные правители и учреждения, а граждане – ни при чём.

Без их поддержки и участия нынешняя националистическая политика в Прибалтике, направленная на восток, была бы невозможной.

По схожему образцу развивались националистические брожения в Таджикистане, Казахстане, в бывших автономиях. Да, собственно, везде в мире национализм официальный превращался в таковой из бытового. И всегда, если не хватало для этого внешних признаков на телах людей (загорелость, узкоглазость, чёрный цвет кожи и проч.), наиболее действенным средством давления на «несвоих» избирался язык. Тотальная зараза языкового насилия из области быта легко и быстро перекочёвывает в служебные и прежде всего в профессиональные коридоры.