забыв про всё вокруг;
то вскрикнет вдруг
или прошепчет глухо,
на миг лишь на? сторону взглядом поведя,
а больше – глядя, кажется, в себя,
как вроде бы не доверяя
собственному
слуху…
И больно и тревожно мне:
твоя кручина
на сердце у тебя проделывает
тот же
горький след,
терзая
время.
Твоя весна ускоренно проходит мимо.
Из га?джета – молчанье непрерывное и —
ежедневное.
Ты веришь ли ему? Зачем? Зачем же?
Он, как и мы с тобой, обескуражен тем же…
В своём я вижу на лице твоём негордое,
размытое
смущенье…
Хочу звонить, а время, как и прежде —
лишь искрит.
Нет и весны уж для меня;
во мне как будто всё —
в теснинах
озарений…
Как и с тобой, со мной давно никто
не говорит.
Но час пробьёт, нас не минуют сроки.
Забыть бы их, и пусть их не прибавится —
обид.
Мы знаем, почему мы так жестоко,
долго,
жутко
одиноки
и почему звезда с звездой
так торопливо,
ясно,
страстно
говорит…
Поздняя осень
Воздух иззяб
в ожиданье.
Тоскою подкрашена, вдаль синева отступила.
Мечутся взад и вперёд в безрассудном,
бесчувственном беге,
как дым, облака.
Солнце
прищурило веки
в бессилье.
Ручей безымянный
утих.
Лишь голые ветки тревожно гудят на ветру
да листья сухие с травою поникшею
голосом странным
жалобный стих —
песню прощанья —
поют.
“Наверху, на отвесной скале…”
Наверху, на отвесной скале, перед бездной
чугунно
стоишь.
Край вселенной там кажется найденным.
Тьма и тишь. Никого. Если прямо, то – вниз.
И как будто б яснее – про главное.
Шаг вперёд – лишь мгновенья ещё отстрадать.
Мало. Страшно до жути. Однако – прекрасно
же!
Отойдя, обмануться, как трус, будешь рад.
Сам роняя себя без конца в униженьях,
утешишься:
так —
безопаснее…
– Аой!
“Месяц сегодня в ущербе…”
Месяц сегодня в ущербе.
Месяц в тумане.
Снится ему полнолуние.
Снится ему что-то раннее…
Волны притихли, уснули.
Звуков не стало.
В блеске рассеянном, синем
плавают скалы.