А уж ближе, стыдливым круженьем
и статью Венеры
маня,
подобраться спешила ко мне с замирающей
нежною тайной
та, что с прежней орбиты в свой пламенный жар
уводила меня.
Да, легко попадал я в те жадные, сладкие сети.
За одними другие с сетями своими за мною
гнались и гнались.
И куда бы я смог убежать – в этом
золото-солнечно-лунно-серебряном
свете,
если сам я желал, чтобы сети такие на мне
не рвались!
Оправданий не жажду: влеченья мои —
не пустая растрата.
Я любовные встречные сполохи, радуясь,
без промедленья в себя принимал
и за новою тайной
летел.
И винюсь я лишь в том (и да быть мне всегда
виноватым!),
что любовь, ту, которую я
в угожденье бранчливой молве
отвергал,
но,
по чести сказать,
непременно б отведать —
хотел.
Не ропщи, моё сердце, не вне?мли
унылым стенаниям вьюг.
Не смущайся проклятий и мудрым останься,
своё попрочней
затая.
Я со светлой печалью тебе одному лишь
несу откровение:
да,
я любил —
не одну,
потому что и многие также любили и даже,
я знаю,
теперь ещё
любят
меня!..
– Аой!
Настоящая
Да, у нас её, разумеется, не забыли,
она ведь не из простых – богиня
(почтенье к богам – не иссякло);
потому?
и?
(это, кажется, всем понятно)
не без амбиций
и без утомительных
долгих
приготовлений
на особенное внимание
к себе и своей внешности,
стоя на постаменте,
она претенду?ет
(вроде бы как по праву),
желая
превосходить красотою
всех настоящих
женщин
и даже больше:
строит
своё реноме на спеси,
на том, что
ей
понаприпи?сано
в старых эклогах и новых стансах,
вопреки её пристрастиям
к невероятной лести
перед всесильными и всевластными,
к сводничеству, раздорам, буйствам,
к путаным и лживым речениям;
а ещё она кичи?тся
мудростью,
своим необъятным
счастьем
быть на виду,
любимой
все?ми
бессрочно,
нескоротечно.
Можно ль, однако, верить?
И что? есть на самом деле?
Ну да – красота, бесспорно,
в свете искусства – самая настоящая:
точно всё, пропор-цио-нально,
линий и форм изящность,
одухотворённость, ровность,