тем у ищущей их сближения
интенсивнее
и сумбурнее
кипятится-струится кровь,
мысли путаются, разбегаются,
омолаживается волнение.
Пусть недолгим был тот чудесный вихрь
и лишь взглядами обозначен акт
искромётного
двуединого
увлечения,
он становится
ей
бесценною,
значительною
наградою —
воплощением укрощения
обречённости
и интимного
зла-забвения.
В ней теперь ярче вспыхивает
пламя скомканной женской нежности,
убывает тревог и замкнутости,
будто б снова она та, прежняя,
своим прелестям цену знавшая
не придуманную, настоящую;
то заметно уже и по
её
внешности:
стан подтянут; ровней,
изгибистее,
плавне?е,
увереннее
жесты,
в зрачках – томление
взбодрённой чувственности
и —
неуёмный трепет похоти
(его —
не скроешь!);
в румянце щёки;
лицо – пригожей;
в нём просвечивается
неумира-
ющая
звёздная,
торжествующая
гармония,
поубавилось
утомляющей
былой,
ненужной,
унылой
строгости,
заменяющейся
лёгкою,
мягкою,
искреннею,
располагающею
улыбчивостью…
И удача, глядь,
не окажется только разовой,
воспоследуют
ожидаемые
спасительные,
утоляющие
повторения…
Так, с обманом ею самой себя,
могут протечь,
промелькнуть,
остаться вдали
дни,
недели,
месяцы,
годы…
Непременно
найдётся повод
кого-то из числа бро?дников
исчеза?вших —
прежних
мужей ли, про?жиг ли,
женихавшихся хахалей,
зачерпнуть, так сказать,
с поличным,
заявив о себе и прошлом,
на её происшедшем ложе,
как ей помнится, —
строго чистом,
незатейливом, но огнистом,
дээнка?ря его порядком,
а, может, и не его только
(концы-то прячут —
вон их сколько!);
её патрон порою выстреливает
в точку – ничуть не мимо!
Что бы делала здесь богиня?
Она и возлечь-то вообще не может; —
вытесанной из камня,
ей не расправить и не взбить
постели;