– Я не смогу.
– Ты сможешь.
– Нет. Я… я страшная трусиха, – зашептала Аня пересохшими губами. – Я не смогу…
– Рано или поздно… тебе придется покинуть это место. Омега будет ждать тебя…
– Мне некуда идти.
– Ты можешь уйти с нами, – сказал Гай. Он не хотел говорить этого. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь эти слова означали – вытащить человека из-за стены, протащить через границу в багажнике, в обход ведомств и детекторов лжи… Его могли отправить за решетку на всю оставшуюся жизнь… А ведь у него была семья.
Но что теперь держало его? Когда он сам был погребен в этих песках? Ведь не было больше «до» и «после». Было только «здесь» и «сейчас». Их зарыли в могилу, но им пора было выбираться. Пора было возвращаться домой.
– Правда? – она смотрела на него с недоверием. Снова превратилась в маленькую девочку. И ему вдруг вспомнилась сестра. И кукольный дом на подоконнике соседской пятиэтажки.
«Гай, что ты мелешь, Гай? Очнись, ты даешь ей то, чего у тебя нет. Чего никогда не было. Надежду…»
«Мы будем жить в таком же доме, как кукольный, видишь? В самом сердце Европы»
Сестре он говорил то же самое.
«Она верила тебе»
Да. Она верила ему. А он тогда не верил сам себе. Думал, что ложь бывает во спасение. Но ложь никого не спасает. И рано или поздно за нее приходится платить. Он помнил все. Полный кузов детских тел – свисающие с бортов бледные ручки и ножки. Косматые головы. Комок костлявых тел, подготовленный для пылающей ямы.
– Да. Это правда, – твердо ответил Гай.
Возможно, ему выдался второй шанс. Возможно Аня – это воплощение его сестры, Индиры. И данное в детстве обещание он должен был выполнить сейчас. Вытащить эту девчушку из резервации и дать ей приют. Дать ей, наконец-то, нормальную жизнь.
– Но как мы сможем… уйти? – спросила Аня.
– Нам понадобятся противогазы…
– Я видела несколько у Табиты. Маски с такими огромными штуками…
– Да, – шепнул Гай. – Это называется фильтрующими коробками.
Она коротко кивнула.
– Ты сможешь их достать?
Аня пожала плечами.
– Я часто бываю у Табиты. Они висят у нее на стене – пыльные и грязные. Не думаю, что ими часто пользуются…
– Хорошо, – кивнул Гай. – А я постараюсь достать оружие.
– Куда ты хочешь идти?
Он помолчал. Но все же ответил ей.
– К дальним цехам. В древний город.
Аня спустилась в нору к Табите, когда солнце уже поднялось. Она знала – по утрам у чернокожей женщины был обход. Она просыпалась ни свет, ни заря, надевала свой цветастый халат, брала в руки потертый чемодан с медикаментами и шла проведывать больных. Людей в этом месте было много, хотя они и прятались, как крысы. У тех, кто работал на огородах, под землей, часто случался насморк и проблемы с костями. У тех, кто вкалывал на поверхности – переутомление и солнечные удары. Были тут и старики, и дети. У некоторых болели десна – от недостатка витаминов, у других – шла кровь носом. Все это было следствием добровольного заточения, отлучением от мира. Но Аня понимала этих людей – от такого мира, что вертелся вокруг, она и сама бы отгородилась стеной.
Спускаясь по выщербленным ступеням, девушка подумала о том, что только сейчас взглянула на все происходящее глазами Гая. А так ли добровольно эти люди отреклись от мира? И с такой ли охотой шли гнуть спину на подземных плантациях или под палящим солнцем? В резервации не было и не могло быть рая. Могло быть место, прикинувшееся им, умело надевшее маску добродетели.
Аня спустилась в нору – так люди здесь называли свои жилища. Свыклись с жизнью тоннельных крыс. Она бывала тут множество раз, приходила к Табите и они пили травяной чай, часами болтая обо всем на свете. Ей казалось, что женщина была добра к ней. Что она была добра ко всем вокруг. Но что, если это было не так?
Аня огляделась. Таби жила скромно – на кладбище поездов не существовало культа вещей. Все, что люди находили здесь – было даром прошлого, давным-давно сгоревшего в горниле гражданской войны. В узком помещении царил полумрак. Электричество здесь получали от генераторов и включали лишь в определенные часы. У стены стояла панцирная кровать, с наваленной на нее грудой тряпья. На железном столике рядом – ютился закопченный чайник, еще горячий от огня, и грязная посуда. Аня увидела, что в тарелке плавают остатки супа – женщина успела позавтракать перед уходом. Тут же стояла и небольшая печка «буржуйка» – ее труба была выведена на улицу через вентиляционную шахту. Противогазы, за которыми пришла Аня, висели на стене, словно трофеи, как головы оленей в охотничьем доме.
– Табита? – позвала Аня. На всякий случай, решив окончательно убедиться, что не проморгала негритянку в царившем полумраке. Не услышав ответа, девушка подошла к противогазам. Сняла один – смахнула со стекла пыль.
– Хочешь взять его? – послышался сзади голос и она вздрогнула. Выронила противогаз и он упал на стол, зазвенев посудой. Обернулась. Табита стояла на ступенях – с чемоданом, в дурацком, мешковатом халате, похожем на штору.
– Я… просто хотела посмотреть… – замешкавшись, ответила Аня.
– Это противогазы. Остались тут от прежнего мира, – сказала Табита. – Я тут ничего не трогала сорок лет. К чему-то эти засранцы готовились еще тогда. Если твои помыслы чисты, зачем тебе противогазы, не так ли?
Аня пожала плечами – подняла противогаз и повертела в руках.
– Ты знаешь, для чего это? – спросила Таби. Она спустилась со ступенек и теперь перегородила Ане пути отступления. Она не дала девушке ответить. – Гай наверняка сказал тебе. Этот хитрый говнюк.
– Я думала… сейчас обход…
– Думала, меня не будет в норе… – кивнула женщина. – Да меня и не было. Просто я позабыла бинты, а у Джека сегодня перевязка. Нога загноилась – наступил на ржавый гвоздь, будь он не ладен. Так ты хотела взять противогаз? Зачем?
– Он чуднОй, – пожала плечами Аня. Она старалась говорить непринужденно, но от всего происходящего ей было не по себе. Табита больше не казалась ей доброй.
– Неужто этот хитрожопый говнюк собрался проверить правдивость легенд?
Господи, – подумала Аня. – Эта сука знает. Видит меня насквозь своими огромными глазами в этих дурацких очках…
– Мы хотим уйти, – ответила Аня. – Зачем вы держите нас здесь?
– Держим? – удивилась Табита. – Мне казалось вы сами, по своей воле, приехали на кладбище поездов. Разве не это ты твердила мне изо дня в день?
– Да… но… теперь все изменилось. И нам нужно уйти.
– Сбежать, – поправила ее темнокожая женщина. Она поставила чемодан на стоявший у лестницы металлический стул, на котором Аня часто сидела с кружкой горячего, сладкого чая. Сняла очки. Аккуратно сложила дужки и положила рядом.
– Нет, все это не так, я понимаю, как это выглядит, Таби, но…
– Ты пришла в чужой дом, где тебе были рады, с дурными намерениями. У тебя отвратительное воспитание, милая.
– Я ведь сказала, что хотела всего лишь посмотреть…
– И теперь, – Табита щелкнула застежками чемодана, – ты пытаешься оправдаться.