Один день Ивана Денисова

Один день Ивана Денисова
Антон Рай

Иван Денисов – необычный человек. Он очень много читает, но в этом, конечно, еще нет ничего необычного. Мало ли кто много читает! Но Ивана терзает один странный недуг, природу которого он и пытается прояснить для себя на протяжении очередного рутинно проживаемого им дня. Прочитав повесть об Иване, вы тоже… Что тоже? Тоже что-нибудь для себя проясните. Обязательно!

Один день Ивана Денисова

Антон Рай

© Антон Рай, 2022

ISBN 978-5-0059-1279-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Повесть первая

Один день Ивана Денисова

Иван Денисов, более известный в сети под ником ivan_denisovich, проснулся после беспокойного сна и обнаружил, что не может подняться с кровати. «Что со мной случилось? – подумал он. – Уж не превратился ли я в насекомое?» Однако было не очень похоже, чтобы он во что-то превратился или, во всяком случае, чтобы он превратился в насекомое. Спина его вовсе не была панцирнотвердой (в чем он убедился, потрогав ее), да и руки-ноги были вполне человеческими и вовсе не напоминали убого-тонкие, по сравнению с остальным телом, ножки насекомого[1 - Нет такого читателя, который бы не понял, какое произведение при этом имеется в виду.]. Нет, ни в кого он не превратился, но с ним случилось нечто куда более банальное – он просто не выспался и поэтому-то и не мог встать.

Что ж, на работу ему идти не требовалось: с тех пор, как он стал сообщником ГКП, он мог всего себя посвящать исключительно чтению книг-смотрению фильмов (и писанию рецензий на них) – в абсолютно или почти абсолютно свободном графике. Осознание этого факта довольно долгое время наполняло Ивана радостью и бодростью, но в последнее время он стал чувствовать себя как-то неуютно. Поначалу «неуют» проявлял себя по вечерам, когда ему вдруг ни с того ни с сего становилось тоскливо, однако лечился такого рода дискомфорт просто: надо было просто найти хорошую книгу или хороший фильм – и опасность отступала. Проблема заключалась в том, что с какого-то времени «просто» найти подходящую книгу становилось всё сложнее – на все свои любимые книги и фильмы он уже рецензии написал, да и сами эти книги-фильмы он уже по сту раз пересмотрел-перечитал. Конечно, звучало это довольно самонадеянно-смехотворно – в конце концов, разве можно перечитать все книги и пересмотреть все фильмы? И классику-то всю не перечтешь, а ведь всё время создается и что-то новое. Да, всё это верно, но верно и то, что каждый читатель периодически проходит через кризис «всё-прочтения», то есть когда ему кажется, что читать уже более нечего. Иван помнил, что в первый раз такой кризис накрыл его еще чуть ли не в детстве, когда он ходил по комнате, смотрел на корешки книг и думал: «Нет, не осталось более ничего, что стоило бы читать – и в жизни, соответственно, не осталось более ничего интересного». В общем, уж не ждал от жизни ничего он (правда, в отличие от Лермонтова, сильно сожалея о счастливом читательском прошлом[2 - Нет такого читателя из России, который бы не понял, какие строчки и из какого стихотворения Лермонтова имеются в виду.]), но через некоторое время появились новые книги и жизнь пошла дальше.

Что ж, видно следовало ждать, что и сейчас, ну, то есть не совсем сейчас, но через некоторое время новые книги-фильмы опять появятся и беспокойство исчезнет. Однако всё же настоящее «сейчас» – это не тогдашнее «тогда»; тогда он еще был мал и огромный пласт литературы-кинематографа был ему просто элементарно неведом, но теперь он-то стал куда более искушенным читателем-зрителем. И этот искушенный читатель едва ли мог ожидать, что вдруг откроет нового автора или произведение, которые снова пробудят все силы его эстетического восприятия и оценки. Но было и еще что-то…

С некоторого времени он буквально чувствовал, как тревога начинает концентрироваться вокруг него, а он… а он как будто бы находился в очерченном магическом круге, и, подобно Хоме Бруту, ему следовало опасаться, как бы окружающая его нечисть этот круг не пробила[3 - «Она приподняла голову… Он дико взглянул и протер глаза. Но она точно уже не лежит, а сидит в своем гробе. Он отвел глаза свои и опять с ужасом обратил на гроб. Она встала… идет по церкви с закрытыми глазами, беспрестанно расправляя руки, как бы желая поймать кого-нибудь. Она идет прямо к нему. В страхе очертил он около себя круг. С усилием начал читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов. Она стала почти на самой черте; но видно было, что не имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший». (Н. В. Гоголь. «Вий»)]. Но Хома хотя бы знал, что имеет дело с нечистью и даже воочию видел ее, а вот Иван мог только догадываться, что же это такое вокруг него витает. Поначалу-то всё было не так и страшно, но со временем-то становилось всё страшнее. Беспокойство накрывало его уже и днем, а к вечеру он зачастую находился в состоянии близком к панике; дошло до того, что он начал бояться темноты – ему казалось, что в темноте притаился спрут, который ищет его длинными холодными щупальцами[4 - «А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха… Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания. Стоило мне перед сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами. И спать мне пришлось с огнем». (М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»)]. Только по утрам он по-прежнему чувствовал себя нормально – сон уносил все его бесформенные страхи.

Вот и сейчас, хотя поначалу Иван испугался, что его «накрыло» уже с самого утра, но он встал, умылся, совершил ряд других действий, которые люди обычно совершают по утрам (иначе говоря, сделал зарядку и позавтракал) и убедился – пока что с ним вроде бы всё в порядке. Далее он включил комп, поработал над рецензией и опять-таки всё шло нормально. Утро спасало Ивана, в честь чего он сочинил небольшой стишок:

Спасибо солнцу, —

светить ему пять миллиардов лет не лень,

Спасибо утру,

дарующему силы мне на целый день!

Но это так, к слову. Иван между тем, посидев за компом часа два-три, приготовился выйти на традиционную для себя утреннюю прогулку. Тут начинались проблемы, хотя они и не были напрямую связаны с тем беспокойством, которое стало изводить его в последнее время. Иван всегда был психически не вполне стабилен, мнителен и, как ему иногда говорили, «выключен из реальности». Впрочем, кого сейчас этим удивишь? Это раньше удивляли психически нестабильные люди, теперь же скорее удивляют люди психически стабильные. И всё же Иван… но сейчас вы и сами увидите. Итак, Иван подошел к двери и прислушался – нет ли кого на лестничной площадке его этажа? – он никогда не выходил из квартиры, если на площадке кто-то был. Он побаивался людей и предпочитал лишний раз с ними не контактировать – и этим опять-таки сейчас никого не удивишь. А соседи по дому, при всей их обезличенности, все-таки требовали проявления каких-то реакций: например, Иван никогда не мог понять – надо ли с ними здороваться или нет? Вроде бы не обязательно, потому что его с ними совсем ничего не связывало, но с другой стороны – знакомые все-таки лица, в одном доме живут, пересекаются время от времени. Так надо или не надо? Однажды Иван решил, что не будет ломать себе голову, а будет, не задумываясь, здороваться, но практика, как и обычно, оказалась чуть сложнее теории. По каким-то не совсем понятным и ему самому причинам он не мог произнести банальное «Здравствуйте», а заместо этого выдавливал из себя нечто нечленораздельное – нечто, требующее расшифровки, но, как он надеялся, все-таки воспринимающееся адресатом как приветствие. При этом ему становилось жутко неловко, к тому же он не всегда понимал – ответили на его приветствие или нет, а если не ответили, то всё же, значит, здороваться не надо? Так надо или не надо? Нет, лучше уж ни с кем не пересекаться, – но это требовало внимательности и осторожности. Поэтому он и прислушался – нет ли кого? – но нет, никого не было. Тогда он вышел на площадку, закрыл за собой дверь и стал спускаться вниз по лестнице – лифтом он принципиально не пользовался лет уже, наверное, пять, хотя и жил не на самом низком седьмом этаже. Причина всё та же – если просто с кем-то пересечься и то уже превращалось для Ивана в проблему, то ехать с кем-то в лифте – тут уже попахивало фобией. Последняя такая поездка, длившаяся, наверное, секунд двадцать и ровным счетом ничем не примечательная (то есть ехавший с ним человек не пытался, к примеру, заговорить), вымотала его так, как будто он пробежал двадцать километров, так что он дал себе зарок – ни за что больше, никогда. В общем, чувствуя себя Раскольниковым, не желающим встречаться со своей квартирной хозяйкой и вообще с кем бы то ни было[5 - «Он благополучно избегнул встречи с своею хозяйкой на лестнице. Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру. Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при выходе на улицу, ему непременно надо было проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворенной на лестницу. И каждый раз молодой человек, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого стыдился и от которого морщился. Он был должен кругом хозяйке и боялся с нею встретиться. Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой». (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)], он проскользнул по лестнице вниз – и, так же, как и Раскольников в самом начале известного всем романа, благополучно избегнул всяческих встреч. Выйдя на улицу, Иван вздохнул полной грудью: «Какое счастье, что я не живу в мегаполисе», – всякий раз думал он, вынырнув из дома. В мегаполисе и правда довольно трудно дышать полной грудью, а особенно летом, а сейчас как раз было лето, причем лето претёплое. Зато если где и хорошо дышать полной грудью, так это в Сосновом Бору – не в лесу, но в городе, в котором Иван и проживал и каковой полностью оправдывал свое лесное название. В общем, выходя на улицу, Иван чувствовал себя Сергеем Леонтьевичем Максудовым – героем «Записок покойника» Булгакова – а Максудов утверждал: когда 29 апреля гроза омыла Москву, то стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось[6 - Не верите? Читаем: «Гроза омыла Москву 29-го апреля, и стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось». (М. А. Булгаков. «Записки покойника»)]. Видно, и москвичам иногда выпадают такие моменты, ну или выпадали раньше. Но, что было (является) исключением для москвича, для сосновоборца было (является) правилом. Здесь всё время, ну или почти всё время, хотелось жить – даже таким от всех уединенным и не вполне психически стабильным индивидам, как Иван.

Итак, выйдя на улицу, Иван пошел по своему обычному прогулочному маршруту. Пройдя по дороге между мэрией и детской школой искусств, он с удовольствием ступил на дорожку, ведущую в лес, сама же эта дорожка вела к зданию школы, в которой он когда-то учился, и хотя он и не питал к школе никаких добрых чувств, но всё равно почему-то любил почти ежедневно проходить мимо. Впрочем, больше всего он любил сойти с дорожки немного не доходя до школы и, слегка углубившись в лес, подняться на небольшой холмик, с которого открывался не сказать чтобы блестящий, но всегда радующий его вид. Увы, я не Тургенев и не слишком силен в описаниях природы, а потому, если бы вы спросили меня, что же это за вид открывался взгляду Ивана, то я бы, пожалуй, мог бы сказать только следующее: «Деревья, кругом одни деревья». Ну, лес все-таки, ясно, что кругом должны быть деревья. Но помимо деревьев было и что-то еще. Какая-то мозаика успокоения, вдруг складывающаяся в голове у созерцающего. Вот и сейчас, Иван, поднявшись на холм (даже скорее на возвышение, до холма это возвышение, пожалуй, не доросло) и постояв минут пять, дождался момента, когда притихший лес начал шевелиться – в ответ на дуновение ветра. Шепчущая музыка играющей листвы разливалась то тут, то там, то слева, то справа, – затихая в одном месте и тут же возобновляясь в другом. Всматриваясь в лесной пейзаж и слушая лесные звуки, Иван почувствовал себя пережившим просветление Ларри из романа Моэма «Острие Бритвы»; правда, следует признать, что Ларри созерцал куда более величественный вид:

«Горы, поросшие лесом, за верхушки деревьев еще цепляются клочья тумана, а далеко внизу – бездонное озеро. Через расщелину в горах на озеро упал солнечный луч, и оно заблестело, как вороненая сталь. Красота мира захватила меня»[7 - Сомерсет Моэм. «Острие бритвы».], – так говорил Ларри о лучшем моменте своего пребывания в Индии.

Что же, как жители Соснового Бора имели (имеют) некоторые преимущества перед жителями мегаполисов, так и паломники в Индию имели (имеют) некоторые преимущества перед жителями Соснового Бора. Здесь, в Сосновом Бору, увы, не было ни гор (вообще не было), ни озера (во всяком случае, подходящего). Может быть, именно поэтому, хотя Иван и представил себя просветленным Ларри, но до реального просветления не дотянул – как и возвышение, на котором он находился, не могло дотянуть до звания холма. И всё же на душе у Ивана почти что воцарилось спокойствие, когда он вдруг услышал:

– А я ему: мотай отсюда. А он мне: сам мотай. Но ушел он, а не я, вы же меня знаете.

Вслед за этим спичем раздался дружный смех. Иван обернулся и увидел приближающуюся группу школьников; состояла группа из двух особ женского и двух – мужского пола. Если для него этот холм был местом медитаций, то для них – местом перекура. Он вспомнил, что так было и тогда, когда он учился, и, как и тогда, всякая группа людей вызывала у него одно единственное желание: держаться подальше от этой группы. А тут еще сыграл свою роль резкий контраст между чувством возможного просветления и «возвышенной» речью вьюноши – впрочем, всякий созерцающий природу человек знает, как даже и один вид человека (даже если тот благоразумно помалкивает) может всё испортить. Такое уж чудо природы человек, что в природе он как-то неуместен. А вообще, Иван почувствовал себя Холденом Колфилдом, который, зайдя в музей этнографии и обретя подобие душевного спокойствия среди могильных плит в зале с мумиями, наткнулся написанное на стене похабное слово, вернувшее его к печальной реальности[8 - «Я остался один среди могильных плит. Мне тут нравилось – тихо, спокойно. И вдруг я увидел на стене – догадайтесь, что? Опять похабщина! Красным карандашом, прямо под стеклянной витриной, на камне. В этом-то и всё несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место – нет его на свете. Иногда подумаешь – а может, есть, но пока ты туда доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом. Проверьте сами». (Дж. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»)]. А послушав школьников еще немного, он почувствовал себя заодно еще и Генри Торо, который боялся читать газеты – боялся, что даже клочки информации о суетной жизни мира способны бесповоротно засорить его мозг, назначение которого – быть святилищем, а не распивочной[9 - «Часто не без содрогания я сознаю опасность того, что чуть не допустил в свой ум подробности какого-нибудь пустячного дела или уличного происшествия. Я с удивлением замечаю, как охотно люди загружают ум этой чепухой и позволяют пустым слухам и мелким случайностям вторгаться в сферу, которая должна быть священна для мысли. Разве ум – поприще, куда сходятся, чтобы перемывать кости ближнего и обсуждать сплетни, услышанные за чайным столом? Или это – часть самого неба, храм, освященный и предназначенный для богослужений? Мне трудно разобраться с теми немногими фактами, которые важны для меня, поэтому я не тороплюсь занимать свое внимание вещами незначительными, которые может прояснить лишь божественная мудрость. Таковы, в основном, новости, содержащиеся в газетах и разговорах. В отношении их важно сохранять чистоту ума. Стоит лишь допустить в свои мысли детали одного-единственного судебного дела, дать им проникнуть в наш sanctum sanctorum (святилище) – на час, на много часов – и сокровеннейшая область разума превратится в распивочную, как если бы все это время нас интересовала уличная пыль и сама улица с ее движением, суетой и грязью осквернила святыню наших мыслей!» (Генри Торо. «Жизнь без принципа»).]. Иван, кстати, испытывал чувства Торо на своем опыте и раньше. Он помнил, как однажды смотрел телевизор и попал на непритязательную американскую комедию с небезызвестным Лесли Нильсеном в главной роли. Иван как-то втянулся в просмотр и даже пару раз улыбнулся, но через некоторое время ему вдруг стало страшно – он именно испугался, что отныне навсегда погрузится в липкую жижу самого непритязательного юмора, слишком ищущего своей чисто развлекательной цели, – и ничего другого его мозг уже воспринимать не сможет. Тогда он выключил телевизор, теперь пошел от школьников прочь, думая по дороге – не стоит ли ему напоследок поворчать по поводу падения нравов и стандартов образования, но решил, что не стоит. В конце концов, ворчи не ворчи, а нравы падают с самого сотворения мира (точнее – с грехопадения), так что… «Лучше возьму – да и сочиню стихотворение», – подумал Иван, и тут же сочинил:

Кино я смотрел, в кино я втянулся:

Местами смешно иногда, улыбнулся…

«О чем же был фильм?» – спросили меня:

«О том, как впустую истратить часть дня…»

Сочинив сей стишок, он пошел дальше. А вот и школа, внутрь которой он вынужденно заходил одиннадцать лет подряд, – а теперь вот уже примерно как те же одиннадцать лет добровольно проходил мимо; не это ли его и притягивало к школе – возможность пройти мимо? Трудно сказать. Думал он, во всяком случае, о другом. Он вдруг вспомнил. Вспомнил и удивился, как это он мог забыть, впрочем, некто Зигмунд Фрейд тут же подсказал ему – как: он хотел забыть – и забыл. Так о чем же он вспомнил, и что же он забыл? Он вспомнил, что на сегодня у него назначена развиртуализационная встреча.

Все, конечно, знают, что такое развиртуализация, но вдруг этот текст будут читать во времена, когда память об инете совершенно сотрется с жесткого диска памяти человечества? Ну а вдруг? Конечно, это событие крайне маловероятное, но всё же совсем невероятным его не назовешь. А даже если мы назовем его и совсем невероятным, то и такие события тоже происходят. Например, Эсхилу, как доподлинно известно, орел уронил на голову черепаху, отчего Эсхил и умер – так, трагикомически, закончил свою жизнь отец трагедии. А теперь представьте, какова вероятность того, чтобы орел уронил черепаху на голову хоть кому-то, а потом еще совместите эту вероятность с вероятностью того, чтобы «кем-то» оказался именно Эсхил. Невероятно. Совершенно невероятно. А вместе с тем это факт – точно такой же, например, как тот факт, что от соития эфиопской львицы с гиеной рождается корокотта – животное, у которого нет десен в верхней и нижней челюсти, а зубы растут сплошняком прямо из кости – во всяком случае, пишет обо всем этом (и об Эсхиле, и о корокотте) один и тот же автор, Плиний Старший, то бишь.

Но о подобных событиях (то есть о падениях различных предметов с неба) есть свидетельства и куда более современные, что станет видно, если вы прочитаете следующую историю:

История про теорию вероятностей

Жил на свете человек, который очень боялся умереть, а по совместительству он являлся одним из ведущих отечественных знатоков теории вероятностей. И решил он поставить теорию вероятностей себе на службу – то есть, говоря по-другому, он решил, что с помощью теории вероятностей сможет существенно продлить срок своей жизни. Чтобы достичь этой цели, надо было просто систематически избегать всех ситуаций, которые предполагали довольно высокую вероятность летального исхода. Вы скажете, что все люди избегают таких ситуаций. Ну, во-первых, это неверно, и многие люди, как кажется, нарочно вовлекаются во всякие опасные для жизни приключения, но даже если мы возьмем большинство людей, которые, действительно, умирать не рвутся, то и они избегают смерти скорее интуитивно, тогда как наш специалист поставил процесс выживания на поистине научные рельсы. Во-первых, он сразу же переехал из мегаполиса в пригород, высчитав, что вероятность того, что с ним может произойти какой-нибудь неприятный инцидент в пригороде намного меньше, чем в мегаполисе, где тебя может ни за что ни про что убить первый же попавшийся маньяк, коих в последнее время развелось совершенно невиданное количество. К тому же и темп жизни в пригороде намного спокойнее, – а где меньше нервотрепки, там дольше жизнь. Опять-таки экология лучше, а он сознательно выбрал «зеленый» город, а поселился так и вовсе в доме возле обширного парка. Затем наш знаток теории вероятностей сознательно отказался от пользования транспортом, так как высчитал, что ДТП – одна из самых серьезных угроз для жизни современного человека. Чтобы иметь личный автомобиль – об этом он даже и не думал, но и никакими автобусами или, не дай бог, маршрутками, не пользовался. Нет, он всегда ходил пешком и только пешком – ведь это наиболее безопасный способ передвижения. «А как же дорога на работу?» – спросите вы; не всегда ведь можно дойти до работы пешком. Но наш знаток работал на дому – его известность в научных кругах позволяла ему ставить некоторые условия, которые не смог бы поставить другой человек. Правда, с некоторых пор его научная продуктивность несколько упала (во всяком случае, количественно), что объяснялось его нежеланием перерабатывать, ведь слишком напряженная работа тоже ведет к сокращению жизни.

Итак, он всё время сидел дома? Нет, конечно, это ведь очень вредно для здоровья, поэтому он каждый день гулял, и обязательно подолгу. Уж если он выходил на прогулку, то проводил на улице не меньше двух часов. Помимо пользы от пребывания на свежем воздухе, здесь был еще и другой резон, объясняемый знатоком теории вероятностей так: «Представьте, что в мое отсутствие в мою квартиру нагрянут воры – я вовсе не хочу вернуться и застать их „в процессе“, ведь в таких случаях преступники часто убивают свидетеля их преступления. И дело тут не обязательно в кровожадности – у них просто сдают нервы. Нет, пусть уж они не торопятся, пограбят в свое удовольствие да и уходят с миром, – зато я останусь жив-живехонек». Довольно оригинальное рассуждение! Что касается прогулок, то гулял он почти исключительно в парке. Здесь тоже действовал один веский довод – он не хотел гулять по городу, чтобы лишний раз не переходить через дорогу. «Вы знаете, сколько раз за день переходите через дорогу?» – бывало, спрашивал он у своего собеседника. Никто не знал. Я же говорю, все кругом были любителями в деле выживания, тогда как наш знаток был настоящим профи – он всё посчитал: «Среднестатистический день среднестатистического человека предполагает как минимум шесть-десять переходов через дорогу. А каждый переход через дорогу – потенциальная возможность попасть под машину. То есть даже просто гуляя, вы, тем не менее, идете навстречу своей смерти, чисто статистически повышая ее вероятность». Так он рассуждал, и сам, соответственно, отказывался лишний раз, так сказать, «повышать вероятность». Но иногда переходить через дорогу ему всё же приходилось – в магазин-то ходить надо, а магазин, к сожалению, располагался, хотя и недалеко от дома, но именно что «через дорогу». Что ж, надо, так надо – но он ходил в магазин не чаще одного раза в три дня, тщательно планируя покупки – чтобы не дай бог не выяснилось, что надо идти в магазин по какому-нибудь непредвиденному поводу и тем самым портить себе статистику, а следовательно, и сокращать себе жизнь.

Спать наш теоретик ложился ровно в двенадцать – вставал ровно в восемь утра. С утра делал зарядку, днем упражнялся с гантелями, но не слишком тяжелыми; потом он еще делал и пробежки, но не слишком длительные и во вполне умеренном темпе. Еду он употреблял, разумеется, только полезную – всегда у него на столе были овощи и фрукты, а вот чтобы съесть что-нибудь канцерогенное или выпить чего-нибудь градусов этак в сорок – об этом он и не думал. Бутылку хорошего пива, правда, он иногда себе позволял – от этого не умирают. Соленого, маринованного, копченого, перченого, а особенно сладкого – избегал. Когда он видел, как мамаши затариваются грудами неполезных продуктов, между делом подкладывая в тележки шоколадные батончики и чипсы для своих чад, то, горько улыбаясь, говорил – как бы от их лица: «И сами умрем рано, но и вам не дадим зажиться». Когда он видел, как люто бухают еще совсем молодые люди, то говорил (опять-таки от их лица): «А что? если мы все так спешим на тот свет, то почему бы нам не ускориться?» Когда же он сам съедал очередную порцию овсянки (на воде и с медом, – ни в коем случае не на молоке и с сахаром!) или выпивал стаканчик свежевыжатого апельсинового сока, то ничего не говорил, а только думал про себя: «Болезнь – отойди, Старость – погоди, Смерть – не подходи». Это присказку он вообще повторял про себя постоянно, она стала прямо-таки его мантрой.

Далее, он узнал, что семейные люди живут в среднем дольше одиноких и решил, что ему срочно необходимо жениться. Решил и женился, но скоро развелся – после первой же устроенной женой бурной сцены, а он чрезвычайно дорожил своим спокойствием. Вторая попытка оказалась успешнее; он нашел себе менее темпераментную подругу жизни. Конечно, семейные ссоры всё равно случались (а нет таких семей, где бы их не было), но, тщательно всё просчитав, знаток теории вероятностей решил, что плюсы перевешивают минусы. Что касается детей, то и они появились – бездетные семьи редко бывают прочными, а какое может быть долголетие в непрочной семье? Правда, дети много шумят, и вообще… Но статистика есть статистика – лучше потерпеть детский шум и семейные ссоры, но прожить подольше, чем недолго радоваться окружающей тишине.

Избранная знатоком теории вероятностей жизненная политика приносила видимые плоды: в то время, как все вокруг него попадали под машины и в больницы, получали инфаркты и инсульты, убивались, самоубивались и спивались, он наслаждался семейным счастьем и отменным здоровьем и потихоньку прикапливал денежки для того, чтобы со временем переселиться на итальянский остров Сардиния, известный своими долгожителями.

Так жил наш знаток, не уставая всё взвешивать на весах теории вероятностей, и весьма вероятно, что он переехал бы на Сардинию и дожил бы там до глубочайшей старости (а сейчас ему было всего пятьдесят три года), если бы не одно досадное и, я бы даже сказал, странное происшествие. Он, как и обычно, гулял по парку, с неудовольствием поглядывая на проносящихся мимо юношей и девушек на роликах, самокатах и прочих штуковинах – в последнее время движение даже и на пешеходных тротуарах становилось всё более интенсивным – людям непременно хотелось переломать себе ноги. Ну, это их личное дело, но он-то тут при чем? Почему он должен рисковать? А теория вероятностей штука неумолимая – если кто-нибудь может в тебя врезаться, то почти обязательно когда-нибудь да врежется. «Эх, придется и в парке выискивать всякие укромные местечки, недоступные для…»

Но ему не удалось довести свою мысль до конца. Дело в том, что в этот самый момент ему на голову упал неопределенный предмет, тут же и положивший конец его тщательно просчитанному существованию. Впоследствии оказалось, что это останки какого-то спутника, чудом долетевшие до Земли. Вероятность, что они могли долететь до Земли, была крайне невелика. Вероятность того, что, долетев, они могли упасть кому-нибудь на голову, была еще меньше. И все-таки, как и в случае с черепахой и Эсхилом, это произошло. После этого происшествия я и сам заинтересовался спутниковой тематикой и задал прямой вопрос специалисту: «Может или не может обломок какого-нибудь спутника вдруг взять да и свалиться мне на голову?» Специалист улыбнулся и ответил: «Речь идет не о том, что обломок спутника упадет именно на вас – вероятность этого ничтожно мала. Но вот что он упадет на кого-нибудь в принципе… – это вполне вероятно». Восхитительный ответ, не правда ли?!

Конец истории о теории вероятностей

Но о чем это я? Ах, да, об инете и о развиртуализации. «Все, конечно, знают, что такое развиртуализация, но вдруг этот текст будут читать во времена, когда память об инете совершенно сотрется с жесткого диска памяти человечества? Ну а вдруг?». Такой вопрос был задан – постараюсь же ответить на него.

Интернет, называемый также инетом (или сетью) или еще (всемирной) паутиной – это такая штука… Но я вижу, что сначала придется объяснить будущему читателю, что такое компьютер – понять, что такое Сеть, не поняв, что такое компьютер, невозможно. Итак, компьютер, называемый еще компом – это прибор, состоящий из пяти ключевых компонентов: экрана, клавиатуры, мышки, системного блока и блока питания. Что касается системного блока, то это ключевой элемент всей конструкции, но, чтобы описать его, нужно быть специалистом, коим я не являюсь. Во всяком случае, выглядит он (чаще всего) как прямоугольный параллелепипед с измерениями приблизительно в 60, 50 и 20 сантиметров (размеры могут варьироваться), а внутри него творится магия высшего порядка – нечто, позволяющее компьютеру функционировать.

Блок питания нужен, чтобы питать комп электроэнергией. Что такое электроэнергия объяснить невозможно, – но это то, благодаря чему функционирует вся вредоносная машина современной цивилизации, можно сказать, ее кровеносная система. Пожалуй, упрощенно электроэнергию можно было бы назвать синонимом огня, так как она дает тепло и свет. Но главное свойство электроэнергии состоит в том, что она оживляет неживое – то есть этого своего рода не только внешний, но и внутренний огонь, или, как уже было сказано, кровь. Кровь машины. Компьютер – это тоже машина, и, как всякая машина, он нуждается в постоянной энергетической подпитке, каковую блок питания и обеспечивает. Теперь, я думаю, вам всё стало ясно, так что иду дальше.

Компьютерный Монитор или Экран – это что-то вроде листа бумаги, только это бесконечный лист, на котором, соответственно, и писать можно бесконечно, так что когда весь экран оказывается заполненным, вы просто продолжаете писать дальше (экранный лист устроен таким образом, что всегда можно начать новую строчку), а уходящий из вашего поля зрения текст тем не менее сохраняется в памяти компьютера, и вы можете обратиться к нему в любой момент (также на экран выводятся различные картинки, а еще и видео – и вообще всё, что угодно). Набивается текст с помощью клавиатуры; клавиатура – это просто технический аналог ручки или пера, или чем вы там сейчас, люди будущего, пишете – возможно, что клавиатура для вас является тем же, чем перо является для нас – не более чем архаическим воспоминанием. И всё же почему-то я думаю, что человечество будущего скорее ждет технический регресс, чем прогресс, отсюда и пояснения мои выстраиваются таким вот странным образом – я как будто скорее обращаюсь к человеку вовсе не будущего, но прошлого. Но в самом деле: еще немного технического прогресса и просто уже никакой жизни на Земле не останется! – одни оживляемые электроэнергией компы. Так что некоторый разумный регресс в исторической перспективе представляется необходимым. Скажем так: хорошо бы, чтоб у вас, люди будущего, было электричество, а вот компьютеры – это, пожалуй, уже и лишнее…

Чтобы покончить с темой компов осталось еще объяснить, что такое мышка. Мышка – это такое небольшое, ползающее по столу, подключенное к компу устройство с проводом-хвостом (правда, современные мышки уже бывают и беспроводными), с помощью которого можно перемещаться еще и по экрану, и управлять всем там происходящим. Например, чтобы исправить опечатку в неправильно написанном слове, вы берете в руки мышку (на экране мышке соответствует специальная стрелочка) и, двигая мышкой по столу, вы заодно перемещаете стрелочку на экране туда, куда вам надо, например, подводите ее к нужному слову и вносите необходимую правку. При этом вам не надо, как на бумаге, черкать в тексте – вы просто убираете (отпечатываете) ненужную вам букву или слово (для этого есть специальная клавиша на клавиатуре), заменяя их на нужные вам. Очень удобно, согласитесь.

Итак, объяснив, что такое комп, можно наконец-то приступить и к объяснению того, что такое интернет. Собственно, инет – это, с одной стороны, склад всевозможной информации, а с другой – куча связанных друг с другом компов. Нет такой единицы информации, которую вы не могли бы найти в инете, и нет такого человека, с которым, при условии наличия у того компа с выходом в инет, вы не моли бы выйти на связь. Причем моментально. Моментально найти и моментально выйти. Что касается информации, то, раз уж на компьютер можно перенести любой текст и любое изображение, то и при связи всех компов воедино оказалось возможным хранить всякого рода информацию в доступном для каждого компа месте – на так называемых серверах. Более того, Сеть, в отличие от отдельного компа, долгое время представлялась чем-то абсолютно безразмерным в плане возможностей ее памяти – да и сейчас еще предел для объема хранимой в Сети информации является чем-то скорее теоретическим, чем практическим. Как следствие, основной особенностью поведения человека в Сети становится ситуация абсолютного выбора – выйдя в интернет, всякий человек может мгновенно как начать читать Аристотеля с Платоном (и даже в оригинале), так и приступить к безостановочному просмотру порнофильмов (а это фильмы, в которых дяди и тети проделывают друг с другом самые невообразимые вещи) или, например, к просмотру всякого рода «забавностей», вроде видео с различными казусами (например, спортсмен поскальзывается и падает перед барьером – а-ха-ха-ха-ха-ха! – или телеведущая делает оговорку, желательно скабрезную – о-хо-хо-хо-хо-хо! – и так далее) и прочего информационного мусора, которого в инете так много, что зачастую Инет называют глобальной помойкой. Но таково уж свойство свободы – большинство использует ее себе во вред, и даже разумное меньшинство, и то с трудом удерживается в рамках разумного, хоть отчасти, да приобщаясь ко всякого рода инет-непристойностям и глупостям. Только единицы, я думаю, даже и не знают, что это такое, продолжая преспокойно читать Платона в оригинале.

Это что касается инета как склада информации. Что касается инета как средства связи, то, связав воедино компы, его создатели добились того, что всякое слово, произнесенное или написанное вами на вашем компе может быть мгновенно прочитано или услышано на другом. Способов связи может быть масса и они постоянно меняются, так что и нет большого смысла перечислять их поименно. Глобально важно лишь то, что любое ваше сообщение может быть моментально донесено до адресата, даже если вы живете в Африке, а ваш адресат – в России. Всё, что написано на одном экране, может быть тут же прочитано на другом. Экран не имеет привязки к месту – миллиарды экранов по всему миру словно бы сосуществуют в одном метафизическом Экране, на котором идет прямая трансляция всех осуществляемых на всех компах действий. Да, трудно в это поверить, но это так – уж поверьте. Это не научная фантастика – это самый трезвый реализм. Но вы, конечно, уверены, что я рассказываю сказки, и что этого не может быть. Надеюсь, что существующие параллельно этому надежные исторические источники убедят вас в обратном.

Итак, с тем, что такое комп и инет мы разобрались, осталось определиться лишь с тем, что такое развиртуализация. Развиртуализация – это когда вы встречаетесь в реальности с человеком, с которым до сих пор общались только посредством компа. Виртуальный друг – это человек с экрана вашего монитора. Вы можете даже и не знать, как он выглядит – хотя обычно найти фотографии почти любого человека из Сети и несложно, но вообще-то «официальным» видом человека в сети является не его фотокарточка, но скорее его аватарка – выбранная им картинка, появляющаяся на экране рядом с его текстом и являющаяся своего рода подписью к этому тексту. Хотя нет, подписью является не аватарка, а ник (или никнейм), то есть выбранное пользователем сетевое имя. Аватаркой, конечно, может быть и фото пользователя, равно как и ником может быть его настоящее имя, – но это, хотя и не исключение, но и совершенно точно не правило. Итак, вы, допустим, активно общаетесь с каким-то человеком в сети, с каким-нибудь пользователем под ником Marat, на чьей аватарке красуется свирепая самурайская физиономия, и вдруг он говорит: «А давай встретимся „в реале“ (то есть в реальности). Кстати, меня зовут Наташа». Момент встречи с Наташей и называется «развиртуализацией». Сделав все эти никому сейчас не нужные, но, возможно, совершенно необходимые для будущего читателя пояснения, я продолжаю.

Иван Денисов, известный в сети под будничным ником ivan_denisovich, вспомнил, что на сегодня у него назначена развиртуализационная встреча с пока что еще неизвестным в сети пользователем под звучным ником svidrigailoff. Настроение у него сразу же упало. Он даже подумал – а не из-за этого ли у него всё последнее время было тяжело на душе? – но нет, глобальная тяжесть бытия вызывалась чем-то другим, куда более глубинно-существенным. А встреча со svidrigailoff… что он знал о нем? Да почти ничего. Он, в общем, даже и в сети с ним особо не приятельствовал. Просто svidrigailoff часто комментировал его рецензии (комментарии не блистали богатым идейным содержанием), а потом вдруг сообщил, что тоже живет в Сосновом Бору и что, следовательно, им совершенно необходимо пересечься в реальности. Иван никакой необходимости в этом не усматривал, но как-то так вышло, что он согласился встретиться. Из вежливости – отказ, пожалуй, прозвучал бы грубовато.

Вообще-то, Иван был против развиртуализаций. Идейно против. Он предпочитал писать слова, а не произносить их и небезосновательно считал, что общение в письменном виде содержательнее общения в виде устном. Конечно, «бла-бла-бла ни о чем» предпочтительнее осуществлять «в реале», – но если хочется поговорить о чем-то содержательно, то ведь формулировка всякой мысли требует времени на обдумывание, внесение корректив и т. д. – то есть письма с сопутствующим редактированием, а именно такого рода письмо и подразумевает обмен комментами. При этом правила, установленные в ГКП, подразумевали достаточно активное взаимодействие всех его сообщников-читателей не только в инете, но и в реале. Как следствие, Иван несколько раз выезжал в Питер на лекции и просмотры фильмов, – но всё это воспринималось им как «обязаловка». В инете у него было несколько достаточно близких ГКП-друзей, «в реале» он так ни с кем и не сошелся. Он знал, что в Сосновом Бору живет поэт Саша Скромный и даже видел его несколько раз, и вот с ним он как раз хотел бы познакомиться «реально», но мешала врожденная застенчивость, плюс он не был уверен, что Саша обрадуется встрече[10 - Подробнее о Саше Скромном будет поведано в следующей части сборника: «Саша Скромный и Александр Великий».]. Встречи писателей и их почитателей – это всегда сложно. Как написал тот же Саша: