И это не были ни совпадение, ни случайность. Субъект, которого она для краткости окрестила маньяком, знал содержание ее нового романа!
Мысль простая и элегантная, даже сама собой разумеющаяся. Однако писательнице понадобилось некоторое время, чтобы прийти к данному умозаключению. Потому что до него в голову лезли уж совершенно экзотичные или даже просто паранормальные объяснения.
А так все стало на свои места – маньяк знал, какую именно фразу надо начертать на зеркальной стене ее ванной комнаты. Точно так же поступал и маньяк в ее новом романе, причем делал это кровью своих предыдущих жертв, которую предусмотрительно таскал с собой в особом флаконе.
Перед отлетом за границу Татьяна отдала образцы жидкости, при помощи которой была нанесена угрожающая надпись, в лабораторию. Когда по Интернету пришел ответ, она уже находилась в клинике. Вообще-то во время курса лечения в Интернет она не заглядывала, газет не читала, наслаждалась природой и отвлекалась от тревожных мыслей разговорами с лечащим врачом. И только вчера вспомнила о том, что лаборатория наверняка уже сдала свое заключение. Вышла в Сеть – и обнаружила послание.
Всего несколько строчек, изменивших все. Потому что лаборатория пришла к однозначному выводу: субстанция является человеческой кровью третьей группы, резус-фактор отрицательный. Дополнительный генетический анализ показал, что кровь – женская.
Это и стало сигналом к решению, что пора возвращаться в Москву. Потому что вечно оставаться в Австрии Татьяна хоть и могла, но не хотела. Не хотела вовсе не из-за возможной ностальгии.
Нет, она боялась того, кто преследовал ее. Потому что этот человек – черная тень, сталкер, маньяк – добрался и до уютной клиники «Хексенмоор» у подножия Альп. В чем Татьяна убедилась, вернувшись однажды в свои апартаменты после очередного сеанса у профессора Шахта.
Тот, как выяснилось, прекрасно владел русским языком – его бабка, оказывается, бежала из России после революции, – что открывало для врача и его клиники отличные перспективы: к нему обращались нувориши из Восточной Европы. Профессор внешне походил на своего московского коллегу, Льва Николаевича. Говорил он по-русски свободно, но с легким грассирующим акцентом.
Герр Шахт не был знаком с медицинской картой Журавской, однако во время первого же сеанса воскликнул:
– Татьяна Валерьевна, я же вижу, вас что-то угнетает!
Человек он был проницательный, поэтому сразу заметил – пациентка находится на грани нервного срыва. И причина ее состояния – не только в творческом кризисе и измене мужа. Скорее, в чем-то ином.
Татьяна рассказала ему о том, что случилось с ней в московской квартире, и профессор тотчас порекомендовал обратиться в полицию. Но Татьяна, считавшая себя здесь, в Австрии, в безопасности, отвергла его идею, тогда она еще ничего не знала ни о результатах анализа крови, ни о том, что ее ожидает через пару недель.
– И все же, мы еще не добрались до причины! – сказал ей профессор после очередного сеанса. – Вы ведь хотите мне что-то сказать, Татьяна Валерьевна?
Наверное, она уж слишком резко поднялась тогда с кушетки и слишком поспешно заявила:
– Нет!
Герр Шахт не настаивал. Профессор вообще никогда ни на чем не настаивал, ждал. И в итоге пациент раскрывал перед ним душу. Но только не писательница Журавская, которая упорно держала свою тайну при себе.
– Смею надеяться, что смог помочь вам, Татьяна Валерьевна, хотя бы частично. Однако основную работу предстоит проделать моему московскому коллеге…
Этот разговор состоялся перед тем, как она вышла в Интернет и прочитала ответ, присланный из лаборатории. И до того, как поднялась к себе в номер.
Светило яркое солнце, и все-таки чувствовалось уже дыхание осени. Татьяна уселась на кушетку, а профессор Шахт, мягко улыбнувшись, произнес:
– У всего имеется начало и конец, Татьяна Валерьевна. Прямо как у романа. Вам ли, известнейшей писательнице России, не знать об этом?
Журавская ничего не ответила, только почувствовала, что ее начинает пробирать озноб.
– Начало и конец есть и у любого психотерапевтического цикла, – продолжал профессор. – Потому что я принадлежу к числу тех специалистов, которые считают: если до сути проблемы не удалось докопаться в течение первых двух месяцев, то не помогут и последующие два года. Мы же с вами знакомы…
– Три недели, – закончила за собеседника Татьяна.
Герр Шахт кивнул.
– И я считаю, что мы добились поразительных успехов, Татьяна Валерьевна! Просто поразительных! Однако я по-прежнему настаиваю – вы должны обратиться в полицию. Сам я сделать это против вашей воли, конечно же, не могу…
Татьяна закрыла глаза. Нет, никакой полиции, никакой огласки! Со своей проблемой она справится сама! Потому что имя ее проблемы – Игорь.
– Повторяю, вы находитесь в опасности, причем в смертельной, – убеждал пациентку профессор. – И если ничего не предпринять, то все наверняка закончится трагически.
Врач взглянул на клиентку обеспокоенно, а потом добавил:
– Я говорил с московским коллегой, со Львом Николаевичем. И тот сходится со мной во мнении, что вам лучше задержаться у меня в клинике. Потому что возвращаться в Москву опасно!
Татьяна оторопело уставилась на профессора. Неужели он и Лев Николаевич затевают что-то за ее спиной?
– Это же в ваших интересах! Вас надо оградить от того ужаса, который поджидает в Москве… – зачастил герр Шахт, увидев, что пациентка поднимается с кушетки. – Речь идет о вашей безопасности, а она превыше всего!
– Благодарю вас, профессор, однако пока я в состоянии принимать самостоятельные решения, – ледяным тоном обронила Татьяна.
Врач приблизился к ней.
– Вас в моей клинике ничто не потревожит, вам здесь никто не угрожает. А московская квартира – западня. Вспомните, что случилось там незадолго до вашего отъезда!
Татьяна сухо заметила:
– И вы предлагаете мне прятаться? И как долго – всю жизнь? Вы же сами понимаете, что это невозможно. Я возвращаюсь в Россию!
– Как ваш лечащий врач настоятельно не советую вам это делать, – покачал головой профессор. – Останьтесь в моей клинике, мы продолжим сеансы. Потому что вам требуется помощь. И я готов ее оказать, как готов сделать это и мой коллега Лев Николаевич – он прилетит сюда…
Татьяна рассмеялась – вот ведь два чудака! Решили, что напали на золотую жилу – имеют дело с глупой истеричной бабенкой, у которой денег куры не клюют. А что, хорошая мысль – лечить ее до опупения и получать за это колоссальные гонорары…
– Я приняла решение, – твердо произнесла писательница. – Билет на самолет в Москву я закажу сегодня же.
Опасаясь, что служащие отеля, выполняя негласное распоряжение профессора Шахта, затянут с покупкой авиабилета, Татьяна решила сделать это сама и вышла в Интернет. Затем заглянула в свой электронный почтовый ящик и обнаружила послание из лаборатории.
Итак, решение принято, билет был заказан. Она должна вернуться, просто должна! Убежать можно от сталкера, а вот от себя самой никак.
Но оказалось, что и от сталкера тоже нельзя. Потому что, уложив один чемодан, Журавская зашла в ванную, включила свет и – лицезрела на стене знакомые ей кривые буквы: «Я вернулся!»
Странно, но прежнего страха не было. Татьяна знала, что невесть каким образом маньяк выследил ее, проник в номер и оставил надпись. Но убивать он ее не будет – по крайней мере, сейчас.
Буквы писательница тщательно стерла, пытаясь понять, какой субстанцией те нанесены на плитку. И пришла к выводу, что это опять же кровь, однако человеческая или животного, сказать было сложно. Хотя, по всей видимости, тот, кто шел за ней по пятам, готов к убийству. И все же по какой-то причине его мишенью стала именно она, Татьяна Журавская?
Женщина проследила за тем, чтобы ее чемоданы оказались в багажнике автомобиля, за рулем которого находился работник отеля. Ему и надлежало доставить пациентку клиники в ближайший город, откуда стартовал самолет до столицы Австрии. А уже из Вены – в Москву.
Профессор Шахт не вышел проводить ее. Точнее, стоя на улице, Татьяна видела, как врач наблюдает за ней из наполовину приоткрытого жалюзи окна своего кабинета. Она махнула ему, прощаясь, а профессор быстро отошел в глубь комнаты.
Вдруг детективщицу пробрала дрожь – а действительно ли это был профессор? Или тот, кто следовал за ней по пятам, проник в его кабинет и… Думать о том, что киллер мог сделать, не хотелось.
Но на всякий случай Татьяна вернулась в отель и попросила даму, сидевшую за стойкой администратора, соединить ее с владельцем клиники. Трубку взяла секретарша Шахта, и оказалось, что тот принимает пациента, а тревожить профессора в такой момент запрещалось под страхом увольнения.
– Фрау Журавски, я передам герру профессору, что вы звонили, – прощебетала секретарша. – Желаете, чтобы он с вами связался?
– Нет, я просто хотела…