Генеральный, кажется, начинал уже паниковать.
– И согласно данному договору вы должны предоставить свой новый роман в ближайшие недели. Мы можем исходить из того, что это будет иметь место?
– Нет! – ответила Татьяна.
В трубке воцарилось молчание. А потом полупридушенный голос произнес:
– Татьяна Валерьевна, я правильно вас понял? Вы не намерены придерживаться сроков?
– Не намерена! – подтвердила Татьяна, испытывая невесть откуда взявшуюся злость.
– Очень жаль. Ведь вы – один из наших самых ценных авторов. Авторов, с которыми заключен эксклюзивный, крайне выгодный договор… Мы уже трижды откладывали выход в свет вашего нового романа. И, как генеральный директор подвластного мне издательского холдинга, скажу, что четвертый раз ничего отодвигаться не будет. Нам нужен ваш роман! А вы только что сказали мне, что не в состоянии сдать его в срок…
Голос вибрировал, наливаясь от осознания его обладателя собственной важности.
– Михаил Львович, – перебила Татьяна, – пока вы не пригрозили мне расторжением договора и судебной тяжбой, уточню – да, через несколько недель роман вы не получите. А получите его практически через несколько дней. Ну, может быть, через неделю.
Снова повисла пауза, а затем последовал радостный, но осторожный вопрос генерального:
– Ваш новый роман готов?
– На девяносто пять процентов, – ответила Журавская. – Осталось только свести воедино все нити и написать короткий шокирующий финал. И пару абзацев эпилога.
Михаил Львович шумно вздохнул и произнес:
– Татьяна Валерьевна, я очень рад! Я всегда знал, что вы – выдающийся автор и чуткий человек…
– Только выдающийся автор и чуткий человек считает, что пора пересмотреть эксклюзивные условия эксклюзивного договора, – вновь перебила издателя Татьяна.
Генеральный не стал вести речь о том, что условия и так уникальные, а лишь заметил:
– Если новый роман того заслуживает, то непременно об этом поговорим.
– Заслуживает! – убежденно заявила писательница. И краем глаза увидела, как конец очереди, ожидавшей приглашения на посадку, втягивается в пасть огромной алюминиево-стеклянной анаконды, которая вела к самолету. – Прошу прощения, но теперь, убедившись, что я жива и что роман тоже не агонизирует, вы должны позволить мне сесть на самолет.
– Вы летите в Москву? – встрепенулся генеральный. – Татьяна Валерьевна, ну почему же вы не поставили нас в известность? Мы заберем вас из аэропорта! Непременно заберем!
Спорить было бесполезно, да и времени не оставалось. Узнав, откуда писательница летит и когда прибывает в столицу, генеральный, заверив, что ее встретит лимузин с шофером, пожелал ей доброго пути. А на прощание отеческим тоном (хотя был старше Татьяны всего на пару лет) добавил:
– Ваш новый роман первым в издательстве буду читать я сам!
Татьяна отключила телефон и хихикнула. Видимо, последняя фраза главы холдинга была сопоставима с монаршей милостью. Однако никакого саркастического замечания она себе не позволила – с нее хватит и пересмотра условий договора.
На борт самолета Журавская взошла последней. Опустилась на сиденье в бизнес-классе, отказалась от предложенного шампанского и задумалась.
Потому что писательница возвращалась в Москву, чего кажется, ее враг и добивался.
Только вот зачем?
Это и предстояло узнать. Причем она не отступит до тех пор, пока не выяснит, кто же ее преследует.
И с какой целью.
Ей удалось даже заснуть. Снилось нечто тревожное и непонятное. Татьяна пришла в себя, чувствуя, что у нее ужасно затекла шея, а во рту неприятный металлический привкус. Напряглась и припомнила, что видела во сне австрийского профессора Шахта, который вдруг сделался ее московским психотерапевтом Львом Николаевичем. А затем превратился в блондинку с накладными ресницами и в старомодном платье с рюшами.
Где же она видела такую блондинку? Это образ из какого-нибудь фильма или проекция какой-либо особы, встреченной много лет назад?
Как бы не так!
Пилот объявил, что самолет идет на снижение.
Татьяна вспомнила: блондинка – секретарша профессора Шахта. Та самая, которая охраняла, подобно Церберу, его кабинет в клинике «Хексенмоор». Видела она ее мельком. Та всегда была крайне приветлива, однако более чем парой фраз – «добрый день», «как дела», «до свиданья!» – обменяться с ней не сумели.
Интересно, с чего вдруг приснилась секретарша?
В последний визит Татьяны к профессору блондинки на месте не было. Но зато она говорила с ней по телефону!
Журавская задумалась, чувствуя, как заложило уши. За толстенными стеклами иллюминаторов стояла непроглядная тьма.
Да, говорила. Можно сказать, ни о чем. Неужели разговор так запал ей в душу, что во сне секретарша привиделась? Что такого необычного было в их коротком телефонном разговоре?
Лоб Татьяны вдруг покрылся испариной. Как же она раньше не обратила на это внимания! Впрочем, так всегда бывает: на то, что очевидно, никогда не обращаешь внимания. Ей ли, автору детективных романов, не знать эту простую истину.
Просьба секретарши – о том, чтобы уезжающая пациентка прислала профессору Шахту свой новый роман… Откуда блондинке вообще знать, что фрау Журавски писательница? Этой информацией обладал только сам профессор, а прочий персонал был на редкость предупредительным, крайне обходительным и, что важнее всего, приученным не задавать лишних вопросов и забывать всю ту информацию, которая случайно становилась известной. В клинике она была просто состоятельной русской – без профессии.
И вдруг странная просьба? Причем просьба-напоминание развязная, какая-то панибратская, нагловатая.
В голове словно щелчок раздался, и очередная пластина пазла легла на отведенное ей место, сцепившись с прочими пластинами и создавая причудливый, единственно верный узор.
А кто вообще сказал, что Татьяна разговаривала с секретаршей? Собственно, только сама собеседница!
Да, Татьяна звонила на телефон профессора, ответить должна была секретарша. Но кто гарантирует, что трубку сняла именно блондинка, любительница старомодных платьев?
Вот именно, никто. На ее месте мог оказаться кто угодно.
К примеру, Марк Шатыйло. Маньяк, отлично подделывавший чужие голоса, акцент, выговор. Маньяк, обладавший заурядной, бесцветной внешностью – и умевший принять любую личину. Маньяк, являвшийся виртуозным имитатором и по совместительству людоедом.
Маньяк, существовавший только на страницах ее нового романа.
Но вне страниц, в реальной жизни, имелся иной маньяк, который, помимо ее самой, автора книги, знал, кто такой Марк Шатыйло. Человек, читавший роман о нем и бывший в курсе всех его привычек, манеры поведения – и манеры убийств.
И этот некто, похоже, вообразивший себя Марком Шатыйло, тенью следовал за писательницей по миру. И, по всей видимости, даже говорил с ней, выдавая себя за секретаршу профессора Шахта.
Но если сталкер говорил с ней вместо блондинки, то что произошло с подлинной секретаршей?
Татьяна вспомнила, что видела, как из кабинета профессора за ней, готовившейся сесть в такси, кто-то наблюдает. И у нее еще тогда мелькнула мысль: этот некто – не профессор Шахт.
А что, если интуиция не подвела? И из кабинета профессора на нее взирал не врач, а Марк Шатыйло? Точнее, больной фанат, сталкер, сумасшедший поклонник, возомнивший себя книжным героем, кровожадным маньяком?