Эншенэ

Смирнов неопределённо хмыкнул:

– Да цуцик этот, Федя Зайцев, лаборант наш, засиделся. Говорит, данные кандидатской перепроверял. Врёт, наверное. Гонял, небось, свои модели на лабораторном оборудовании. Сам знаешь, с нашими вычислительными мощностями можно не только кандидатскую, но и докторскую за месяц-другой наклепать. Надо ему выговор влепить, – нахмурился Смирнов, но сразу передумал, – или благодарность.

– Увидим, – кивнул Решетников, – что ещё?

– Дальше интереснее, – подпустил интригу главный инженер и так резко выкрутил руль, что машину чудом не вынесло на встречку, – кандидатскую свою Федя бросил и кинулся в одно рыло принимать и анализировать поступающие данные. Там, Андрей, если честно, каша какая-то несусветная. В дополнение ко всему наша лабораторная установка ни с того ни с сего отсигналила увеличением массы в приёмопередатчике. Как говорится, вдруг, как в сказке, скрипнула дверь.

– Наш объект? – спросил Решетников.

– Ха! В том-то и дело, что нет! – почти выкрикнул Смирнов. – Правда, я сам ещё не видел. Ну, сработали по цепочке. Федя позвонил Ольге, Ольга Юре, Юра мне, а я уже тебя в известность поставил.

– В неизвестность ты меня поставил, – скорее по привычке, чем под настроение проворчал Решетников и подумал, что правильно всё Зайцев сделал. Лаборант, три инженера и он, завлаб. Все, кто остался, после сокращения. Может, и правда, благодарность объявить?

Смирнов говорил и говорил что-то ещё про гигантский шаг, про триумф лаборатории, про большой шиш коллегам-конкурентам, про новые эксперименты и почему-то про Олю, которая завтра должна была лететь с мужем в отпуск. Решетников его почти не слушал. Решетникова охватило волнение. Он спокойно и философски отнёсся к промелькнувшей совсем близко смерти. Оставался невозмутимым месяц назад, когда отчитывался о причинах провала эксперимента перед очень высокой комиссией, крайне недовольной финансовыми и репутационными потерями. С достоинством воспринял вынужденное решение руководства о сокращении штата сотрудников. И даже почти смирился с настоятельной, больше похожей на приказ, рекомендацией объединить их наработки с весьма перспективными исследованиями коллег из Новосиба. А вот теперь волновался, как мальчишка перед первым свиданием.

– Да ты меня не слушаешь совсем!

– А? – Решетников дёрнул головой, очнулся и взял себя в руки.

Смирнов беспокойно покосился на начальника и тут же с воодушевление повторил:

– Я про то, что материя не исчезает бесследно, правильно? Ни вспышки, ни каких-либо признаков перехода в любое иное агрегатное состояние зафиксировано не было.

– Кем не было? – устало, уже больше по привычке отбивался Решетников, – Лунатиками?

– Почему лунатиками? – искренне возмутился Смирнов. – Нами, Андрей, нами не зафиксировано. Не могла установка просто исчезнуть. Да ещё и так избирательно. Я уверен, – он сощурился и покусал губу, – на Луне она, как пить дать, на Луне.

Да уж, избирательно. Точнее не скажешь. Роскосмос, скрипя зубами и грозя огромными счетами, всё же дал добро на привлечение станционной «тачанки» для выяснения причин сбоя оборудования. Умный робот допылил до места расположения «тортиллы», произвёл визуальный осмотр и, не обнаружив никаких внешних повреждений, получил команду на вскрытие защитного купола.

Под куполом было пусто. Только несущая платформа показала незначительную кривизну поверхности, словно, кто-то срезал установку, как кусок торта.

Они приехали. Третья экспериментальная, как и все новые лаборатории «Заслона» располагалась за чертой города. Автоматический КПП невыносимо долго сканировал автомобиль и пассажиров, опознал своих и, недовольно жужжа приводами ворот, пропустил на территорию.

Смирнов припарковался, вышел в прохладную сонную ночь, пробурчал себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Надеюсь, они там не напортачили.

Они напортачили.

– Но, Евгений Степанович, – Оля наивно и обиженно хлопала длиннющими ресницами, с интересом рассматривая градиентно – от рыжего в шевелюре до багрового на шее – на глазах меняющего цвет Смирнова, – Связь нестабильна, периодически пропадает, синхронизацию удержали не иначе чудом, а вас всё нет и нет…

– Кто? – рычал главный инженер, совсем уже пунцовый.

– Я, – пробасил Юра и сделал шаг вперёд, как на плацу, – я принял решение извлечь объект, поскольку считал и считаю, что в противном случае мы бы его потеряли. Если нужно, – он приосанился и постарался выпятить впалую грудь, – готов взять всю ответственность на себя.

Смирнов забулькал, намереваясь не то задохнуться сам, не то придушить не в меру инициативного коллегу, и Решетников понял, что пора включать начальника.

– Остынь, Евгений Степаныч, – сказал он, усаживаясь в ближайшее кресло и знаком приглашая всех сделать то же самое. – Теперь по порядку и максимально подробно.

Трое переглянулись. Оля что-то шепнула одними губами, Федя моргнул, соглашаясь, и Юрий принялся рассказывать.

В лабораторию они с Ольгой примчались почти одновременно. Федя к их появлению уже захлёбывался в бурном потоке непрерывно поступающих противоречивых данных и совершенно не представлял, что делать с внезапно активировавшейся лабораторной установкой. Та вела себя совершенно неподобающе, сипела и подтраивала, показатели не соответствовали норме, демонстрируя то скачкообразное увеличение, то резкое уменьшение массы объёкта в приёмопередатчике. Пару раз, будто в бессилии, аппаратура замирала, и на людей обрушивалась зловещая густая тишина, чтобы через несколько секунд снова утонуть в сбивчивом ритме работающей техники. После очередной подобной лакуны, удостоверившись в относительно стабильном состоянии объекта, Юрий и принял решение объект этот извлечь.

Однако гибкие пальцы манипулятора вытащили на свет божий не металлический шарик, а нечто грязно-коричневое, напоминающее лоскут мятой ткани.

Повинуясь скорее интуиции, чем рассудку, Юрий немедленно, не дожидаясь помещения объекта на специальную платформу, запустил масс-спектрометр, что инструкцией категорически запрещалось, и скомандовал Ольге и Фёдору начать запись с автоматическим трёхмерным моделированием максимального разрешения.

И очень вовремя.

Только что безжизненно болтавшийся в пальцах манипулятора лоскуток, безо всякого предупреждения с громким хлопком разлетелся на миллион крошечных кусочков, покрыв слоем коричневой пыли все внутренности испытательной площадки и заставив исследователей одновременно ахнуть.

– Потом вы приехали, – закончил Юрий, всё ещё готовый защищаться, но не оправдываться, а потому ершистый и взъерошенный.

– А я говорил! – Смирнов торжественно воздел указательный палец к потолку, – Андрей, я же говорил! Не могла она просто взять и испариться.

– Погоди, Женя, не митингуй, – мягко осадил его Решетников, – ты слышал? Наш объёкт обратно не вернулся. Так что говорить об успехе преждевременно. А вот что именно вернулось – это вопрос.

– Так запись же есть, – подал голос Фёдор, – анализ я ещё не закончил, но запись-то можно посмотреть.

«Вот я болван», – выругался про себя Андрей Сергеевич, но вслух сказал другое:

– О том и речь. Включай.

– Пять сек, – лаборант лучезарно улыбнулся, ловко укатил вместе с креслом в противоположный угол, что-то нашаманил с проекционным интерфейсом и таким же макаром прикатил обратно.

– Вуаля. Десятикратное увеличение. Чтобы лучше видно было.

– Так, – задумчиво протянул Решетников после непродолжительной паузы, – и кто мне объяснит, как установка «Луна» оказалась в детской песочнице?

– Если это песочница, то детишки там весьма продвинутые и телепортационные установки штампуют, что твои куличики, – попробовал пошутить Фёдя, но под осуждающими взглядами стушевался и попытался спрятаться за Ольгу.

Посреди лаборатории примерно на уровне глаз висело и медленно вращалось изображение предмета явно рукотворного происхождения.

Оля и Юрой победоносно переглянулись. Смирнов пробурчал вполголоса заковыристое ругательство.

– Действительно, на лоскут ткани похоже, – проговорил он, поднимаясь и пристально всматриваясь в заметно более светлые на фоне остальной поверхности кружки и линии, сами собой складывавшиеся в странный, нелепый, как будто нетвёрдой детской рукой нацарапанный рисунок, – контрастность можно увеличить?

– Можно, – Фёдор пожал плечами, – пожалуйста.

На коричневой с разводами поверхности чем-то острым были выцарапаны две фигурки. Схематичность рисунка не позволяла разобрать детали, но тот факт, что это вряд ли было изображение людей, буквально бросался в глаза. Непропорционально узкое туловище с чрезмерно приплюснутой головой, венчал которую напоминающий гребень выступ. Кроме того существа имели по восемь конечностей. Из локтевых суставов верхних выходили по два предплечья, заканчивающимися четырьмя, насколько можно было судить, длинными отростками-пальцами. Нижние конечности тоже раздваивались в районе коленного сустава. Фигурки стояли боком друг к другу, и пальцы крайних верхних условных рук были переплетены.

– Ничего себе сюрреализм, – тихонько присвистнул Смирнов, расчёсывая жидкую рыжую щетину на подбородке.

– Скорее, примитивизм, – автоматически поправила его Ольга, тоже не сводившая глаз с изображения.

– Там ещё круги какие-то, полоски, волны и вон там, в углу, как будто наша установка, – подсказал Фёдор.

– Так это что, шутка такая? – Юрий обвёл всех растерянным взглядом, – Это кто-то так шутит?