Снег

Я смотрю в окно.

Я не замечаю хихиканья местных крысух, их безмозглого трепа и раздражающего запаха их пончиков и всяких там вафель.

Я смотрю, как падает снег.

Этот сакральный пейзаж за окном напоминает песок, что сыплется в песочных часах. И верхняя часть стеклянной колбы там, в облаках, потихоньку пустеет и пустеет, сокращая мое время. Нет… не потихоньку.

Наконец эти дуры начинают синхронно шоркать, напяливать на себя свои гламурные шубы из шкур бродячих лишайных котов и сваливают за дверь.

От них помещение не проветришь, их крысиный душок давно въелся в стены и отравляет любую добрую мысль в голове.

Поначалу думала оставить им записку: «Это вы виноваты», а лучше – «Это ты виновата», и оставить на столе Кузьминовой. Потому что «Это вы виноваты» каждая воспримет не на свой счет, а на счет остальных. И пусть тогда помучается, дрянь, да еще и две другие крысы, может, по-другому начнут на нее зыркать своими ядовитыми глазенками. Но потом решила, что всё это пустое. Им и так нехило от жизни досталось, ведь они – это они, и это настоящая трагедия. Я, может, и страдаю от комплекса неполноценности, а они реально неполноценны.

Три часа дня. Я в кабинете одна.

Зачем я вообще пришла на работу сегодня? Можно было и прогулять – на размер пенсии уже не повлияло бы. Сама не знаю почему. Я как бы соблюдаю весь ритуал, который начертила себе с самого начала: вести обычную жизнь до последнего ее часа. Это – чистить зубы, принимать душ, ходить на гребаную работу. Если следовать плану, всё пройдет хорошо. Кажется, так Бонапарт сказал. Или не так. Или не Бонапарт.

Я лезу в интернет. Ищу страничку того крутого клуба, о котором сегодня столько соплей высморкано. Вот, есть.

«Гость клуба “Бездна”, неотразимая Алиса, всю ночь зажигала толпу сногсшибательными танцами. Ее красота восхищает. Ее энергия сводит с ума. Ее желал каждый мужчина на этой площадке».

И фотография. Какая-то размалеванная мымра. Обычная интернет-жопа.

Называется – найди сто пятьдесят тысяч отличий.

Мое имя Протест.

Алиса. Именно так я просила маму меня переназвать. Когда твое имя Алиса, тебе и крутая фамилия не нужна.

Клуб «Бездна». Типа там глубоко, как в заднице.

Я разглядываю очередные фотографии с какой-то вечеринки и вспоминаю, как в юности мечтала побывать на такой с подружками. Танцевать с ними в середине зала в окружении восхищенной толпы и потом еще загадочно шептаться, поглядывая на каких-нибудь ребят. Беда в том, что у меня не было подружек. В отличие от той Кукольной Твари, вокруг которой вечно паслись с высунутыми языками наши пустоголовые одноклассницы.

Именно эта Тварь, которая сама себе придумала прозвище «Куколка», высосанное из какого-нибудь мультика для мелких писюшек, и откликалась только на него, превратила меня в изгоя. С того самого момента, как приперлась в нашу школу, в наш 5-ый класс, переехав из другого города. А вот жила бы там, в своей родной вонючей дыре, может, и я пожила бы дольше, чем до конца сегодняшнего дня.

А всё из-за чего! Из-за того, что у нас с этой Тварью дни рождения в один день. И ну никак невозможно для нее было делить этот праздник с кем-то еще.

Я раздавала всем конфеты в честь своего 12-летия, а она тут же засрала весь класс разноцветными шарами, устроила церемонию с огромным тортом и задуванием свечей и подарила каждому по какому-то сувениру из магазина подарков. Тварь.

И так – каждый год.

Потом меня даже стали забывать поздравлять на фоне этой гребаной королевы.

И даже сейчас, спустя 7 лет после окончания школы, она не может перестать напоминать о себе. Будто она и без того не живет до сих пор у меня под кроватью, словно монстр из детских кошмаров.

Эта Кукольная Тварь уже два месяца организовывает встречу выпускников – и именно, сука, в наш день рождения, то есть не в наш, а в ее. Который наступит через три дня. Правда, наступит не для всех.

Должно быть, у нее после школы не появилось более благоговеющих перед ней друзей, с которыми можно отметить свои вонючие именины, чем одноклассники.

Вот почему сегодня, в эту проклятую пятницу, а не в праздничный понедельник, я сделаю то, что сделаю. Потому что для меня уже давно никакой это не праздник, а лишь день с еще большей депрессией, чем обычно. И еще это будет моим прощальным выстрелом выхлопными газами в ее тупое кукольное лицо. Пусть в этот день будет вынужденный траур в связи с известиями о моей трагической кончине и пройдут все связанные с этим процедуры и обычаи. Чтоб этот сволочной день рождения стал у нее поперек горла. И чтоб она задохнулась. Тварь.

3

Выхожу на улицу. Морозец.

Сыплет снег. Я люблю снег.

Но только тот, что падает. А не тот, что лежит на земле. Еще и потому, что боюсь поскользнуться и упасть. Как это было пару недель назад.

Тогда я растянулась во весь рост, стукнулась больно затылком и копчиком и на пару мгновений отключилась.

Но когда открыла глаза, я увидела красоту. Возможно, впервые в жизни.

Сверху на меня летел снег.

Миллиард снежинок. И каждая из них неповторима.

Панорама похлеще звездного неба.

В тот момент я перестала думать о самоубийстве. На секунду мне показалось, что жизнь прекрасна.

Мои глаза были полны изумления. И кажется, я улыбнулась.

Но… когда я с хрипом поднялась на ноги…

Когда я поднялась на ноги, оставалось двенадцать дней. А теперь осталось… уже почти нисколько.

Аккуратно ступая по снежку, я двигаюсь в сторону остановки. Мой последний маршрут.

Снова унылые лица в автобусе. Снова нервозные пробки на дорогах. Снова и снова этот город душит меня своей неизлечимой бессмысленностью.

Вот и моя квартирка. Которую я снимаю. И оплатить аренду нужно как раз завтра.

Завтра, как всегда, 1-го числа, по несгибаемому графику, около полудня в этой тихой обители после пары безответных стуков щелкнет замок двери, и в нее войдет ее хозяйка – за ежемесячной платой. За которой она приходит и в ливень, и в метель, и ничто ее не остановит. Она уже не раз входила в квартиру, когда меня не было, мол, под предлогом – не случилось ли чего. А вот на тебе подарок – случилось наконец.

Она-то и обнаружит мое мертвое тело. Боюсь даже представить ее шок от увиденного. Как бы ее саму сердечный приступ не хватил, потому что тогда до нас обеих доберутся ой как нескоро.

Но чтобы пилюля не была столь кислой в этот выходной день, она найдет еще кое-что – арендную плату, заботливо оставленную мной на полочке у входа. Ведь расплачиваться с ней нужно непременно наличными, видимо, она не хочет светиться перед банками или приставами. И этот последний платеж – за месяц, в котором я уже не буду здесь жить, потому что не буду жить нигде – по сути, и будет моим прощальным письмом ей, где я за всё дико извиняюсь, прошу не держать на меня зла и желаю ей обрести простое женское счастье. Может, тогда она помянет меня еще и добрым словом среди прочих.

И ведь квартиру эту ей потом сложно будет сдать кому-то или продать. Кому ж захочется жить в доме, в котором покончили с собой. Потому что вдруг я буду призраком курсировать здесь, слоняясь из комнаты в комнату, заставляя полы скрипеть, и открывать и закрывать двери. А я ведь буду.

Потом она, наверное, позвонит в скорую, в полицию, может, еще куда, в военную прокуратуру, например. Кто знает, что в ее башке произойдет от такой неожиданности. Уверена, опыта в таких делах у нее совсем мало.

И пока все взбудораженные моей смертью городские службы будут мчаться сюда, обгоняя друг друга, она вряд ли поборет в себе желание обыскать всю квартиру до прихода посторонних на предмет что-нибудь присвоить. Да и пусть. Всё равно мне некому что-то раздать, подарить. Даже жалко немного.

А когда приедут официальные лица, тогда-то уже всё пойдет как по рельсам. Они-то точно знают, что делать. Пусть мое бездыханное тело увидят только профессионалы, вот и поэтому тоже – не прыжок из окна и тому подобное.

Ужинать совсем неохота. Аппетита нет.