Загадка почтового голубя

– И глаз у него какой-то мутный, – сказала Катя.

– Будем сами лечить, – никогда не отступал перед сложными задачами Лешка.

– Только не ты! – воскликнула Катя.

– Это уж точно, – поддержал ее Темыч. – Если Лешка будет лечить, голубь, считайте, покойник.

– Я другое имел в виду, – отозвался Пашков. – Сейчас братана Сашка позовем. Может, у него возникнут какие-нибудь идеи.

– Никакого Сашка! – хором воскликнули остальные.

– Как скажете, – сдался Лешка. – Мое дело предложить.

– Тогда предлагай что-нибудь умное, – посоветовал Темыч.

Голубь, покружив по комнате, затаился в углу возле окна и весьма недружелюбно разглядывал семерых ребят.

– Кажется, мы ему не нравимся, – с опаскою посмотрел Темыч на птицу.

– Какая разница! – отмахнулся Женька. – Чего мы стоим и разглядываем? Нужно ему помочь.

– Вы хоть в клетку сперва его загоните, – взмолилась Моя Длина. – Иначе бабка вернется и Мурзика выпустит.

– И кранты голубку, – подхватил Пашков.

– А давайте в клетку хлеба положим, – предложил Женька. – Он туда и зайдет как миленький.

– Это, может быть, ты, Женечка, за едой в клетку полезешь, – нараспев произнесла Катя. – А голубь – нет.

– Чем он лучше меня? – с удивлением отозвался Женька. – Жрать, между прочим, всем хочется. Сколько он у тебя, Машка, уже сидит в комнате?

– Да часа два, – откликнулась девочка.

– Вот видите! – выкрикнул Женька. – Кто ж столько времени продержаться без еды способен! Он скоро вообще начнет мебель грызть.

– Да ты что? – испугалась Моя Длина. – Мать за эту мебель меня вообще убьет!

– Чем охать, лучше чего-нибудь принеси ему, – продолжал командовать Женька.

– Лучше всего хлебных крошек, – порекомендовала Таня.

– Он тебе что – уличный голубь? – обиделась за породистую птицу Моя Длина. – Будет он хлебные крошки жевать.

– Голуби не жуют, а клюют, – поправил ее дотошный Темыч.

– Неважно, – скользнула по нему взглядом Школьникова.

Голубь озадаченно косился на семерых друзей одним глазом, выражая всем своим видом высокомерное недоумение.

Моя Длина отправилась на кухню за хлебом. Именно в этот момент из спальни Зинаиды Николаевны донесся истошный вопль. Ребята, едва не сбивая друг друга с ног, кинулись к затворенной двери.

Пашков потянулся к массивной ручке, чтобы открыть.

– Погоди! – крикнул Олег.

Но было поздно. Пашков уже отомкнул замок. Этого оказалось достаточно. Из комнаты Зинаиды Николаевны вихрем вынесся Зевс. Верхом на псе, распустив персидскую шерсть сиамского цвета и держа хвост трубой, несся, словно заправский наездник, Мурлок Леопольд де Грие.

– Держите их! Только не в гостиную! – охватила паника Мою Длину.

– Сейчас, Машка, остановлю! – отвечал Пашков.

Во имя Школьниковой он был готов и не на такие подвиги. Поэтому попытался в решительном броске схватить Зевса за задние лапы. Но это ему не удалось. Зато он подсек сзади Женьку. Тот, не в пример Зевсу, послушно упал, увлекая за собой на пол две огромные китайские вазы, обвитые фарфоровыми драконами.

– Мамин антиквариат! – только и успела простонать Моя Длина.

Вазы, докатившись до входной двери, остановились. Но на осмотр их ни у кого не было времени.

– Голубь! Спасайте голубя! – вопила теперь Школьникова.

Ибо Зевс и его благородный наездник ворвались наконец в гостиную. Оба при этом громко орали. Правда, выходило это у них совсем по-разному. Мурлок Леопольд де Грие издавал победоносные кличи. Что касается Зевса, то он явно молил о пощаде.

Едва увидав двух славных животных, голубь, собрав последние силы, взвился на антикварную хрустальную люстру восемнадцатого века, которую Зинаиде Николаевне в свое время продали за круглую сумму в качестве «личного имущества императора Павла Первого». Судя по поведению голубя, ему было совершенно наплевать на реликвию. Опустившись на люстру, он сбил несколько хрусталин. Те крупным градом обрушились на голову мужественного и смелого наездника Мурлока Леопольда де Грие, гарцевавшего в это время на своем скакуне по столовой. Но что настоящему воину какие-то градины, пусть даже из старинного хрусталя!

Мурлок Леопольд де Грие был занят решением куда более важной задачи. Продолжать ли борьбу с псом? Или кидаться на голубя? Кот на мгновение заколебался. Потом, видимо, рассудив, что голубь все равно никуда не денется, с удвоенной силой вонзил когти в Зевса.

– Голубь! – хором кричали девочки.

– Тесни их обратно в спальню! – распоряжался Пашков.

Зевс, пытаясь освободиться от врага, лег и начал кататься по полу. Похоже, что он решил стереть со спины непрошеного наездника. Но и Мурлок Леопольд де Грие был не промах. Раскусив коварный замысел своего противника, он успел спрыгнуть с него. Миг, и он вцепился Зевсу в нос.

Тот взвизгнул и, ничего не видя от боли, вылетел наугад в переднюю. Доблестный Мурлок врага не оставил. Он всеми четырьмя лапами цеплялся за морду Зевса.

– Держи! Спасай! Голубь! Мурзик! Зевс, ко мне! – наперебой кричали ребята.

Тут распахнулась входная дверь. Это пришла из очередного похода в магазин «Седьмой континент» бабушка Школьниковой, Антонина Васильевна.

– Бабушка! – попыталась предупредить Моя Длина. – Осторо…

Договорить она не успела, Антонина Васильевна споткнулась об одну из валявшихся возле порога китайских ваз и, охнув, рухнула на пол. Деликатесные продукты мигом смешались с грудой антикварных черепков. Обезумевший от обилия отрицательных эмоций Зевс накрыл, словно шкура барана, дородное тело Антонины Васильевны. Мурлока резкая остановка пса застигла врасплох. Не удержавшись, кот кубарем полетел в сторону. Однако он был не из тех, кто сдается при первой же неудаче, и, снова ринувшись в бой, вцепился изо всех сил когтями в первую же попавшуюся ему часть тела.

На беду Мурлока, эта часть тела принадлежала не Зевсу, а Антонине Васильевне. И этой частью была голова.

– Убивают! – возопила бабушка Школьниковой. – Убивают и грабят!

– Нет, тетя Тоня! – поспешил разуверить ее Пашков. – Все в порядке! Просто тут мы!

И они с Женькой с немалым трудом освободили бабушку Школьниковой от тирании Зевса. Моя Длина тем временем выпутывала из волос бабушки кота. Но Мурзик, по-видимому, пребывал в твердой уверенности, что ведет борьбу с Зевсом. А потому волос Антонины Васильевны отпускать не желал.