Между тем, пока мы тут болтали, Ванзаров отстоял очередь к кассе, получил билет, протиснулся сквозь галдящую толпу, удивляясь, как приличные люди могут доводить себя до такого исступления, и кое-как забрался по крутой лесенке в вагон третьего класса. Дешевый билет был куплен не из любви к народу, а в целях экономии. На жалованье чиновника полиции первый класс – недостижимая роскошь. Протиснувшись к самому окну, несколько полноватый юноша оказался зажат между стенкой вагона и разгоряченным господином в клетчатом пиджаке. Снова его обдали презрением за отсутствие багажа.
Когда волнение посадки улеглось, пассажиры занялись осматриванием друг друга. Публика собралась вполне приличная, привыкшая экономить на билетах. Нашлись знакомые по регулярным вояжам, завязались разговоры, а в дальнем конце вагона угощались чаем из термоса. Прелести железнодорожной жизни, в общем.
Ванзарова молча осуждали. Соседи оскорбились вызывающе легким видом и отгородились стеной презрения. От этого он страдал куда меньше, чем от духоты.
Раздался паровозный гудок, состав дернулся и медленно поплелся по ухабистым рельсам. Из окна потянуло свежим ветерком вперемешку с паровозным дымом. Ванзаров вдохнул полной грудью и за отсутствием других развлечений стал поглядывать за пассажирами, пытаясь разобрать, что скрывается за обычными человеческими лицами. То есть тренируясь в молниеносном портрете. Это упражнение он считал крайне полезным для сыщика. Как важно с одного взгляда оценить человека, понять, кто перед тобой и что от него ждать. Для тренировки вагон давал широкий простор.
Самые разные типы и характеры. Вот только, подметив склонности человека, нельзя предсказать, на что он способен. Сидит добродушный господин, весельчак и балагур, а у него в дачном сарае, быть может, коллекция трупов. Под тихим обывателем может скрываться обыкновенное чудовище. Понятие зла каждый выбирает по собственной мерке. Для кого муху прихлопнуть невозможно, а другому старушку топором разделать – милое развлечение. Нет такой моральной цепи, чтобы сдерживала кровожадность человека. Вот и рвутся к свободе приключений. И никакой вины не чувствуют. На самом деле не видят ничего страшного в убийствах. Цепочка уж больно хлипкая. Так и хочется сорваться с нее. Никто не знает, как поступит, если будет уверен в безнаказанности. Уж очень сильно искушение узнать: как далеко позволено человеку окунаться в зверство. Есть ли дно и граница…
Пока опасные мысли бродили по извилинам, поезд доковылял до станции Шувалово, тяжело выпустил пар и остановился. В окне показалась пригородная платформа с одуревшим от жары дежурным.
Ванзаров опомнился, что разглядывает свою остановку, подскочил, чуть не сбив соседа с лавки, торопливо извинился и, возбуждая негодование, пробился к выходу. Как раз чтобы успеть спрыгнуть с подножки. Поезд отправился развозить дачников, а он попал в объятия. Его хорошенько тиснули и пообещали, что жена будет безумно счастлива. Ответив взаимностью, Ванзаров невольно оценил однокашника. Считаные месяцы семейной жизни оставили на Лешеньке Макарском неизгладимый след. Сразу видно: остепенился, успокоился и совершенно счастлив. Что, в общем, немало.
Дачный домик, снимаемый на лето супругами Макарскими, находился от станции на расстоянии приятной прогулки. Алексей развлекал рассказами о милых происшествиях дачного бытия, пока не передал в руки очаровательной супруги. Милая Марта встретила с таким искренним радушием, что Ванзаров смутился. Все-таки еле знакомы. И не захотел составить мгновенный портрет. Что составлять, и так ясно: девушка умная, волевая, взяла власть в свои руки, будет вить семейное гнездышко стальным кулаком. В общем, как обычно.
Ванзарова немедленно усадили за стол, над которым свешивались ветви яблонь, а закуски теснились к самовару. С дороги полагалось отдохнуть за чаем, ужин будет позже.
Макарский вдруг вспомнил, что ему нужно удалиться по срочному делу, гостя оставляет заботам жены. Такая суетливость была не в характере приятеля. А ведь недавно, как нормальный человек, падал лицом в тарелку салата. Как все же портит женитьба…
Углубиться в печальную мысль Ванзарову не пришлось. Марта завела типично женский разговор, смысл которого понять невозможно: что-то такое о мировой экономике, новинках искусства и политике Англии на Балканах, так что оставалось вовремя кивать и соглашаться.
Четверть часа тянулась так долго, будто целый век. Наконец Макарский откинул ветку яблони и плюхнулся в плетеное кресло. При этом имел вид чрезвычайно довольный, хотя несколько загадочный. Ванзаров подумал, что приятель запас какое-нибудь развлечение в духе университетских шалостей. И сейчас его спасут от женского общения. Но Лешенька как ни в чем не бывало налил чаю, взялся слушать жену, изредка поддакивая. Не ожидая подлости, Ванзаров заедал тоску отменным вареньем.
Светская беседа приняла столь интересный оборот, а воздух был столь чист и мягок, что Ванзаров ощутил признаки дремоты. Взор его подернулся дымкой, во всем теле наступила приятная расслабленность. Как вдруг около стола возник господин во фраке, словно соткался из воздуха. Без сомнений, он принадлежал к когорте дворецких, причем когорте отборной. Каждая пуговица идеально чистой сорочки кричала о достоинстве и прочих добродетелях. А строгость физиономии не поддавалась описанию. Воплощение всех моральных качеств – не иначе.
Дворецкий величественно поклонился, что выразилось в легком изгибе талии, и спросил: имеет ли честь видеть господина Ванзарова? Названный господин, сбросив сонливость, отпираться не стал: да, это он во всей красе.
– Велено передать вам. – Дворецкий протянул запечатанный конверт. Без подписи и почтового штампа.
Получатель уточнил: не перепутан ли адрес? Дворецкий уверил: письмо доставлено правильно. Более того, имеет честь дождаться ответа. В безвыходной ситуации оставалось взять нож для масла и взрезать плотную бумагу. Внутри был листок, на котором корявый почерк нацарапал:
«Господин Ванзаров! Прошу следовать за моим дворецким. Вопросы ему не задавайте, он все равно ничего не знает, полный дурак, хоть и представительный. Обещаю, дело для вас выгодное и легкое. Не пожалеете. Не тяните, а давайте сразу без долгих размышлений и сборов. Вопрос срочный. Жду непременно».
Подписи не было. Энергичное послание вызвало массу вопросов. Только задать их было некому. Супруги Макарские изучали содержимое чашек, а слуга воплощал саму неприступность. Быть может, другой чиновник, вырвавшись на отдых, послал бы это письмо на растопку самовара. Но Ванзаровым владела пагубная страсть: любопытство. Страсть не давала покоя и приносила одни неприятности вместо дохода. Справиться с ней было невозможно, сколько ни старайся.
Как будто другие страсти легче! Что-то не встречали мы победителей пьянства или игры на рулетке. А потому, отставив вазочку варенья, Ванзаров изъявил желание прогуляться. Друг с женой всячески поддержали его, обещав дожидаться к ужину.
Дворецкий указал следовать за ним.
* * *
Сквозь хилые заросли кустарника дорога вывела на огромную поляну со следами вырубленного вишневого сада. Посреди нее возвышался… как бы это сказать, не дворец, а фантазия русского мужика об английском фамильном замке.
Нечто каменное с зубчатыми башенками и конусами островерхих крыш. Двухэтажная крепость была изукрашена статуями и каменными завитушками, словно корабль, облепленный ракушками. Впрочем, дальнее крыло еще стояло в строительных лесах. Земля, из которой выкорчевали пни, поросла лысой травой прямо по разметке будущего европейского парка. Там и сям торчали цементные статуи аллегорических существ, среди которых теснились Разум, Вера и Милосердие. Все это великолепие окружал деревенский забор, в тени которого дети рвали лапки у лягушки, а седой козел, привязанный к доске, меланхолически жевал газету, как видно либерального направления. Ванзаров позволил себе насладиться зрелищем сполна. Дворецкий ждал безмолвно, пока его не спросили, куда дальше.
Внутренность дома отличалась не меньшей фантазией. Неограниченные возможности разметали по стенам бронзу подсвечников, хрусталь люстр и масло картин, а под ноги – неописуемые ковры. Про мебель и говорить нечего: полированная роскошь, да и только.
В конце мраморной лестницы визитера попросили подождать перед дубовой дверью, какой позавидует кабинет министра. Когда же она распахнулась, дворецкий церемонно изогнулся.
Навстречу шагнул хозяин. Мгновенный портрет обрисовал точно. Крепкий приземистый господин с отполированным черепом источал столько энергии, что хоть лампочку зажигай. Тело его имело достаточно ширины, чтобы огромная цепочка часов натянулась по жилетке в струну. Мясистые пальцы предназначались самой природой рвать и хватать, обручальное колечко терялось в складках кожи. Зато перстень, украшенный брильянтом с орех, горел немигающим глазом. Одним словом, хищник. Силен и опасен, как старый носорог. Вставать у него на пути не стоит. Раздавит – и не заметит. Всего добился сам, потому гордится волей и животной хитростью.
Уникальный экземпляр человеческого рода тщательно осмотрел юношу коренастого вида и остался в сомнениях.
– Уж больно молод что-то, – пробурчал он. – Не нашли чего получше…
В такой ситуации церемонии излишни. Заложив руки за спину, Ванзаров строго заявил:
– Изложите, в чем дело. И побыстрее. Я сюда отдыхать приехал на свежем воздухе, а не в кабинетах торчать.
К такому обращению господин был непривычен. Нахмурившись, грозно прорычал:
– Да ты кто таков?
– Чиновник сыскной полиции. Прошу не тыкать. Если у вас нужда, извольте в приемные часы в местный полицейский участок. Всего доброго…
И, развернувшись, направился к двери.
– Господин Ванзаров! Да погодите же! Родион Георгиевич, прошу вас…
От самоуверенной наглости не осталось и следа. Хищник признал в коренастом юноше равного. Ну или почти равного. Зубы и когти спрятал, став милым и пушистым. Гостю было предложено располагаться в кожаном кресле размером с бричку, а затем всяческие напитки и сигары. От подобной чести Ванзаров отказался. Уняв приступ радушия, хозяин представился Филиппом Филипповичем Сундуковым. Имя это чиновнику полиции ничего не говорило. Владелец новенького замка сторонился публичности. Большие деньги не любят славы, а любят тишину. Ну и ладно…
– Простите мою оплошность, – сказал он и даже улыбнулся. В сочетании с голым черепом разрез губ казался оскалом. – Думал, вы постарше будете. Мне рекомендовали вас как опытного и проницательного сыщика…
«Так и есть!» – вскричало внутри у Ванзарова, но внешне он остался невозмутим.
– Вот и не разглядел сразу. А теперь вижу: характер. Такой мне и нужен. Сговоримся.
Согласившись с оценкой своего характера, Ванзаров терпеливо ждал, не выражая интереса.
Сундуков поерзал и, видя, что помощи не дождаться, начал сам:
– О себе рассказывать не буду, что захотите узнать – и так разыщите, а чего знать не положено, касаться не будем. В этой жизни мне мало что недоступно. Честно скажу: могу купить, что захочу. Капиталец собрался такой, что лишний раз говорить о нем не стоит. Не поверите, если правду скажу, решите, хвастает Филипп, врет. Но и сами видите, какая красота вокруг. А во сколько это обошлось! Деньги, Родион Георгиевич, такая сила, что все может покорить. Все мне подвластно, ни в чем не знаю отказа…
Ванзарова так и подмывало вставить: «Я царствую! Послушна мне, сильна моя держава»[6 - «Скупой рыцарь. Маленькие трагедии», А.С. Пушкин.]. Разум зажал язык.
Сундуков не унимался:
– …долго трудиться, чтобы всего этого достичь, но теперь могу позволить себе любой каприз. Вы еще человек молодой, так запомните совет: главные друзья мужчины – сторублевые банкноты. Не верьте другому. Это в поговорке «не имей сто рублей», а в жизни все иначе. Богатство – основа счастья мужчины. Его сила и гордость. Накопить трудно, но еще труднее сохранить. Понимаете, о чем я?
Нет, не понимал Ванзаров. Не было у него богатства, копить не собирался, а тем более сберегать. Да и какое богатство в полиции. Закон и порядок, да и только.
– Так вот… Пришло такое время, когда думать мне надо, что дальше будет, кому состояние передать. И вот тут…
Дверь распахнулась, пропуская беззаботный вихрь. С радостным криком в кабинет ворвался мальчик в коротких штанишках и бархатной курточке. За ним неторопливо вошла девочка, на вид постарше. Нянька осталась за порогом, не решаясь войти. Малыш устроился на коленях Сундукова и заявил, что у него важное дело. В мгновение Филипп Филиппович растаял леденцом, превратившись в нежно любящего отца. Потрепал курчавую головку, погладил по спинке и прислушался.
– Папа, папа! Мальчишки деревенские шоколаду не пробовали! Вот смешные! Давай куплю! Я им обещал! – лепетал ребенок, тяжело дыша, словно бежал издалека. Причина была не в спешке. Синева губ и темные круги вокруг глаз говорили о непорядке с маленьким сердечком.
Сундуков вынул пухлое портмоне и, не глядя, сунул купюру. Ванзаров невольно отметил: четвертная[7 - 25 рублей.]. Жалованье простого рабочего за месяц.