Бац!
В дверь, абсолютно без стука, ввалился широкоплечий, высокий парень, с глуповатым выражением лица. Парень был облачён в роскошный фартук, богато заляпанный всякими останками еды, и белоснежный поварской колпак.
– Это, я тут опять без припасов… – проговорил парень, разводя руками и обдавая всех сидящих дикой смесью застарелого пота и варёной капусты. – Отец мой, чего ж делать-то?
– Мимак… Сколько раз тебе говорить, что перед тем, как войти, следует стучаться? – чуть-чуть склонил голову Уолдорс. – Выйди прочь и жди меня на кухне.
– Ага. Но это… еды-то нету, – промямлил Мимак, ломая руки и глядя по сторонам слегка расплывчатым взглядом. – О, Крокер, привет! Сухарь будешь?
Мимак залез в грязный передник и вытащил оттуда кусок серой галеты, тщательно завёрнутой в тонкую кожу.
– Привет, Мимак, – Крокер взял галету и спокойно принялся жевать.
Лицо Мимака растеклось в добродушной улыбке, а его «сфера» начала излучать умиление и счастье, что сильно потеснили мрачные мотивы грусти и печали. Мимак был «человеком крайностей» и легко переходил от отчаянья, к веселью, и наоборот. Крокер, способный видеть его «сферу», без труда этот процесс «видел».
– Привет, Всевидящий. На обед останешься?
– У меня особые дела, Мимак. Приказ от начальника – расследовать одно дело.
– Это какое? То, с тем нехорошим человеком?
– Каким нехорошим человеком? – прищурился Крокер, насторожившись.
Краем глаза он отметил, что Уолдорс немного напрягся, и стал внимательно вслушиваться.
– К Мимаку приходил тот самый человек – с нехорошим перстнем и девушкой, – проворчал Мимак, «ломая руки» и глядя в потолок. – Ну, того, что вы потом в доме нашли. Которого перстень съел.
– Перстень съел? – Крокер аж поперхнулся галетой.
– Ага. Он такой перстень на руке таскал. Плохой. Злой. Словно упырь, что крови насосался… Да, – лицо Мимака исказилось от ярости, на миг став похожим на морду какого-то лесного чудовища. – Мимак боялся этого человека. А он видел это. И ходил ко мне! Пугал!
– Пугал? Зачем?
– Он был плохой! – взвизгнул повар и его серые глаза заполнились слезами. – Я боялся. Боялся его перстня. Он это видел и меня пугал! Его это веселило! О, какое счастье что перстень, этот кровавые демон, он его сожрал. Он плохой был! От этого человека… от него пахло могилой. А за ним ходили проклинающие его тени… Да…
– Это… Мимак, не хочешь конфету? – проговорил Элдридж, вставая и протягивая Мимаку две больших конфеты в ярких оболочках. – Держи.
– Э нет. Одну я съем, а другую ты – враз успокоившись, как это бывает у душевнобольных, проговорил Мимак и деловито захрустел обёрткой, сдирая её с конфеты.
– Да не вопрос, конечно. Держи.
– А зачем сюда заходил этот человек? – Крокер, уловив, что Мимак успокоился, занятый конфетой, «вклинился» в диалог.
– Ну, это… Он тут с какими-то людьми говорил. А эта женщина она всегда на него смотрела, да такими нехорошими глазами…
– Нехорошими?
– Мимаку никто не верит. Мимака никто не слушает… Но я так тебе Крокер, скажу – эта женщина влюблена была в человека плохого. Нехорошей, злой любовью. Словно её опоили каким-то ядом, который заставлял её смотреть на этого вонючего человека со страшным перстнем, глазами – полными обожания.
…Выйдя из кабинета Уолдорса, Элдридж демонстративно скатал меж пальцами обёртку от конфеты.
– Мимак – он немного сумасшедший, – пустился в объяснения Крокер. – Последствия контузии. Во время Великой Войны он был поваром на фронте. В кухню попала мина. Он чудом выжил. Его нашли под обломками кухни, всего в ошмётьях и крови его друзей. С той поры у Мимака небольшие проблемы с головой.
– Да уж видно и так, что у парня с головушкой то беда-беда, – кивнул Элдридж, метко швыряя бумажку в набитую окурками урну. – Только это чего получается, что он видел нашего покойного? Ну, того, с кем мы утром общались?
– Получается что так. Вот только что он тут забыл? Помнишь драгоценности, которые мы сняли с тела? С такими сюда, в это место, лучше не заходить – ограбят быстрее, чем ты что-то сделать успеешь. А наш покойный сюда даже девушку красивую таскать не побоялся.
– Кто это место… ну… как бы защищает? – Элдридж вышел из странноприимного дома и, прищурив глаза, от яркого солнца, огляделся.
– Никто. Сюда никто не полезет. Тут и вымогать то нечего, да и это нелепо – всё равно, что… Чёрт!!! Ложись!!!
…Чудо-зрение Крокера практически никогда не подводило, но в случаях смертельной опасности реагировало со скоростью света. Причём не просто реагировало – Крокер даже понять ничего не успел, как его периферийное зрение засекло машину, с кроваво-багровыми сферами агрессии, что стояла у лестницы. Когда они с Элдриджем приехали – тут было пусто.
В следующий миг из машины выскользнул один из тех парней, что были в странноприимном доме – с пистолетом-пулемётом в руках, который тут же изрыгнул смерть – стаю пуль, что устремились в Крокера…
Вот только самого Крокера на их пути уже не было – уже только уловив хлынувший из машины цвет агрессии, он рухнул на грязную лестницу странноприимного дома и покатился по ней, под прикрытие массивной статуи.
Краем глаза Крокер увидел, как Элдридж прыгает под прикрытие статуи с другого края, и тут по лестнице застучали пули!
Цепочка воронок выбиваемых пулями устремилась к Крокеру, но достать его не успела!
Бах!
Стрелок выронил пистолет-пулемёт и схватился за горло – через его пальцы плеснуло кроваво-красная пена – в следующий миг раздался ещё один выстрел – голова стрелка взорвалась, окатив машину и улицу кровью и мозгом!
Элдридж метнулся под прикрытие статуи, не выпуская из рук револьвер. К тому времени Крокер уже выдернул свой «Кольт» и, практически не целясь, и не думая о последствиях, вроде случайного попадания или рикошета пуль в сторону прохожих, открыл огонь по машине, поскольку там, в салоне, тоже были агрессивные люди, чьи «сферы» просвечивались через двери.
Элдридж тоже присоединился к Крокеру и всадил в машину весь «барабанчик», после чего прижавшись спиной к статуе, стал торопливо перезаряжать револьвер.
Крокер перезарядил пистолет и, держа машину под прицелом, присмотрелся.
Машина, немного похожая на дуршлаг для макарон, стояла на месте и не двигалась – а в её салоне медленно «таяли» останки «сфер».
– Мы их уложили, – проворчал Крокер, не думая и опускать пистолет.
– Ага, – странным голосом проговорил Элдридж, глядя назад.
Крокер посмотрел назад и скрипнул зубами, от ярости – стрелок, стремясь убить его, особенно не зацикливался на осторожности и скосил пулями из «Томпсона» как минимум троих бедолаг, что сидели на лестнице. И ещё четверых ранил.
Спустившись с лестницы, Крокер пнул машину, и осторожно заглянул в неё.
Водитель сидел, опустив руки и уткнув лицо в «баранку» – на его боку было три рваных окровавленных раны. Его спутник лежал рядом, с разорванным в клочья горлом и двумя пулевыми отверстиями в груди. Запах в машине стоял настолько мрачный, что Крокер только головой повертел, стараясь изгнать из себя воспоминания о Мировой Войне, связанные с этим запашком – крови и нечистот.
– Поздравляю. Мы только что грохнули сразу троих, – проворчал Элдридж, что как раз перетягивал своим ремнём ногу одного из раненных.
Услышав это, толпа стремительно набежавших зрителей отшатнулась метра на два. Люди, пусть и привыкшие к мрачной жизни в Пристанях, с ужасом смотрели на Крокера и Элдриджа. Крокер физически ощущал исходящий от них страх.
Страх не испускал только Мимак. Повар стоял на крыльце, рядом с бледным отцом Уолдорсом и смотрел на Крокера странным взглядом – взглядом мрачного, хищного зверя. Который встретился с более агрессивным противником и с уважением осматривает его.