Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Том III

«Лучше ничего не трогать.

Опять умер».

(попавший под автомобиль Евгений Борщёв)

Мартобря тринадцатое число —

Ровно год с тех пор как меня не стало.

(Сергей Галкин)

Как жутко нам, галчонок,

околевать!

(он же; и в этом опять же нельзя не слышать отголосков остроактуального для времени Мандельштама: «Куда как страшно нам с тобой, / Товарищ большеротый мой…»)

Что толку времена корить, когда

Для времени любого нежеланной

Я родилась.

(Нина Веденеева)

Это люди времени тревожных предчувствий, начавшихся ещё в сердцевине восьмидесятых:

Ночь имеет вкус граната.

Видишь: на восток

Синие идут солдаты

В красный городок.

Тоже чувствуют тревогу —

Близятся бои.

И идут они не в ногу,

Сами не свои.

Так писал ещё до больших исторических сдвигов погибший в 1991-м Владимир Голованов, за год до смерти сказавший: «Я чувствую каменный, / выжатый воздух». А погибшая в том же году Янка Дягилева пела:

Огонь пожирает стены, и храмы становятся прахом

И движутся манекены, не ведая больше страха

Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином

Теперь больше верят погонам и ампулам с героином

Отталкивание от своего времени началось у этих поэтов ещё до больших исторических переломов:

А если окна занавесить

И телевизор не включать,

И не выписывать ««Известий»,

И ««Правду» тоже не читать,

И не смотреть программу «Время»

Про знамя-племя-вымя-семя,

И двери наглухо закрыть —

То ведь, ей-богу, можно жить!

(Катя Яровая)

Александр Сопровский ещё в 1970–19800-х не раз объявлял себя чужим своему времени. Тогда началось и с тех пор всё прогрессировало рассогласование человека и мира, человека и его времени как чувство и состояние не просто личное: типическое, культурообразующее, человекообразующее.

Наиболее чутким людям времени – а поэты, конечно, таковы – стала бросаться в глаза (постепенно превращаясь в одну из доминирующих тем) старость, усталость, изношенность самой плоти мира:

Жёлтая тлела звезда.

Урны смотрели вверх.

Листья и мелкий сор

ветер бил о кирпич.

С визгом и лязгом рессор

промчался старый «Москвич».

(Макс Батурин)

Такой мир уже не хотелось героически преображать (как чувствовалось возможным и необходимым ещё людям шестидесятых), от него хотелось отталкиваться – возможно, даже и героически:

Воспари, вознесись, подними меня

над мусорными баками,

над канализационными люками,