Спроси у Ясеня

Татьяна промолчала, словно не услышала этой реплики, и снова зевнула.

Я гнал машину уже со скоростью сто семьдесят. Быстрее боялся – все-таки дорога была извилистой. Я гнал машину и думал.

"Татьяна Лозова. Совершенно случайно встретила на дороге психа, афериста, чокнутого писателя Разгонова, ну, получила от него известную помощь, ну, провела с ним ночь, ну, очевидно, не самую плохую ночь в своей жизни… Однако неужели этого достаточно, чтобы теперь умчаться с ним в неизвестность, навстречу опасной авантюре, навстречу смерти, быть может? Любовь? Возможно, это любовь. Возможно."

Я чувствовал, была еще какая-то тайна, была какая-то страшная, зловещая тайна в судьбе этой рыжей девочки Тани Лозовой, и она действительно хотела помочь мне, и действительно могла помочь, а я действительно хотел и, наверное, мог помочь ей. Вот в чем было дело. И мы летели сквозь этот безумный грозовой и солнечный август со скоростью сто семьдесят в неизвестность.

Неизвестность встретила нас очень скоро. Она вышла на дорогу, и я вынужден был затормозить, увидев издалека перегородившую мне путь фигуру.

Ручку передач я бросил в нейтралку, а скорость упала, думается, почти до пешеходной, когда метрах в пяти от стоящего с широко расставленными ногами человека, я понял, что тормозить-то было как раз и не надо. Дальше все произошло одновременно.

Татьяна крикнула:

– Газуй!

Я включил вторую передачу и вдавил педаль в пол.

Человек на дороге выстрелил с двух рук, точно прицелясь в мою инстинктивно наклонившуюся к баранке голову. И в ту же секунду, отбросив тяжелый пистолет-пулемет типа "Кедра", подпрыгнул и "колесом" перекатился по асфальту в кювет, кажется, его ботинки даже чиркнули по капоту рванувшегося вперед "ниссана".

Я еще не успел подумать, почему это звук выстрела показался мне очень странным, когда Татьяна, схватив с переднего сидения автомат, переместилась в хвост салона, с невероятным проворством распахнула маленькую створку задней двери и коротко распорядилась:

– Пригнись!

Я еще успел увидеть, что за нами едет машина, а потом все зеркала ушли из поля моего зрения, потому что на повороте нужно смотреть только вперед, если лежишь мордой на руле, вокруг свистят пули, а помирать еще не хочется.

Трескотня стояла оглушительная, кажется, она выпустила в них пол-обоймы. И наконец, выдохнула сладострастно:

– Есть!

Я приподнял голову и до следующего поворота дороги успел разглядеть их машину, кажется, "Джип Гран Чироки", развернутую поперек шоссе. Преследователи теперь стремительно удалялись от нас.

На панели отчаянно пищала фиолетовая лампочка, но в автоматике после всей этой пальбы, видно, что-то разладилось, и голос Тополя все никак не хотел проклюнуться.

– Кажется, тебя вызывают, – сказала Татьяна.

– Да-да, – откликнулся я рассеянно и нажал кнопку.

– Ясень, Ясень! Что случилось?! Прием, – откровенно перепуганный голос Тополя ворвался в стереодинамики "ниссана", и я, внутренне торжествуя, небрежно ответил:

– Да, ничего особенного, Тополь, ты же сам все знаешь. Прием.

– Идиот!!! – он буквально взорвался. – Говори быстрее, от этого зависят жизни людей.

"Ага", – подумал я и, встряхнувшись от алкогольно-романтического угара, сообщил:

– В меня стрелял человек на дороге. Машина пряталась в кустах. "Джип Гран Чироки". Затем нас преследовали. Таня их подстрелила. Прием.

– Кто подстрелил?! – взревел Тополь.

– Моя Таня, – невинным голоском пояснил я. – Прием.

А Таня скорректировала информацию:

– Просто "Чироки", Миша, и я всего лишь пробила им передние баллоны.

– Слышь, Тополь, это был просто "Чироки", говорит Таня, и она всего-навсего прострелила ему передние колеса. Жертв нет. Прием.

– Вас понял. Уроды, – процедил Тополь сквозь зубы. – На каком километре это было? Прием.

Мы с Татьяной переглянулись, и я ответил первым:

– На девятнадцатом. Прием.

Татьяна кивнула.

– Хорошо, – буркнул Тополь, – высылаю команду. В Заячьи Уши можете не торопиться. Я опоздаю. Минут на десять. Конец связи.

– Скотина, – проворчал я, и дальше мы ехали молча.

На длинном прямом участке дороги я снова вдавил педаль в пол и впервые в жизни узнал, что такое двести двадцать километров в час. Чуваки, это – кайф! Кстати, странный спидометр был у этого "патроля". В обычном разметка до ста восьмидесяти (я однажды специально приглядывался), да и сто восемьдесят для такого тяжелого джипа много – мотор начинает перегреваться. Странно. Почему все так странно?

А торможение было плавным, зато до нуля. Я остановил машину возле Степуринского сельского кладбища, там, где дорога, уже грунтовая, спускалась в овраг. Склоны его хорошо закрывали от посторонних глаз и прицельного пулеметного огня. Последнее казалось теперь особенно актуальным.

– Почему ты остановился? – спросила Татьяна.

– Он подарил мне десять минут. Я хочу потратить их на разговор с тобой. Без пальбы и метания гранат. Можно?

– Можно.

– Тогда я задам вопрос. Кто ты такая?

– Но мы же договорились. У нас "Последнее танго в Париже".

– Извини, дорогая, "Танго" давно закончилось. Теперь уже другое кино идет. По-моему, "Бонни и Клайд" или это – "The Real McCoy". Уж очень стрельбы много для "Последнего танго". Так что будь добра, девочка, я повторяю вопрос: ты кто?

– Я – Лозова Татьяна Вячеславовна, мастер спорта международного класса по фигурному катанию.

– А еще?

– Художник-полиграфист, выпускница…

– Понятно. А протектор разрисовывать дырками от пуль тебя кто обучал? Заслуженный тренер СССР Виталий Иванович Крайнов или великий график Гюстав Доре? Я хочу знать правду.

– Мишук, – Татьяна придвинулась и пощекотала мою щеку рыжими локонами, – ты можешь подождать?

– До чего? До своей смерти?

– Дурачок! До встречи с Тополем.