Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

– А тебе сколько нужно?! – вцепился в него словесной хваткой Педро, вошедший в обнимку с Метроне, – Десять?!!

– Четыре.

– Одну! – указуя перстом в раскрываемую фра Жуозиньо дверь гаркнул он устремляясь в нее без дальнейших объяснений.

Не нужно и говорить что хозяина от этого диалога бросало то в жар, то в холод. Между четырьмя и одной спальней была все-таки огромная и существенная разница. И к немалому его огорчению четверо столь разных людей заняли всего одну спальню, вместо хотя бы двух. Комната начинающаяся с узкой прихожей была широка и длинна, заканчиваясь окнами. В ней стояло только две кровати. Фра Жуозиньо хотел было попятиться, не разрешить им заселиться всем скопом вчетвером, но решил не конфликтовать с постояльцами, так всегда было лучше, а лишь дождавшись когда Метроне с помоганием Педро и сам Педро разлягутся на кроватях, спокойно заметил оставшемуся стоять по среди спальни Альбертику.

– Уж вам бы, граф, отдельно.

Педро лежал поверх постельного, только снявши обувь с ног, обратил к ним своё живейшее внимание.

– Ничего ему не надо, тащите сюда кровать, а тому мерзавцу постелите за дверью, возле обувной полки. Альбертик, отнеси туда нашу обувь.

– Не могу вам дать кровать! – чуть не вспылил фра Жуозиньо. Вставая на сторону графа, – свою сторону.

– Тогда тащите перинники, я знаю, они у вас есть.

– Но за них тоже придется платить! – возмутился уже хозяин.

– Да! К…! – махнул успокаивающе рукой Педро.

Еще в том жесте фра Жуоззиньо прочел пожелание оставить их скорее в покое. То есть его даже не интересовала плата и это-то больше всего насторожило и испугало харчевника, почувствовавшего, что от сей компании несет чем-то неладным.

Виттили оставался внизу. Сначало уныло смотрел на пустую дорогу, потом пошел к столу, пока таковой еще оставался неубранным. Его желудок урчал и клокотал после столь бурно проведенной половины дня в противовес второй, намечавшейся пройти в печальных каящихся тонах и состоять целиком из воспоминаний, навевающих угрызения по утраченному.

Но все же это была игра! Самая грандиозная за его историю, тридцать золотых дукатов, даже тридцать один… на это можно было купить целое поле, каковое он знал на окраине Кустоначи возле небольшого зеленого холма, но крутого с каменистыми прогалинами… Он вспоминал это местечко с вожделенным сожалением при восстановлении в представлении тех мягко зеленых постепенно понижающихся видов с купами ветвистых деревьев маленьким белым домиком с черепичной крышей, окруженным сухой суглинистой дорожкой под кронами, сразу же, чуть ниже поля; мягкой бархатной травкой пересеченной тропинкой возле высокой булыжно-каменистой кладки пристроенного сарая. И все виды вокруг его, до самого понижения и редкого синеватого леса, взбирающегося на пологий огромный холм. Он любил созерцать, и иметь что-нибудь свое. Пока же он ничего конкретного не имел, если не считать за таковое лошадь, а имел как он считал цепкость к жизни той, что не называлась у него тащиловка, а самой настоящей, например, даже той, что была у него утром, особенно когда он выманил у простофили Альбертика кучу золотых, так никто бы не смог из этих двух дураков. И они не умеют «брать от жизни» только получать и еще же считают себя большими людьми!…напились на день глядя и пошли в парилку, худшую чем спать под солнцем, и спать!? Он-то знает где лучше переждать жару, там запросто можно и хорошо поспать. Ах, сколько еще с его незаурядной натурой он обретет таких же случаев, и которых не упустит.

Такие-то мысли приходил в голову Виттили, пока он лазил в сковородке, доедая последние засалившиеся куски мяса и затем переходя к кастрюльке с супом в которой его осталось немного, и дохлебан он был в минуту. Страстно хотелось пить и он чуть не выдул до дна кувшин с подкрашенной ягодным соком водой, отчего она, даже теплая, приятно воспринималась.

Кончив пастись у стола, Виттили вышел к своему давнему знакомому по картишкам Лучано, который занимался работой на кухонке и без возражений согласился отвести его в погреб на лежанку.

Ближе к вечеру он оттуда выбрался; уже вовсе смеркалось, Виттили пошел наведаться к своим. Зайдя в ближайшую же попашуюся дверь, застал там таковых в самом измученном виде, особенно ему стало жаль вспотевшего до волос Альбертика, который валялся на периннике в углу, почти нераздевшимся. Он был трижды дурак, потому что не сделал этого, потому что не раскрыл окна, сотворив в спальне страшную духотищу, и в третьих, что подался за компанию с пьяными, улегся спать в такую вонищу. Виттили пожалел его и пнул, пробудив ото сна.

– А-а? зачем ты меня разбудил?

– Значит надо, если разбудил. Что всю ночь потом делать будешь? Пошли обчистим Педро.

– Мы уже одного обчистили.

– Не зуди, этот вдризг пьян.

– Пойди, попробуй.

Виттили решительным шагом подошел к Педро, лежащему навытяжку и стал шариться в лежащей на полу одежде. Ничего не найдя, пригляделся к рукам, кои не были сжаты в кулаки, следовательно не в них зажал он свои дукаты, а где-нибудь под собой или подушкой. Прежде чем лезть под кровать и оттуда продолжать поиски, Виттили не удержался чтобы шепотом сообщить Альбертику

– Если мы добудем хоть один дукат, хозяин уходит на ночь домой, Лучано обещал такую девицу привести – красавицу! Твоя белобрысая ногтей ей стоить не будет.

По-видимому упоминание о белокурой Клементине так сильно разбередило в душе Альбертика старую не заживающую рану, что он вознемог тяжело и горестно вздохнув, а затем вскричав и задрыгав ногами, словно в припадке, подтверждая в себе критичного малого.

– Во-дурак! – не удержался Виттили, после чего рука Педро схватила его за волосы поднимая с четверенек и защемив меж пальцев нос покрадца, дергая в разные стороны обладатель обеих рук приговаривал:

– В следующий раз я тебе сделаю саечку, вот этим кулаком (показал перед носом испуганного Виттили оный, немногим меньше его головенки). Нижние зубы в гвозди превратятся.

И саданул пойманного в лоб, прямым отупляющим ударом, после чего тот перевернулся через голову назад и уселся ничего не понимая и заныл, уползая на свободный перинник, откуда не вставал до самого утра и ночь прошла вполне спокойно, закончившись пугающим приходом хозяина, который волновался на счет платы, но Педро его все-таки успокоил общими словами, что беспокоиться нечего, все будет в порядке.

И вновь день. Как неприятно он начался со стояния над душой, так и проходило остальное свое время в брожении из угла в угол ничего не делании, холостом игрании в карты и общем неудовлетворительном ощущении ненадежности их положения и дальнейшего пребывания, как будто душу запахивало чужим. И с этого чувства перед глазами четырех друзей воочию раскрылась та ужасающая бездна безденежья, которая в полной мере предстала на трезвые и просыпавшиеся умы, приводя оные к скучному и печальному времяпрепровождению с сожалением о старом. Теплые воспоминания о нем не разогревали, а знобили души тем нехорошим холодком, который гуляет по нервам даже не смотря на измождающую жару. И сей перепад между внутреннем и внешним создавал в исстрадавшихся мозгах такие контрасты, что Педро готов был ухватиться за первого попавшегося, как единственную надежду… но никого не было, а было пусто и безлюдно, кроме них. Фра Жуозиньо куда-то запропостился. Лучано накормил их скверно и ощущение создавалось такое, что они как в не прошенных гостях и целиком живут на попечительстве хозяина. Скучно и хотелось бросить такую сосаловку, хотелось странствий, но нерешительность и нежелание при общей всецелой потухшести владела некогда веселой и жизнеутверждающей компанией с представленными в ней несомненно незаурядными натурами, если они были вместе.

Спать вся компания легла в прескверном настроении духа. Что-то им следующий день готовит?

Глава XLI. Сапный конь

Пробуждение было неясным и тревожным, и происходило оно во тьме ночи, прорезаемой ярким светом факела.

– Вставайте! – гремел голос фра Жуозиньо, державшего факел, – Ваш конь сдыхает!

И не дожидаясь когда кто-либо из них подымется и пойдёт, ринулся назад, унося с собой свет. Кое-как одевшись на скорую руку, один за другим пробужденные побежали смотреть. Интересно было Виттили: чей конь сдыхает? Каждый, сбегая вниз по ступенькам, в душе надеялся. Что не его.., что пронесет нелегкая, еще одна беда свалившаяся на их непроспавшиеся головы. Заторможенные внезапным пробуждением и желавшие только одного: «только бы не его!»…

Впрочем Виттили можно было не беспокоиться, ведь у него была лошадь, но кто его знает, не огульно ли было сказано: «конь», а может все-таки его лошадь?! И Виттили, желая скорее узнать бежал… вторым. Вслед за Педро, на завороте подцепив его за удобную для этого стопу и удовлетворившись тем как вместо того чтобы завернуться туша его опрокинулась со ступенек вперед и со всей набранной скоростью смачно врезалась в тонкодощечатую стенку, проломив головой в ней пробоину, пробежал легонько мимо него уже первым.

Альбертик бежал и больше чем бежал, страстно желал, чтобы только не его потстигла участь сдохнуть; ничего не видя наскочил ногами на оклемавшегося и встающего Педро, сбив его в сторону продолжал сбег. Только бы не теткин конь! Она столько в него вложила и так им гордилась!

За правой стороной высокого строения харчевни, почти на заду располагались обе каменные конюшенки, в противоположность деревянному колоссу, в котором ничего особенного своровать не было. Там-то у самой дальней конюшенки и было заметно скопление четверых человек освещенных огненным светом пакли, стоящих над лежащей конской тушей, возле растворенных воротец. Возле фра Жуозиньо находились Лучано, тот парень – верзила или вышибала и четвертым среди них находился еще какой-то мужик с деревни, с обухом в руках.

Первым подбежал к ним Виттили и нервно присмотрясь к исдыхавшей кляче, признал в ней свою лошаденку. Она лежала разваленной на земле со взмыленным от болезненного пота осунувшимся телом, конвульсивно подергивающемся в дрожной агонии исдыхания. Глаза лошади уже замутненные ближащейся смертью, то открывались, то закрывались. Несомненно эта подыхающая груда обмяклого мяса не принадлежала к породистым коням Педро и Метроне, и тем более не Альбертика, а его, именно его! О, горе! Горе, горе, горе! Постигло именно его! Он лишился приглянувшейся своей лошадки, которой так радовался при одном лишь воспоминании, как мягко и быстро она несла его на себе и сколько еще должна бы была возить его, (ощущение) – над землей.

Виттили. Упав перед ее мордой на колени горестно заломил на голове руки, воздевая лицо к небу, дабы не смотреть на предсмертные муки. В коих корчилось его бедное животное. Альбертик. Подбежав вторым был немало рад и даже просиял от счастья, глядя на душевные стенания и горесть Виттили возле своей лошади. Педро так же очень удовлетворился скорбящей позой обидчика, так что даже не стал его трогать, Виттили было не до него, а фра Жуозиньо не до них: повернувшись к мужику, все так же державшего обух на изготове, расспрашивал про сап. Мужик показал недвусмысленно не подействовать ли ему на состояние туши тем предметом который он держал.

Хозяин отнекнулся от него чтобы давать какие-либо указания сославшись на то, что это не его конь, а конь сеньоров. С этими словами указал на двоих стоящих рядом Альбертика и Метроне, не на шутку перепугав их обоих. Виттили добавил испуг, сразу замолкнув как только в который раз услышал слово «конь». Умолкнув от причитаний и чисто эмоционально он осторожно стал приподниматься на ногах и преклоняться на другую сторону, ближе к ногам смотреть.

Увидев мужское достоинство лошади придурок с присущей ему ужимкой радостно хихикнул, вовсе вставая на ноги.

– Педро, это твой же конь!

Педро напуганный вместе со всеми прозрением Виттили и вдобавок к себе лично, обращенными словами не заметив на конской голове белой звездочки Буцефала Метроне – остолбенел.

Снова обрадовавшиеся Альбертик и Метроне, опять были напуганы тем, что взгляд фра Жуозиньо в обход добравшихся до истины Виттили и Педро, остановился именно на них двоих и обращенные слова предназначались именно им, и никому другому… кому-то среди них, ибо ничего общего в этом отношении они пока не имели.

– Бедная коняжка захворала еще вчера. Наверное заразилась от коня приезжего сеньора, с которым вы имели честь играть за деньги.

– Да и почему вы собственно ко мне обращаетесь? – возмутился Альбертик шныряя глазами по сторонам, – Он же не мой.

– Да, нет, кажется она ваша! – уверил его харчевник.

– Он не мой! Вот и Виттили говорит… – указывая растерянно на него возражал Альбертик, переводя взгляд с клячи на упоминаемого, с него на фра Жуозиньо, а с того на Педро, – Нет, это не мой конь!! – вовсе запротестовал Альбертик, потому что если это был конь тетушки, ему пришел конец! И стараясь найти хоть в ком-нибудь из них, замолчавших поддержку своим словам, и однако же не находя таковой, принялся уверяя всех в том своими словами со слезами, при этом глядя на черт знает что. – Гад вонючий, ты все врешь! Он совсем не похож на моего коня. Мой был совсем не такой! – выходило, то, что лежало… было его и хорошо бы если его, но ведь тетушкино!

– Вот что с ним сделал сап, – пламенно саркастически произнес фра Жуозиньо, воздевая лоснящуюся ручищу вниз. – Это сап – смертный бич лошадей. Берегитесь сеньоры, прежде чем я отделил больное от здорового, оно стояло вместе!

– Нет, это не мой конь!! – звонко и с нытьем проголосил Альбертик.