Счастье рядом

Может быть, я должна написать Оскару? Все-таки он написал мне вчера. Что, если он думает, что теперь моя очередь? Но я не могу ему написать. Я даже не знаю что. Что-нибудь вроде того, что я не могу думать ни о чем другом? Что ситуация с душем не выходит у меня из головы? Что я вижу его лицо в небе? И между делом добавлю, что скоро умру. Отличная идея. Факты не испарятся только оттого, что я их игнорирую. Они останутся. Мое долбаное сердце прекратит биться, а мои дебильные легкие уже сейчас отказывают, стоит лишь пройти пару ступенек. Доза обезболивающего препарата на прошлой неделе была увеличена уже в третий раз.

Перед глазами до сих пор стоит сочувствующее лицо доктора Майнфельдера. Я знаю, он ненавидит ситуации, когда не может ничего предпринять, но в конце всегда выигрывает смерть. У нее козырь в рукаве.

Бороться с всемогущим противником – значит постоянно быть побежденным. Я знаю, о чем говорю. Доктор Майнфельдер действительно пробовал найти выход. Но его просто нет. Я дошла до максимальной дозы «Арсенола». Он говорит, что увеличивать больше нельзя. Еще бо?льшая концентрация препарата будет вредить другим органам. Прежде всего почкам. Я спрашиваю себя, какая, в конце концов, разница, хотя, может быть, это даже и хорошо. Так они лучше сохранятся, если их кому-нибудь пересадят.

Теперь остается один вопрос: как мне выдержать эти последние недели, если нынешней дозы недостаточно. Я ненавижу острые головные боли, потоотделение и внезапные головокружения, кошмары и раздражительность. Но это лучше, чем чувствовать, как сердце, зажатое в тиски, постепенно расплющивается. Мои врачи уже несколько месяцев ищут решение. Я знаю его: умереть. Фармацевтическая промышленность, конечно, не заинтересована в этом. Она хочет сохранить мне жизнь. Если бы за это начисляли бонусы, у меня бы уже была платиновая карта. «Постоянный клиент». Я приношу им не только деньги, на мне также испытывают многочисленные неопробованные препараты. Позади целых четыре клинических исследования, в том числе «Арсенола».

Иногда я задумываюсь, действительно ли все эти таблетки сохраняют мне жизнь, или они лишь продлевают мои мучения? Между первым и вторым очень тонкая грань. Как будто телефон читает мои мысли, он напоминает мне принять лекарство. Я собираюсь встать, но краем глаза замечаю лицо матери в открытом окне и, вздрогнув, снимаю наушники.

– Ты меня до смерти напугала! – фыркаю я.

– Я не хотела, дорогая, – говорит она спокойно и протягивает мне баночку с лекарством и стакан воды. – Я постучала два раза, но ты не слышала.

Молча беру шесть таблеток и большим глотком отправляю их внутрь. Сейчас я уже могу проглотить все. Мой рекорд – двенадцать зараз. Это было три месяца назад в больнице, и парень, который лежал со мной в одной палате, пошутил, что однажды я осчастливлю какого-нибудь мужчину. Да, точно. Чушь! Думая об этом, в голове всплывает Оскар с широкой ухмылкой.

– Тебе нужно еще что-нибудь, милая?

– Что, прости? – мой голос звучит так, как будто меня за чем-то застукали.

– Я лишь спросила, не нужно ли тебе еще чего-нибудь.

– А, нет, спасибо, ничего не нужно.

– Хорошо, – говорит она, улыбаясь. – Спустишься через час на ужин?

– А папа будет?

Я сама не поняла, зачем спросила это.

– Нет, ему придется задержаться на работе, – отвечает она, вздыхая. – Дело Петерсена.

– Было и так понятно…

Дело Петерсена тянется уже без малого два года, и его никак не закроют. Профессор доктор Хартмут Петерсен был уличен в растрате денежных средств в размере нескольких миллионов и в уклонении от уплаты налогов. Предположительно, на законных основаниях. Но кто-то должен представлять интересы Петерсена в суде. Жаль, что этим кем-то оказался мой отец. При хорошем раскладе у меня осталось всего пара недель, а он проведет их с Хартмутом Петерсеном. Но с другой стороны, что он может сделать? Отказаться от дела и целыми днями сидеть рядом со мной? Я люблю своего отца, честно, но иногда у меня возникают эти ужасные картинки в голове: он и я вместе пытаемся прочувствовать тишину. Но как бы там ни было, дело Петерсена словно красная тряпка для моей матери и словно дальний родственник для меня. Тот, о ком все плохо отзываются, но никогда его не видели. Как, например, мерзкий дядя Фред с пристрастием к молодым девочкам. Тот, кого никто не выносит, однако терпят, потому что он богат и рано или поздно умрет. Чего не сделаешь ради денег.

Иногда мне становится интересно, оплачивает ли Петерсен работу моего отца ворованными деньгами, но, когда я начинаю об этом думать, понимаю, что лучше не знать об этом. Он заботится о нас. Я имею в виду отца. На деньги своих клиентов он купил нам этот дом, бассейн и мой рояль. Благодаря ему мама все время находилась рядом с нами и заботилась о нас. Ларисса и я были ее работой. И скоро она перейдет на полставки.

Новости

Еда создает чувство тяжести в желудке. Она будто плавает в море из странных ощущений. Я думаю об Оскаре, и мои внутренности сжимаются. Как будто кто-то сдавливает их двумя руками как комок теста. Мои легкие протестуют, когда я вылезаю в окно, голыми ногами чувствуя исходящее от крыши тепло, облокачиваюсь на стену дома и ставлю ноутбук на живот.

Позавчера я еще была собой. Фанатик контроля с дыркой в сердце. А сейчас я сталкер. Оскар и его профиль – мои жертвы. Это мое новое хобби, жаль, что не единственное. Тессе, которой я была позавчера, стало бы стыдно. Но той Тессы больше нет. Она оставила одну лишь табличку с надписью: «Я НЕ ВЕРНУСЬ, НЕ ИЩИТЕ!» Во мне проснулись незнакомые раньше чувства, они переполняют меня, и я в который раз прокручиваю ленту Оскара. Вау! Резко поднимаюсь. Три новых фотографии! Я нажимаю на первую, и при виде его голубых глаз мое сердце замирает.

Он был на озере. С друзьями. С девочками, у которых нет срока годности. Он был на природе. А я? Уютно, по-домашнему обустроилась в его профиле в «Фейсбуке». Господи, я просто смешна. Я рассматриваю фотографию. Его смех на фотографии заразителен. Он выглядит непринужденно и свободно, смеется всем телом. Безоблачное небо на заднем плане бесконечно-голубое, но глаза Оскара еще более голубые. Он быстро загорает. Я рассматриваю его шею, кадык и широкие плечи. Всего один день на солнце, а его кожа уже выглядит как талая карамель. Ему идет такой цвет. Хотя, наверное, он понравился бы мне и усталым, и с черными кругами под глазами. Мне смешно над самой собой.

Только сейчас я заметила, что помимо Оскара на фотографии есть еще другие люди. Парень с короткими темными волосами, широкой ухмылкой и карими глазами. Они такие темные, что при ярком солнечном свете едва ли заметны зрачки. Его рука лежит у Оскара на шее. Они друзья. Может быть, даже лучшие. Я провожу курсором по фото, и всплывает отметка. Так, широкая ухмылка принадлежит Моритцу Риммеру. Но кто эти три девчонки, стоящие рядом с ними, остается загадкой. Ни одна из них не отмечена. Все, что я знаю, – они блондинки. И размытые – это что касается разрешения. На самом деле, они определенно модели Victoria’s Secret. Я ближе нагибаюсь к экрану, но могу разглядеть только то, что они смеются. Ничего больше.

Прекрасно. С другой стороны, наверное, это даже лучше – не знать, как выглядят девчонки, с которыми Оскар проводит свободное время. Меня это, в конце концов, не касается. Он может делать все, что захочет. Мне все равно. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь игнорировать нарисованные моей фантазией лица подруг Оскара, пока, скрипя зубами, перелистываю фотографию. Внезапно мне становится нечем дышать. Я с открытым ртом пялюсь на фото передо мной и вижу, как мои мечты рушатся словно карточный домик. Как кто-то может выглядеть настолько здорово? При виде его по телу проходит приятная дрожь. Оскар выходит из воды и прикрывает рукой лицо от слепящего солнца. Поверхность воды мерцает зеленым и бросает блики на его кожу. Пряди волос падают на лоб, капли воды блестят на его теле. Я сглатываю слюну. Пресс Оскара напряжен и четко прослеживается под кожей. Я пытаюсь прекратить смотреть, но не могу оторваться. Пару секунд просто сижу и рассматриваю его, а затем встряхиваю головой и заставляю себя перелистнуть фотографию.

А там они. Четкие лица, которые были размыты. В этот момент мне становится ясно, что моя фантазия абсолютно безнадежна. Три девчонки наигранно сложили губы уточкой и смотрят вызывающе-соблазнительно в камеру. «Господи, как дешево», – думаю я, оценивая их, и одновременно задаюсь вопросом, что, черт возьми, со мной не так. На меня это не похоже. Ни подобные мысли, ни ненависть. Я на мгновение закрываю глаза, делаю глубокий вдох и открываю их обратно. Ну, серьезно, кто ходит на пляж накрашенной? И что это, простите, за прически? Пф-ф. Могу себе представить, кому принадлежат эти губы уточкой. Только я, находясь в ярости, хотела захлопнуть ноутбук, как вдруг рядом во вкладке «Сообщения» всплывает одно новое. Я вздрагиваю. Это от него.

Оскар Зальцман:

Я сегодня весь день был на озере и ждал от тебя сообщения. А ты? Чем занималась?

Пару секунд я пялюсь в монитор, но затем читаю текст, и с каждым словом уголки рта поднимаются все выше.

Оскар Зальцман:

Ты тут?

Тесса ван Кампен:

Да, тут. Я думала о тебе.

Оскар Зальцман:

Я надеюсь. Другой ответ был бы неправдой.

Мое сердце колотится, но не болит. Ничего не болит. Ненависть испарилась. Я – это снова я. Только в виде куска ваты.

Тесса ван Кампен:

Неправдой? Почему неправдой?

Оскар Зальцман:

Без шансов, Тесс, я отказываюсь озвучивать очевидное.

«Снова Тесс», – думаю я и вздыхаю.

Тесса ван Кампен:

Будь уверен, это правда. Больше чем правда.

Оскар Зальцман:

Приятно слышать.

Я читаю надпись «Оскар Зальцман набирает сообщение» и замечаю сама, как начинаю от души улыбаться. Что я вообще делаю? Мой разум просыпается, но ватная оболочка изолирует меня от него и поглощает предупреждающие сигналы.

Оскар Зальцман:

Я еще кое-что запланировал на сегодня. С тобой.

Простите? Что?! Я вскакиваю и ударяюсь локтем о подоконник.

Оскар Зальцман: