Королевская щука

Королевская щука
Анна Яковлева

Говорят, если ты ищешь любовь, небо посылает тебе того, кому нужна помощь. Талли руководит Центром помощи приемным детям и их родителям, ведет программу на телевидении, гуляет с собакой, а в перерывах собирает материал для кандидатской диссертации. Желая понравиться Талли, бизнесмен Константин Жбанов становится спонсором детского дома-интерната и даже облачается Дедом Морозом на новогоднем утреннике. Но красота, ум и щедрость ухажера скрывают пустоту и бездушие. Как распознать обман? Случай открывает Талли прошлое Константина, и она из подруги превращается в судью.

Все описанные события – вымышлены, все

совпадения – случайны.

…– Самосбывающееся пророчество – это когда вы получаете от жизни то, что ждете. Ждете гадостей, ноете, жалуетесь, что все плохо, – так и будет. И наоборот: настроены оптимистично, неудачи делают вас мудрее и лучше, и все получается. То же самое и с детьми. Родители неосознанно, случайно сказанным словом могут внушить ребенку любовь, сострадание и милосердие, а могут внушить страх, недоверие к окружающим, шовинизм, презрение к людям, а то и ненависть. Не далее как вчера я стала свидетелем такой сцены: мама двух сыновей едет в автобусе, младший ребенок не хочет делиться чем-то со старшим братом. Мама над ним подтрунивает: «Ты еврей, Санечка?». Младший сын хнычет и жалуется, мама снова подтрунивает: «У меня теперь есть доченька! Ты моя доченька». За пару минут эта мамаша успела внушить ребенку две вещи: быть девочкой – это плохо, и быть евреем – это тоже плохо! Ребенок получил небольшую порцию яда. Даже этой малой порции достаточно, чтобы отравить человека. Но ведь это только начало. Повзрослев, мальчик самостоятельно продолжит начатое мамой. В старости такая мама будет удивляться, почему у нее жестокий сын.

– К сожалению, наше время в эфире заканчивается, у меня последний вопрос. – Глаза ведущего под очками скосились в талмуд, который он не выпускал из рук во время интервью. – Скажите, Талли, что лучше: рассказать или не стоит рассказывать приемному ребенку его историю? У нас есть минута.

Скользнув взглядом по студийным часам, – стрелки приближались к десяти вечера – Талли со спокойным достоинством произнесла:

– Я категорический противник любой лжи. – Голос, интонации и сама манера говорить – все было приглушенным и сдержанным. Искренность сочеталась с внутренней силой. На этом фоне ведущий выглядел довольно жалко, был суетлив и неубедителен, и Талли держала эфир на себе, не прилагая к этому никаких особенных усилий.

В последний момент, когда осталось несколько секунд до отбивки, режиссер вывел в студию звонок телезрительницы:

– Талли Тимуровна, – раздался взволнованный женский голос, – я воспитываю приемного сына, ему шесть, и он не знает, что он приемный, а я не знаю, как ему об этом сказать.

По лицу Талли скользнула едва уловимая тень раздражения.

Раздражение адресовалось родителям, которые ради пресловутой «тайны усыновления» предпочитают получать сведения где угодно, только не у специалистов. Такая система бережливости души, которая сплошь и рядом – двадцать из ста – оборачивается «разусыновлением» или «разудочерением».

Кивнув, Талли посмотрела прямо в телекамеру и выдала одну из своих лучших улыбок:

– Приходите к нам в Центр. Мы оказываем полное сопровождение семей с приемными детьми.

– Напомню: у нас в гостях была кандидат психологических наук, – затараторил, сбиваясь, ведущий, – директор Центра психологической поддержки приемных родителей и детей Талли Тимуровна Сыроваткина.

Заиграла отбивка, Талли откинулась на спинку дивана.

В такие минуты ей все чаще казалось, что рано или поздно ее уличат в лицемерии: у специалиста, кандидата и директора, у Талли Тимуровны Сыроваткиной детей не было даже в проекте. Кривая ухмылка злодейки-судьбы: детей Талли наблюдала в Центре, в детских домах, в больницах, детских садах и школах, еще во дворе дома и в семье подруги, Наташки Чаплиной – где угодно, только не в собственном доме.

Но это, так сказать, частность. А в общем – у нее даже мужа в заводе нет. И никогда не будет, если только чудесным образом к ней в дом не постучится безумец, способный вынести ее.

Ее погруженность в профессию, ритм жизни, хм… нечего скромничать… популярность и красоту. И темперамент. А на сладкое – работу над докторской диссертацией. Весь джентльменский набор…

Погасли «юпитеры», ведущий выдернул из уха микрофон:

– Спасибо, Талли. – Он оторвал взгляд от французских косичек, обрамляющих лицо собеседницы. Странное дело: тщедушность и эти детские косички нисколько не дискредитировали директрису. Образ был цельным и … железобетонным.

– Всем спасибо, все свободны, – прозвучал голос из операторской.

Духота в студии стала нестерпимой.

Как только отключили свет, Талли мгновенно почувствовала усталость. Тело отказывалось подчиняться, мышцы на лице отяжелели. Кажется, даже мозги стали чужими и не слушались. Что она дальше должна делать? Куда ехать? Домой или еще куда-то?

– И вам спасибо, Павел, – устало произнесла она. Нет, кажется, на сегодня все.

Талли встряхнулась, оттолкнулась от кожаного дивана ладонями и следом за ведущим покинула студию.

…В такси она совсем раскисла. Сгорбившись на заднем сиденье, вытирала ладонями мокрое от слез лицо и старалась как можно тише шмыгать носом – стыдно реветь при чужом дядьке.

За окном мелькал ночной город, проносились машины, пешеходы перебегали на красный свет – уходил обычный день, еще один день ее жизни.

Дальше придет длинная ночь, все уснет, ей одной не будет покоя от бесов.

Сначала бесы пакостничали тайком, подталкивали к депрессии незаметно.

Потом обнаглели, почувствовали себя хозяевами положения, размножились, стали изобретательней и наглей.

Стоило выключить свет, как они забирались в черепную коробку и принимались тиранить жертву. С каждым разом депрессии становились все глубже и продолжительней.

Пока еще Талли избегала сильных антидепрессантов, но перспектива вырисовывалась мрачная.

«Дура, – обозвала себя без пяти минут профессорша. Ну чего ты ревешь? Тебе тридцать лет, ты кандидат наук, у тебя сложилась карьера, у тебя Центр, у тебя любимое дело. Твое имя известно в кругах специалистов, ты выходишь на международный уровень. Твоей работой об отвергаемых детях заинтересовался сам Александр Кайро, член американской Ассоциации психологов, президент фонда, директор института “Семейное здоровье”! В коллективе за глаза тебя зовут “ТТ”…»

Вопреки всему сказанному, стало только хуже.

Сколько она ни бьется, а достижений все равно меньше, чем неудач. Вон, Ванька Заикин сбежал из приемной семьи третий раз…

Остро захотелось кому-то пожаловаться – пожаловаться было решительно некому.

У Наташки семья, времени на дружбу почти не остается.

Бабуля уехала в Тель-Авив на ПМЖ.

Спасатель-эмчээсник, с которым Талли встречалась последний год, сбежал. Талли смутно подозревала, что все дело в спагетти с соевым соусом. Спасатель гурманом оказался, хотя по виду не скажешь…

Разрыву предшествовало несколько попыток накормить эмчээсника изысканным мясным блюдом. На кухне Талли потерпела полное фиаско, зато из упоительного, хоть и бесполезного выяснения отношений вышла победительницей: достаточно было объяснить про мужское чванство и женскую фрустрацию, чтобы любимый отпочковался.

Перестань реветь, уговаривала себя Талли. Тебе тридцать лет, ты кандидат наук, у тебя сложилась карьера, у тебя Центр, у тебя любимое дело. Твое имя известно в кругах специалистов, ты выходишь на международный уровень, наконец, ты – «ТТ».

Перестань реветь! Тебе отлично известно: твоя профессия требует жертв – нельзя заниматься сиротством вполсилы.

Поздним вечером, на заднем сиденье такси этот общепризнанный факт показался Талли чудовищно, фатально несправедливым.

Тебе тридцать лет, а грудь у тебя нездорового нулевого размера, и тебя бросают мужчины.

Никакая ты не успешная. В чем он, этот успех? Больше других знать о детских изломанных судьбах – это успех? Мышеловка это, а не успех. Кажется, чужие беды и чужой травматический опыт стали твоими собственными бедами и опытом – вот тут ты преуспела. Лучше бы кулинарную книгу освоила!

– Вам плохо? – заерзал таксист.

– Не ваше дело! – со злостью выкрикнула Талли, и слезы остановились так же внезапно, как и хлынули.

Такси уже было на месте.

Справа возвышалась одинокая жилая многоэтажка, слева – магазин, почтамт и здание банка с пустующим рекламным щитом. Подсвеченный со всех сторон щит гласил: «Это место для твоей рекламы». И рука с указующим перстом: вот оно, это место. Не промахнитесь.