Тем для разговора придумать не получалось, и из-за этого неловкости было еще больше, несмотря на радость от присутствия преподавателя. Катя волновалась, как будто в самом деле оказалась на экзамене, где все зависело от ее правильного ответа.
Не заметить смущение было невозможно. Кирилл заговорил сам, пытаясь отлечь ее, и одновременно не переставая любоваться нежным лицом и прозрачной синевой глаз. Эта девочка занимала его слишком сильно. Гораздо сильнее, чем следовало бы. И справляться с этим чувством становилось все тяжелее.
– Вам добавили новый предмет на второй курс. Теперь будете изучать еще и историю зарубежной литературы. Причем довольно подробно.
– А вести кто будет?
Он пожал плечами, чуть виновато улыбнувшись.
– Ваш покорный слуга. Придется терпеть меня три раза в неделю.
Катя рассмеялась.
– Что Вы такое говорите? Ваши лекции – единственные, которые никто не пропускает.
Мужчина понимающе кивнул.
– Конечно. Опасаются моего гнева на зачетах.
Не мог же он в самом деле так думать!
– Кирилл Александрович, Вы ведь знаете, что это неправда! Вас заслушиваются даже те, кто терпеть не может литературу.
– Есть и такие?! – он развернулся к ней, изображая притворное возмущение. – Катя, Вы просто обязаны признаться, о ком идет речь!
Девушка наконец-то расслабилась. Развеселилась еще больше. Таким она его не знала: открытым, смешливым, каким-то по-детски задорным. Недосягаемый преподаватель внезапно превратился в простого человека, доступного и близкого. И этот новый Кирилл нравился ей еще больше.
– Как дела у Вашего отца? – неожиданно поинтересовался мужчина.
Катя пожала плечами.
– Как всегда… Работа. Снова работа. И еще раз – то же самое. Иногда он находит время сокрушаться по поводу моей никчемной жизни, которую я трачу впустую.
– Речь идет о Вашей учебе? – уточнил он, и, дождавшись утвердительного кивка девушки, нахмурился. – А мама?
– Мама умерла… давно. Я ее почти не помню.
Говорить об этом приходилось редко. Подруги знали, что она живет только с отцом и не обсуждали подобные темы. А сейчас при его словах давняя боль встрепенулась, напоминая не только неясный образ матери, но и дорогую бабулю, которой не хватало гораздо сильнее. Словно угадывая следующий вопрос, Катя тихо прошептала, не глядя на мужчину:
– У меня никого нет, кроме папы. Бабушка тоже… ушла… несколько лет назад.
В голосе было столько тоски и обреченности, что он едва сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятьях. Ощущая себя полнейшим мерзавцем за то, что разбередил старые раны, пробормотал, понимая, как нелепы его извинения:
– Катя, простите. Я не хотел причинить Вам боль.
Но в глазах, которые она подняла на него, не было никакой обиды. Девушка слабо улыбнулась:
– Все в порядке. Это случилось давно, и я привыкла. К тому же Вы ведь ничего не знали.
Она замолчала, рассматривая спокойную гладь моря. Безмятежность. Мир. Только со стороны, потому что в душе подобных чувств не было. Чувствовала взгляд мужчины, но боялась повернуться, чтобы не выдать свое настроение. Хотя он и так уже знал слишком много. Сама подпустила так близко, а теперь страшилась того, что это время скоро закончится. Обязательно. Ведь не может же она действительно его интересовать!
До них неожиданно донесся смех ребятни, и, повернувшись на этот звук, Катя застыла. Почему именно сейчас, когда горьких воспоминаний и так сверх меры?
Кирилл проследил за ее взглядом, но не увидел ничего, достойного внимания. Вообще ничего. Обычные развлечения для отдыхающих, палатки с сувенирами, лотки с мороженым. Что могло расстроить эту девочку еще больше?
– Катя?
Она торопливо отвела глаза… от чего?
– Что случилось? ЧТО Вы увидели?
– Не скажу.
На откровения мужчина не рассчитывал, но от такого заявления опешил.
– Нет? Почему?
Девушка замотала головой.
– Ни за что. Вы будете смеяться.
Кирилл даже остановился. Подобное вообще не укладывалось в голове. Но Катя не шутила, еще и ускорила шаг, стараясь как можно скорее покинуть это место.
Он перехватил ее руку, утягивая вслед за собой на ближайшую скамейку.
– Признавайтесь. Обещаю, что даже не улыбнусь.
– Нет… – девушка опять покраснела. – Я не могу.
Наверное, следовало оставить ее в покое. Не настаивать, тем более что нежелание говорить было слишком очевидным. Но в нем вдруг возгорелся прямо-таки мальчишеский азарт. И любопытство. В его-то возрасте!
– Ка-а-тя! Котенок, ну пожалуйста!
Девушка подняла перепуганные глаза, изумленная неожиданной настойчивостью, и срывающимся от волнения голосом прошептала:
– Вата.
Кирилл промолчал, но во всем облике отразилось такое недоумение, что она поспешила уточнить:
– Сахарная.
Мужчина растерянно перевел взгляд на крохотную стеклянную будку с надписью «сладкая вата». Потом все с тем же недоумением повернулся к девушке.
– И?
Она вздохнула.
– Я понимаю, что это смешно. И глупо. Но… все время мечтаю ее попробовать. Пока была маленькой, папа говорил, что это полнейшая ерунда, на которую не стоит обращать внимания. А когда появились собственные деньги, стало уже неловко покупать для самой себя. Это ведь только для детей. Сколько раз собиралась – и всегда останавливалась в последний момент.