Ольга – княжна Плесковская

– Водица ключевая, соедини сии души, – волхв поднёс чашу молодым.

Первуша и Малина трижды поочередно отпили. В чаше была чуть подслащённая мёдом вода.

Волхв взял лучину и провёл ладонью по огню, молодые с опаской повторили. Как ни странно, боли от ожога не почувствовали, да и самого ожога не случилось.

– Святой огонь, соедини сии души.

После этого волхв опустился на колени, молодые тоже опустились и протянули к волхву руки со сложенными лодочкой ладонями, волхв на мгновение приник лицом к земле, затем зачерпнул крючковатыми пальцами и посыпал землицей раскрытые ладони молодых.

– Матушка-сыра Земля, соедини сии души.

– Поднимитесь, обручники, сомкните уста, соедините свои души и назовитесь отныне мужем и женой, – повелел волхв.

– Называю тебя своей женою, – Первуша отцепил от пояса и надел на запястье Малины витой серебряный обруч.

– Называю тебя своим мужем, – трепетно промолвила Малина и склонилась для поцелуя к своему невеликого роста теперь уже мужу.

– Боги, призрите сии молодые души, соединённые священными узами, – дребезжащий голос волхва возвысился, набрал силу и разнёсся над поляной. – Род, убереги от окаянств и безгодия, Рожаницы, благопоспешайте здоровых детишек, Велес, пожалуй тук и злаки, Ярила, не гаси любовного огня!

Крепко прижавшись друг к другу, новоявленные муж и жена, сопровождаемые прибаутками, шутливыми пожеланиями пытавшихся растянуть их за рукава в разные стороны сельчан, направились к свадебному столу, где их встретила сваха Велимудра. Произнеся своё напутствие, сваха приняла от молодых в дар кунью шкурку и пожелала им детишек столько, сколько в шкурке волосков.

И вот, наконец, гости расселись за столом и принялись неспешно вкушать. Зазвучали здравицы в честь молодых, сельчане подносили подарки, в основном, скромные: глиняную утварь для снедей, дубовые бочки для квашения и солений, льняные рушники и скатерти – всё, что потребуется молодой семье в хозяйстве. Князь подарил молодой чете шубу куньего меха и кольчугу Первуше, а Яромир – тонкостенную расписную посуду, а один маленький горшочек до краев был наполнен серебром – не один год молодые смогли бы прожить припеваючи, а с умом распорядившись, и не один десяток лет. Солнце склонялось к верхушкам деревьев, а веселье постепенно начинало нарастать. Засвистели рожки, загудели дудки, задребезжали-зазвенели бубны. Парни и девушки вставали из-за столов, выходили на поляну, разводили костры, устраивали пляски и всякие забавы. Удалые гридни из Яромировой и княжеской дружин подсаживались к пригожим девицам, обнимали за плечи, сладким шёпотом заводили немудрёные речи. Старшее поколение вело неспешные разговоры, налегая на меды да закуски. Несколько гридней поодаль, почти у самого берега, жарили на костре кабана, пойманного на вчерашней ловитве и томившегося прошлую ночь в заливке из соли, чеснока, лука, смородинного и мятного листа, а перед жаркой натёртого мёдом. Упоительный аромат уже поплыл над поляной, заставляя селян нетерпеливо втягивать ноздрями воздух и невольно поворачивать головы к источнику запаха.

Киевский князь, по праву почётного гостя сам выбравший себе место за праздничным столом между Яромиром и Ольгой, не таясь, скучал, вяло поддерживал разговор с воеводой, потягивал греческое вино, только для него выставленное Яромиром, исподволь поглядывал на Ольгу.

– Да, вот уж кого в дружину брать – так это невесту вашу, – промолвил князь, обращаясь к Ольге. – Не девица, а чистый богатырь.

Ольга пожала плечами – мол, как знаешь, князь.

– А где тут у вас, девица, ракиты священные растут? – тихо вопросил князь, склоняясь к самому Ольгиному лицу. – Покажешь?

Ольга молчала, задумавшись, затем, не поворачивая головы и не поднимая глаз, ответила еле слышно.

– Как изволишь, князь.

– Изволю, веди, – Игорь, потягиваясь, поднялся.

Ольга послушно встала из-за стола, привлекши к себе внимание Яромира. Под пристальным батюшкиным взглядом поправила накинутый на плечи плащ и собрала в цветастый рушник пироги.

– Куда собралась, доченька? – строго спросил Яромир.

– Не волнуйся, воевода, прогуляемся мы с дочкой твоей, – ответил вместо Ольги князь.

– Дозволь, князь, охрану с вами отправить, места у нас неспокойные, дикие, да и стемнеет скоро, нечисть всякая шалить начнёт.

– Оставь своё беспокойство, воевода, никто дочку твою обидеть не посмеет, пока с ней князь Киевский, что под защитой самого златоусого Перуна.

– Не волнуйся, батюшка, мы недалече, быстро назад возвернёмся, – Ольга ласково улыбнулась Яромиру.

Не сводя с дочери напряжённого взгляда, воевода кивнул, и Ольга, развернувшись, ходко пошла в сторону реки, князь последовал за ней. Они подошли к обрывистому берегу, где вдоль края вилась довольно широкая тропинка. Князь нагнал Ольгу и пошёл рядом с ней.

– А что, Олёнка, довелось ли тебе уже под священными ракитами клятвами обменяться с молодцем каким добрым али нет? – после долгого молчания ласковым, почти отеческим голосом спросил князь.

Ольга, отрицая, помотала головой.

– Неужель ни с одним гриднем рука об руку не гуляла, слов ласковых не молвила?

– Да о чём же мне с гриднями молвь творить, князь? – Ольга вскинула на него удивлённые глаза.

– Не знаешь, что ли, о чём красны девицы с удалыми молодцами ночами шепчутся, – нетерпеливо сказал князь.

– Как берёзка с дубом ветвями сплетались, а лебёдушка с соколом крыло о крыло в облаках кружились? – усмехнулась Ольга.

– Ну, хотя бы. Уж всяко не о мечах булатных да об утехах ратных, – подхватив её тон, ответил князь.

– Вот об этом мне как раз занимательней перемолвиться будет, – вздохнула Ольга и равнодушно добавила: – А басни я пятилетней слушать любила. Ныне скучно мне. Слушаю, а позабыть не могу, что лебёдушке-то с соколом одним путём кружиться – добычею в острых когтях.

– Ах, вот оно как, – князь повернул голову и внимательно посмотрел на девушку. Но Ольгино спокойное лицо и вновь потупленный взор ничего, казалось, не выражали.

– Значит, любишь о делах ратных послушать? – князь опять благодушно улыбнулся.

– Не только. Земли заморские, люди, там живущие, их нравы – вот что всего мне занимательней, – Ольга остановилась. – Мы на месте, князь. Вот она – ракита. Позволь, поклонюсь матушке.

Чуть в стороне от тропинки, шатром раскидывая гибкие ветви с узкими, нежно шелестящими, золотыми листьями, вздымались на высоту почти десяти саженей пять тонкоствольных красавиц ракит, выросших от одного корня,– два дерева склонялись через тропинку, свешивая ветви в обрыв над рекой, ещё два – вдоль тропинки, в разные стороны, а последнее, самое крепкое и ровное, – стояло стражем у опушки леса. Нижние веточки всех деревьев были перевязаны множеством цветных лоскутков – за каждым поклон-просьба; у корней лежали подношения: каравай и бочонок – дань сегодняшней свадьбы.

Ольга приблизилась к деревьям, опустилась на колени, – плащ окутал-обрисовал тонкий стан, светлые волосы рассыпались по спине и плечам – развязала и положила на землю между стволами рушник с пирогами и осталась недвижимой на несколько мгновений, прижавшись щекой к стволу ближайшей ракиты. Князь тем временем скинул с себя и расстелил под ветвями у самого берега плащ, и, когда Ольга поднялась с колен и повернулась к нему, приблизился к девушке и, коснувшись руками рассыпавшихся прядей, легкими поглаживающими движениями принялся убирать их Ольге за спину.

– А я много могу тебе о землях заморских поведать, – вкрадчиво сказал он.

Его лицо было почти напротив Ольгиного – князь не сильно превосходил её ростом – взгляд тающим маслом растекался по Ольгиному лицу, шее, глаза светились затаённым предвкушением – как у хищника, настигшего жертву, но ещё не вкусившего её.

– Давай присядем, на реку полюбуемся, на закат. Поговорим, – князь мягко покачнулся к Ольгиным губам, но она резко развернула голову и вжалась щекой в своё плечо.

– Не серчай, княже, – сказала Ольга в сторону, и голос её звучал спокойно и отстранённо. – Нет у меня времени послушать сказы твои занимательные. Мне возвращаться нужно, сейчас молодых в клети уведут, и мы, подружки, должны своей пляской испросить для них милости у Матушки-Земли и Рожаниц. А у нас по обычаю хоровод ведёт либо самая старшая незамужняя в роду, – Ольга повернула голову и посмотрела на князя, – либо же самая знатная. А я хоть и не кровная Томиле родня, как и Малина впрочем, но два года под одной крышей с ним прожила, как с батюшкой, вот и получается – родня, а по знатности и объяснять нечего… Так что и хоровод мне зачинать.

Князь молчал, положения тела не менял, своих рук с её плеч не убирал, продолжал в упор рассматривать Ольгу, только выражение глаз с масляно-предвкушающего менялось на досадливо-непонимающее, раздражённое.

– Если я не приду, обычай не исполнится – люто осерчать могут наши богини-матушки, – помолчав, пояснила Ольга. – Боюсь, гнев их не только на меня ляжет, – тут она опустила взгляд, скрыв глаза тёмными ресницами. – Боюсь, тебя, мужа весьма заметного и многонарочитого, гнев их коснуться может. Не приведи Перун, вдруг удача в пути изменит, а ведь путь тебе неблизкий держать, княже, – Ольга подняла глаза, внимательно поглядела на князя, и, выждав, осторожно отвела его руки со своих плеч. После этого, более ничего не говоря, развернулась и вышла на тропинку. Впрочем, пройдя несколько шагов, оглянулась и напоследок бросила:

– А ты, князь, можешь ведь и в одиночестве на реку полюбоваться, закаты у нас на реке знатные, а путь обратный поди найдёшь – не заплутаешь, – и было непонятно, то ли прозвучало это с наивным простодушием, то ли с затаённой насмешкою.

– Спасибо, что позволила, – зло пробормотал больше себе, чем удаляющейся девушке, князь, разъярённым зверем метнулся к расстеленному плащу, резко подхватил его, накинул и последовал за Ольгой.

Когда они вернулись на поляну, солнце уже зашло, зато ярко горели костры, а новобрачные только что поднялись из-за стола, чтобы отправиться в клети на укрытое одеялом из куньих шкурок поверх снопов из душистых трав брачное ложе. Гости и родственники, успевшие влить в себя немало сладких медов и горького пива, провожали молодых шуточными и довольно откровенными наставлениями, подначивающими Первушу и вгонявшими в краску Малину. И почти никто вокруг не заметил ни отсутствия Ольги с князем, ни их возвращения, лишь несколько отроков-гридней князевой дружины, завидев князя, опрометью кинулись к Игорю – узнать, чем могут князю услужить. Да ещё Яромир, в напряжённом ожидании поглядывающий в сторону реки, сразу заметил возвращавшихся Ольгу и князя и перевёл дух. Правда, волнение до конца не усмирилось в груди воеводы, потому как цепкий Яромиров взгляд тут же углядел и Ольгину безмятежность, и князево лицо – темнее тучи. По его знаку две пригожих девки, одна с блюдом в руках, где дымилось зажаренное на костре кабанье мясо, другая с тяжёлым, до краев полным самого сладкого и крепкого мёда кувшином устремились к князю, который, подойдя к столу, не обращая вниманья на царившее вокруг веселье, тяжело опустился на лавку и приник к первой попавшейся кружке с чем-то хмельным. Ольга же прямиком направилась к батюшке. Яромир приобнял Ольгу за плечи и, склонившись к самому её уху, спросил:

– Как, ты, дочка? Не обидел никто тебя? Али князя?

– Да что ты, батюшка, кто же меня обидит, когда я здесь – повсюду под твоей защитой? – Ольга доверчиво прижалась к Яромиру. – А князь, ты сам слышал, его Перун хранит, – с усмешкой добавила она.