Солнце против правил

– Считай, что отмазалась.

Но чаевых все равно не дала.

Лия вышла из душевой. Уборщица тетя Люся встретила сочувственным вопросом:

– Как у тебя только терпения хватает на таких?

– Железная воля, – улыбнулась медсестра.

Она давно привыкла носить броню и никому о собственных переживаниях не рассказывать.

– Чего опоздала-то?

– Самокат не заводился.

– Ох, зачем он только нужен тебе! Ездила бы, как все, на маршрутке.

Тетя Люся вечно пыталась загнать Лию под каноны как надо, но медсестра рьяно отстаивала свободу. С какой стати посторонняя тетя (пусть и милая) будет ее жизни учить?

Достала – под укоряющим взглядом уборщицы – энергетический напиток.

– Да что травишь себя! – привычно запричитала та. – Давай коктейль кислородный!

– Сами эту гадость пейте, – Лия с наслаждением глотала бодрящую смесь кофеина, таурина и гуараны. – Спросила: – Какие новости?

– Булочки с корицей сегодня знатные.

Персонал кормили тем, что курортники не доедят, но выпечки, да еще когда вкусная получалась, обычно не оставалось, а у Лии с кондитером Али дружба, так что понятно, к чему разговор.

– Сейчас сгоняю. Выпрошу, – пообещала медсестра.

– И в процедурный по пути загляни, – загадочно улыбнулась тетя Люся.

– Зачем?

– Там такой кадр! Вчера вечером заселился, девочки угорают с него. На бровях уже второй день. Ночную смену пытался шампанским поить. С утра у него капельница, пришел уже «тепленький», спрашивает: «Ничего, что я пьяный?»

– Выгнали? – заинтересовалась Лия.

– Нет. Специально к начмеду ходили, она сказала: мексидол или мельдоний в состоянии алкогольной интоксикации нельзя. А озон – ничего страшного. Так что лежит, капается. И песни поет.

– Да ладно. А народное возмущение?

В процедурке несколько кушеток, и пациенты вечно грызутся – то канал не поделят по телевизору, то кто-то по телефону посмел громко поговорить. А тут пьяный, да еще поет.

– Даже взрослым тетям нравятся красивые хулиганы, – хмыкнула уборщица.

Ладно, посмотрим – хоть что-то новенькое в череде болезненных старичков и дрессированных мужей. Но булочки, безусловно, важнее.

Прибежала на кухню. Повар поманил в закуток, куда видеокамеры не доставали, заулыбался:

– Целых три тебе отложил.

– Дядечка Али, ты такой классный, спасибо тебе огромное! Приходи на Шарко, я сегодня до шести.

Положила источающий ароматы бумажный пакет в рюкзачок – ее ноу-хау. Когда с сумкой по корпусу идешь, сразу подозрительные взгляды. А если у тебе к спине прицеплена небольшая емкость – начальству в глаза не бросалось.

В процедурке обычно медицинским спиртом пахнет, а сегодня прямо с порога запах хорошего коньяка шибанул. Но никакого красавца – на кушетках одни молодящиеся старушки.

– Где?

– В барокамере. Сморило его там, – шепнула процедурная сестра. – Такой хохмач! Нелька с ингаляций прибегала, рассказывала. Она прибор заряжает, а он ей: «Можно ли, пожалуйста, мне дышать не шалфеем, а коноплей?» К тебе тоже придет. Жди.

Лия над пьяным красавцем собиралась чисто поржать. Но остальных сотрудниц санатория (в большинстве своем незамужних) незнакомец заинтриговал чрезвычайно. Тетя Люся (в ее-то пятьдесят и с пьющим сожителем чего мечтать о столичных красавцах?!) в азарте собирала информацию из бухгалтерии и отдела бронирования. Экстравагантному пациенту оказалось 35 лет. Москвич. Не женат. Место работы – «индивидуальный предприниматель». Имя, только подумать, Борей! Тут уж и Лия заинтересовалась, спросила у интернета – оказалось, сын каких-то Астреи и Эоса, божество холодного северного ветра. Живет – один – в двухкомнатном люксе. Процедур набрал самых дорогих. Денег, видно, хренова туча – Юлия Карловна, их суровый начмед, стелется перед ним конкретно, даже когда Андрей Малахов приезжал, и то меньше прыгала.

Лие хотелось, когда между клиентами паузы, спокойно початиться в интернете, но тетя Люся твердо вознамерилась представить товар – молодую медсестру – лицом. Совала пилочку, заставляла привести сломанный ноготь в порядок. Пробник блеска для губ от косметологов принесла.

– Да плевать мне на вашего Борея! – отбивалась девушка.

Но когда вертлявая Милка с барокамеры похвасталась, что пациент ей целую тысячу чаевых презентовал, упрямиться перестала.

И даже заплела, вместо обычного хвоста, косичку «колосок».

После обеда принц, наконец, явился.

Лия из подсобки услышала хорошо поставленный бархатный голос:

– Добрый день, девочки! Возьмете меня шарконуться?

Хмыкнула: надо запомнить словечко, пригодится – ей-то, сотруднице душа Шарко!

Странно только, почему голос знакомым кажется? Выглянула в щелку. Поначалу не узнала. Красавец. Атлет. Лицо породистое. Губы секси. И никакой надменности, свойственной богам. На тетю Люсю (а ей реально до пенсии пара лет!) смотрит ласково – та сразу взбудоражилась, улыбается, суетится: пожалуйста, присядьте, а не хотите ли чаю травяного?

А в глазах, на первый взгляд чужих, что-то неуловимо родное.

Пригляделась внимательнее – и в страхе отступила.

Разве может вернуться тот, кто умер?

Он очень, фатально, разительно, изменился. Но еле заметный шрам на левом виске остался. И улыбка прежняя – одновременно хамская и беззащитная.

Боже мой. Это не может быть Борька. Но это все-таки он.

Ее старший, единокровный, брат. Хотя Лия его много лет назад похоронила.

* * *

Считается, что дети себя с трех лет помнят, но у Лии самая первая картинка гораздо раньше: деревня, двор утопает в снегу, и она – босиком. Пятки обжигает лютым холодом, каждый новый шаг – слезы. Борька тоже здесь, в воспоминании. Защищает ее, кричит: