Когда мой папа надевает шляпу

– Вот, смотри!

На фотографии третий ушастый мальчик, чуть постарше первых двух, сидит на огромном стогу сена и смотрит из-под ладони в небо. Рядом сидит другой мальчик, весь конопатый, в закатанных по колено штанах.

– А-а-а… при чём тут лётчик… где же самолёт?

– Улетел, – вздыхает папа.

Папа садится поудобнее, обнимает меня за плечи и начинает рассказывать.

– То лето я провёл в деревне, – голосом древнерусского сказителя заводит свою песнь папа. – Деревни тогда были…

Деревни, конечно, были не чета нынешним. Дома в них были огромные, как дворцы. Печные трубы упирались в небо. Клубника вырастала размером с кулак. Яблоки, те вообще были как арбуз. Коровы по деревне ходили, словно бронетранспортёры. Молока давали – зараз тонну. И жирность у него девяносто пять процентов. С половиной.

– И завёлся у меня там дружок, – продолжает папа. – Колькой звали. Ивановым. Механизатором хотел стать. Точнее говоря, комбайнёром.

– Комбайнёром, это, наверное, хорошо? – спрашиваю я.

– Вот и Колька так думал, – ухмыляется папа в усы. – Он же про самолёты ничего почти и не знал.

И стал мой папа (который в то время никаким, конечно, папой не был) этого Кольку просвещать. Про фюзеляжи там всякие, лонжероны и что там ещё у них есть, у самолётов.

– Подумаешь! – говорил Колька. – Лонжероны! Ты хоть раз в жизни на настоящей телеге катался?

– На телеге? – удивлялся папа.

– Ну с оглоблями и лошадью впереди.

Папа тогда и знать не знал, что такое оглобли. Про лошадь-то он, конечно, что-то слышал.

– У меня дядя бригадиром в колхозе работает, – сказал тогда Колька. – Хочешь, смотаемся к нему завтра?

…В поле пахло скошенной травой. Тут и там торчали островерхие стога. Стога были огромные, как Альпийские горы. Вокруг стогов суетились люди, перекладывали сено на телеги исполинскими вилами, кричали «но!», «тпру!», «куда пошла, дурында!».

– Вот оглобли.

Колька показал на две торчащие из телеги палки.

– Вот Чалый.

Между оглоблями лениво помахивал хвостом серый, с проседью, конь.

– Вот мой дядя. Василием Степанычем звать.

Василий Степаныч оказался весёлый и весь покрытый неровным загаром. Лицо и шея у него были тёмно-коричневые, а руки и грудь – молочной, какой-то даже детской белизны. Одет он был в засаленные штаны и видавшую виды кепку, лихо сдвинутую на затылок.

– Здорово, племяш! – сверкнул зубами Василий Степаныч. – С другом пришёл? Как звать-то?

– Минькой. Дядь Вась, он на телеге никогда не катался.

– Во дела-а-а… – почесал в затылке дядя Вася. – Что ж прикажешь делать?

– Прокати, дядь Вась…

– А что мне за прок? – усмехнулся дядя Вася. – Что мне с того будет?

– Мы тебе за это большое спасибо скажем!

– Спасибо – это хорошо, – согласился Василий Степаныч.

В те счастливые времена вообще всё делали за спасибо и счётов никто ни с кем не водил.

– Ну, полезайте! – скомандовал бригадир. – Вон, Федька сейчас поедет…

– Пошли, пока не передумал, – шепнул Колька папе… в смысле Миньке… в смысле… ну, в общем, вы поняли.

И они наперегонки бросились к телеге, на которой уже выросла куча сена размером с Казбек. Колька едва успел крикнуть «спасибо», как они уже были на самой вершине этого Казбека, под облаками.

Тут-то Василий Степаныч достал из кармана свой старенький «ФЭД» и щёлкнул.

– А фотографии-то когда будут? – крикнул сверху Колька.

– Н-н-но! – причмокнул Федька и взмахнул поводьями.

– И-и-и! – согласилась лошадь.

Телега дёрнулась. Казбек покачнулся. Они поехали.

Чалый шёл не спеша, как будто боялся расплескать свою ношу. Телега ровно, усыпляюще подрагивала. Сено кололо босые ноги, лезло за шиворот и в рукава.

– Всё-таки комбайнёром быть хорошо! – сказал Колька и откинулся на спину.

– А лётчиком лучше!

Мой папа тоже улёгся на сено, рядом с Колькой. Сверху на него смотрели ватные облака. Под облаками шныряли, перечёркивая небо, юркие ласточки. Высоко-высоко оставил белую полосу еле различимый с земли самолёт…

…Папа задумывается, смотрит в окно, как будто ищет там тот самый след от самолёта.

– Ну самолёт. Ну и что?

– И вот я кричу ему с телеги: выпустить закрылки! штурвал на себя! проверить крейсерскую скорость!

– А он?

– Что он?

– Ну выпустил закрылки-то?

– Да шут его знает. Может, и выпустил. Снизу-то не разглядишь.