Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

После смены отмыла руки, гляжу – а кожи на них нет, и они страшно болят. «Как же полеты?» – мелькнула у меня тревожная мысль. Я прибежала в санчасть – и доктор так и ахнула:

– Что же ты, глупая, наделала!

– А к воскресенью они у меня заживут? – спросила я. – Мне ведь на полеты нужно.

– Какие там полеты! – ворчала докторша, смазывая чем-то мои руки и забинтовывая их. Она выдала мне бюллетень и запретила снимать повязки и мочить руки.

На второй день я все же вышла на работу, но забивать раствор в швы не смогла даже в рукавицах. Тогда я стала носить ведрами цемент и песок. Чтобы не тревожить больные ладошки, ведро я брала как дамскую сумочку и несла его на согнутой в локте руке. Проходя с очередным ведром цемента, я вдруг услышала крики. Спорили парни из бригад проходчиков. Шуму и так было много – от отбойных молотков, чеканочных, работающих на сжатом воздухе, от шипения шлангов, от вагонеток. Но парни перекричали весь этот производственный шум.

– Аня! Аня! – слышу, зовут они меня. – Скажи, как правильно: упера или оперб?

Передо мной два здоровенных парня – красные от спора, сжимающие в руках огромные гаечные ключи. На всякий случай я встала между ними и примирительно сказала:

– Если по-французски, то будет оперб, а по-русски – упера.

Парни поутихли, посочувствовали, что мои руки забинтованы, и один спрашивает:

– Почему тебя никогда на танцах не видно?

– Некогда, я же учусь в летной школе нашего аэроклуба.

– И уже летала? – спросили шахтеры в один голос.

– Конечно, – слукавила я, покраснела и, нацепив на руку ведро, пошагала к себе на участок.

– Что у вас, Егорова, с руками? Почему несете ведро с цементом на бедре, а не в руке? – спросил идущий навстречу начальник смены.

– Мне так удобно, – ответила я и прибавила шагу. В начале смены бригадир не допускал меня до работы, но я убедила его, что хоть немного, но буду помогать бригаде в выполнении плана, и осталась.

К концу второй пятидневки мои руки поджили, – и я тут же отправилась в аэроклуб. На аэродром теперь надо было ездить каждый день. На шахте дела шли хорошо, но когда я попросила перевести меня работать в одну утреннюю смену, так как летать предстояло каждый день, бригадир Залоев запротестовал:

– Не пущу! Не имеешь права!

Осетин Залоев был красив. Черные с синевой огромные глаза горят огоньками из-под пушистых длинных ресниц, брови взлетели как два крыла, кудрявые волосы выбились из-под шахтерской шляпы. Высокий, статный. Уродливая спецодежда будто ему идет! И вот я рассматриваю его, а он что-то кричит на своем родном языке, бегает взад-вперед по площадке, размахивая чеканочным молотком. «Вот, – думаю, – по своей кавказской горячности еще как стукнет меня молотком!» А Залоев, успокоившись, примирительно говорит:

– Нэ сэрдыс на мэня, добра тэбе хочу. Брось свой полеты, можешь голову потэрят. Вот построим станцию, пойдешь учиться в институт на дневное отделение, в какой только захочешь, а сейчас, Аня, надо работать.

– Нет, Георгий, спасибо за совет, но полеты я не брошу.

И вот, отработав смену в шахте, мы собираемся, как на праздник, на свидание с небом! В вагоне по дороге на Малые Вяземы шумно, весело. Мы поем песни; запевает красивая белокурая девушка в синем вельветовом платье с красными пуговицами. На шее у нее шелковая голубая косынка – под цвет глаз. Это Аня Полева, тоже учлет аэроклуба. Незаметно пролетают полтора часа – и вот уже мы идем пешком к аэродрому. За ту неделю, что мы не были здесь, позеленели лужайки, а кое-где уже и черемуха расцвела. Виктор Кутов сбегает с тропинки, лезет в кусты – и я получаю первые цветы в своей жизни. Я еще сержусь на него, но подарок принимаю. А сержусь я на Виктора вот за что: когда был призыв Хетагуровой к девушкам – ехать на Дальний Восток[1 - В феврале 1937 г. комсомолка Валентина Хетагурова, жена одного из командиров войск Дальневосточного военного округа (Георгий Иванович Хетагуров, впоследствии Герой Советского Союза, генерал армии), обратилась к молодежи (и особенно к девушкам) с призывом ехать на освоение Дальнего Востока. На ее призыв откликнулось свыше 30 тысяч человек (прим, редактора).], я горячо откликнулась на него и принялась увольняться с работы. Перестала даже посещать занятия в аэроклубе! Отдел кадров увольнять никого не торопился и отослал меня в шахтком к председателю Шабовте – старому шахтеру, очень уважаемому человеку. Мы его не просто уважали, а любили, и шли к нему со всеми радостями и горестями, как к отцу. Когда я подала ему заявление об увольнении, он надел очки, прочитал, потом посидел молча, подумал, посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Я не видел твоего заявления, уходи…

А вечером приехали «делегаты» из аэроклуба – Кутов и Тугуши.

– Почему не посещаешь занятия?

– Уезжаю на Дальний Восток, – сказала я.

– А почему? – спросил Тугуши. – Ведь и наша стройка тоже комсомольская и не менее важная, чем Дальний Восток.

– Замуж, может, захотела выйти? Так зачем так далеко ехать? Выходи за меня, – горячился Виктор.

Я стала говорить, как на уроке политграмоты, что это патриотический призыв, что еду я по зову партии и по велению сердца.

– А почему только девушек призывают? Вам что, проще и легче осваивать тайгу, чем парням?

В душе я соглашалась с ребятами, но упрямо доказывала «делегатам» обратное. Тем не менее на второй же день я порвала заявление об увольнении и вечером пошла на занятия в аэроклуб. И вот в руках черемуха от Виктора. Я отламываю малюсенький лепесточек и начинаю гадать: вместо обычного «любит – не любит» шепчу про себя: «Полечу – не полечу…» Выходит «полечу», и, радуясь, я бегу легко и свободно навстречу своему будущему…

Первый полет

Что может быть в жизни удивительнее полета?.. Помню так: летное поле с жаворонками, с колокольчиками. В ряд выстроились наши самолеты и мы – в синих новеньких комбинезонах, осоавиахимовских[2 - ОСОАВИАХИМ, Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству, образовано в 1927 году слиянием Общества друзей воздушного флота, химической обороны и промышленности (АВИАХИМ) СССР и Общества содействия обороне (ОСО) СССР. В 1948 г. разделено на Добровольное общество содействия армии (ДОСАРМ), Добровольное общество содействия авиации (ДОСАВ), Добровольное общество содействия флоту (ДОСФЛОТ) (прим, редактора).] шлемах с очками. Каждая группа напротив своей машины. Начальник аэроклуба принимает рапорт начлета. Все замерли. А ветерок в лицо, дышится легко, свободно. И так хорошо жить на белом свете, так радостно! И думаешь: никогда-то не будет конца ни твоей молодости, ни самой-то жизни…

– По самолетам! – командует начальник аэроклуба.

Наш инструктор Георгий Мироевский садится в первую кабину, во-вторую – учлет Тугуши. Мы все очень завидуем товарищу: ему первому посчастливилось подняться в воздух.

– За-апус-кай моторы! – подает команду начлет.

– Выключено! – глядя на техника, стоящего около винта самолета, произносит инструктор. – Зальем!

– Есть зальем! – кричит техник, проворачивая винт.

– К запуску!

– Есть к запуску!

– От винта!

– Есть от винта! – И техник, сильно дергая лопасть – срывая компрессию, отбегает в сторону. Винт закрутился, мотор заработал, почихивая чуть заметным дымком. Инструктор выбросил в стороны руки, что означало – убрать из-под колес колодки. И вот самолет плавно порулил к старту.

С инструментальной сумкой, колодками, чехлами мы сидим в «квадрате» и наблюдаем за самолетом. «Квадрат» – это такое место, где находятся все свободные от полета учлеты аэроклуба и техники. Каждый не сводит глаз с самолета. Вот «наш» сделал несколько кругов над аэродромом и приземляется. Мы все срываемся встретить его, но техник строго останавливает:

– Пусть-ка одна Егорова встретит.

Ухватившись рукой за дужку крыла, я бегу широкими легкими шагами, стараясь не отстать от машины. Инструктор, не выключая мотора, приказывает садиться следующему, а мы окружаем Тугуши и засыпаем его вопросами.

– Ну как, хорошо?

– Хорошо! – отвечает он, улыбаясь во весь рот.

– Как хорошо? – спрашиваю я. – И ничуть не страшно?

– Нет, не страшно.

– А что ты видел?

Тугуши задумывается: