Старожилы. Люди города Е.

Начинать что-либо с нуля всегда сложно и ответственно, для этого надо иметь долю авантюризма в крови. «Но мы же из девяностых! Мы столько преодолели, потому что понимали: никто за нас этого не сделает. Хотя мне все вокруг говорили, что нереально успеть к первой намеченной свадьбе, уж больно много форс-мажоров свалилось на мою голову! – вспоминает Таня. – А я верила – успеем, не могу людей подвести, у них же свадьба!» Она всё преодолела, она ведь устроительница, и клуб открылся, и свадьба состоялась. Таня счастливо устроена: в стрессовых ситуациях она не паникует, а собирается с силами и вспоминает слова своей мамы: «В любой ситуации ищи выход! Ещё не зная как, делай». Половина дат на ближайшее лето в «Облаках» уже забронирована. А Таня продолжает идти дальше, с детским любопытством вглядываясь в мир, ищет новых знаний и впечатлений.

– Семья моя смеётся над тем, как легко я со всеми сближаюсь. С любым человеком нахожу общий язык и начинаю общаться. Но я где-то прочитала, что это свойство нормальной психики, когда человек легко налаживает общение. Есть даже такое специальное название – слабые связи. Они ни к чему не обязывают, но бывает, что такие интересные люди встречаются, и это так обогащает! Можешь по чистой случайности узнать что-то очень важное

Таня не верит в то, что люди или информация приходят к нам случайно. Где-то она вычитала, что самая главная энергия жизни – это вдохновение, именно оно ведёт за собой человека. Главное – понять, что тебя вдохновляет на самом деле, и никогда не врать себе. Танина энергия заразительна, и, кажется, неисчерпаема. Я никогда не видела её в дурном настроении, она не жалуется и не драматизирует. Мне всегда хотелось узнать, откуда в ней эта энергия – тёплая, оранжевая, солнечная. Может быть, от мамы? Она была огонь, коктейль казацкой и еврейской крови. Всегда, как паровоз, тащила за собой не только близких, но и дальних, кто не имел запаса жизненных сил.

Таня тоже такая, лишь иногда, зная за собой неуёмное стремление всех спасти и вывезти, старается «заземляться». Недавно один знакомый сказал ей: «Таня, у тебя турбулентность! Завихрения энергии! Притормаживай иногда!». Она пытается себя утишать, слушает только спокойную музыку, не выносит, когда вокруг хаос. И тянется к красоте и новым знаниям, как повелось с детства. Несколько лет назад она начала рисовать, после – обучаться игре на фортепиано, с нуля изучала английский, с головой нырнула в плавание (в прямом и переносном смысле слова), получила диплом специалиста по нескольким оздоровительным методикам – что-то вдруг потянуло в медицину! «Говорят, если у тебя слишком много знаний, но ты их не используешь, они загнивают, – говорит Таня. – Надо не просто учиться, а находить своим знаниям применение». Она старается следовать этой мудрости…

Я спросила у Тани, как она считает: человек с возрастом становится лучше или хуже? Борис Гребенщиков на этот мой вопрос однажды ответил так: «Плохие люди становятся хуже, хорошие – лучше». А Таня удивила меня, ответив другой цитатой из БГ: «Плохих людей не бывает: есть хорошие и больные! Их нужно жалеть…». «Знаешь, мне эти слова очень часто помогают, – продолжает она. – Так бывает: когда из большого диалога услышишь одну фразу, и вдруг она тебя как-то вытаскивает, даже спасает…»

Что для неё самое главное сейчас? Вопрос не из простых. Таня задумывается на минуту, а потом широко улыбается:

– Я хочу научиться принимать жизнь и людей такими, какие они есть. И я работаю над этим. Как только чувствую в себе какой-то негатив, что-то меня раздражает – тут же говорю себе: cтоп, эта ситуация для меня – урок, шанс чему-то научиться. Смирение, например, отлично воспитывается ожиданием в очереди – для такой непоседы, как я, это настоящее испытание. Но внутренняя работа над собой по-настоящему интересна, всё время открываешь что-то новое в себе. Да, на некоторые вопросы трудно или даже невозможно найти ответ – так и не надо. Просто иди за вдохновением, если откликается сердце, иди за ним. Не всё надо анализировать и по полочкам раскладывать. Женщина – это чувство. Я – так чувствую!

Старшие Танины дочки уже совсем взрослые, только Соня ещё школьница. Они разные. Света и Соня ответственные, упорядоченные, надёжные. Маша – она учится на модельера одежды – очень эмоциональна, движима чувствами, как сама Таня. Девочкам многое передалось от матери, прежде всего, стремление помогать людям, даже спасать их. Таня говорит: «Если в радость вам, делайте! И не ждите благодарности».

Эта мысль у неё выстраданная:

– Раньше я не то чтобы ждала отдачи, но думала порой: «Какая я хорошая!» А потом осознала, что это не я хорошая, просто мне свыше даётся такая возможность. Вот этому и надо радоваться, быть благодарной! И на добрые слова надо быть щедрой. Если ты что-то хорошее подумал о человеке, но не сказал ему, – значит, пришла старость! Вот дети говорят, что думают, и молодые душой – тоже. Важно чтобы это было искренне.

Последнее, о чём я спросила у Тани: почему ей захотелось познакомить меня именно с этими людьми, нашими старожилами? Зачем ей понадобилась такая книга?

– Всё очень просто, я ими восхищаюсь, и они делают меня лучше. Дело не в том, что я им помогаю, слава Богу, что подарил мне возможность быть им полезной! Я думаю, если честно, что больше получаю от этого общения, чем мои старики. Выхожу от них в состоянии абсолютной благости и думаю, как мне повезло. Этот человек мне рад, он подпускает к себе, а ведь у многих пожилых людей очень узкий круг общения по внутренним причинам, они не с каждым будут сближаться и контактировать. Я счастливица! И, знаешь, я ведь в старости тоже собираюсь быть интересным человеком! Многие пожилые люди только и делают, что жалуются, они сдаются… Сила, энергия наших героев (а им за 70, 80, за 90 лет!) меня вдохновляют, я стараюсь брать с них пример и хочу, чтобы они успели поделиться своей мудростью со всеми. Мне интересно разгадать, в чём их секрет любви к жизни? Есть ли то, о чём они сожалеют? Какой совет они дали бы молодым?

Что ж, об этих секретах и пойдёт речь в нашей книге, появившейся благодаря стараниям Татьяны Мустаевой – устроительницы.

Ох, Катька!..

Екатерина Вогулкина

Гора молчала. Люди застыли. Все ждали, когда с вершины спустится маленькая фигурка горнолыжницы. Некоторые, особо чувствительные, даже зажмурились, как в кино перед страшным моментом, но потом услыхали вой восторга и аплодисменты. Спортсменка лихо остановилась и воткнула палки в снег – видали?..

Рыбалка в тазу – и шапка в награду

«Ох, Катька, и тяжело тебе будет в жизни!» – говорила мама, наблюдая ретивую дочь. На Урале таких детей зовут ухо с глазом, а Вогулкины были именно что коренные уральцы, родом из Михайловского завода, что в Нижнесергинском районе. Позже Михайловский завод стал городом Михайловском. Даже фамилия у них местная: вогулы – это старое название народа манси. В Шалинском районе есть река Вогулка, приток Сылвы, есть и посёлок с таким названием, да не один.

В Свердловск Вогулкины перебрались где-то в 1923-м году, а Катюшка родилась спустя три года, в 1926-м. Городская получилась. «Нас было семь человек, большая семья, – вспоминает Екатерина Максимовна. – Мама была безграмотная, папа коновозчиком работал, пил хорошо. Жили они в одной маленькой комнатке в посёлке Шарташ, у озера. Родители спали на кровати, а дети на полу, тогда не принято было, чтобы всё лучшее – детям.

В посёлке Шарташ были дачи обкомовских работников, они приезжали сюда отдыхать семьями. Здесь однажды гостил Борис Пастернак, умудрившийся попасть во время прогулки в шторм на озере (тот, кто видел Шарташ, согласится с тем, что Пастернаку крупно повезло: штормы здесь бывают, мягко говоря, нечасто). Комнатка Вогулкиных, где они ютились вплоть до самой войны, тоже, кстати, называлась дачей. Смешно.

Когда пришла пора идти в школу, Катю записали почему-то не в местную, а в городскую – №36 во Втузгородке. Девочке надо было идти туда три километра от Шарташа. Она была маленькая ростиком, но при этом сильная, выносливая. Зимой заправляла юбку в штаны, вставала на самодельные лыжи – и бежала по снегу. Без лыжни, без всяких палок. Школьного портфеля у Катьки не было, мама сшила ей какой-то мешок – и вперёд!

– Я уже была тренированная, у нас в Шарташе все ребята были спортсмены, и я не отставала. На озере, как только замерзало, играли в русский хоккей без шайбы, делали шарик из тряпок. Или ледышку загоняли.

Для русского хоккея поселковые ребятишки сами делали себе клюшки – из дерева. Да что там клюшки, они и коньки сами варганили! Снимали с бочки обруч, распиливали, точили, привязывали к деревяшкам – не верёвками, потому что не было у них никаких верёвок, а рваными чулками матери или старшей сестры. За машинами по замёрзшему Шарташу ездили на коньках, прицепившись к борту крюком из толстой проволоки (на другом конце крюка делали специальный загиб, чтобы рука не сорвалась, а проволоку на улице подбирали). Катька, кстати, это первая попробовала. А когда в хоккей играли, то её, как самую маленькую, в ворота ставили. Защиты никакой не было, получала то ледышкой, то клюшкой… «Вспоминаю сейчас своё детство и не понимаю, честно говоря, как я вообще тогда выжила?» – говорит Екатерина Максимовна.

Характер у Катьки был с детства – не забалуешь! Голодать надоело, так она корыто железное взяла у мамы, большое такое, для стирки. Садилась туда и руками, как вёслами, гребла по Шарташу. С вечера примечала, кто где мерёжки ставил – вытаскивала их и забирала рыбу.

– За мной раз мужики бежали, так я в крапиве спряталась, чтобы рыбу-то не отдать. «У, – слышу, матери кричат. – Катьку твою поймаем, убьём! Скажи ей, Анна!»

Мама ей всё время говорила: «Ох, Катюшка, у тебя жизнь не кончится благополучно!»

Она росла среди мальчишек – братьев и друзей братьев. Папа разговаривал только матом, с матерью бывал груб, жесток даже. Катька однажды его спросила: «Ты почему к маме так относишься? Она ведь маленькая, а ты вон какой!» Отец ответил: «А у нас в Михайловском если мужик бабу не бьёт, так он не мужик». Уже потом, когда она домой приехала с третьего курса, ответила однажды отцу «любезностью на любезность». Дала отпор. Отец закричал: «Мать, мать, Катька-то наша что, с ума сошла?» Но притих на время.

Катя уже к первому классу была готовая спортсменка. Школьный физкультурник Александр Лаврентьевич приметил, как она на лыжах бегает, и тут же включил её в команду. Тогда Уральский Политехнический Институт шефствовал над 36-й школой, всё это с их ведома было. Школьная команда, потом институтская, после в городскую взяли.

Первым тренером Катерины стал знаменитый лыжный гонщик из Петербурга Анатолий Борин. Классе в шестом на каникулах поехала она в Архангельск, на первенство СССР среди школьников.

– У меня-то не лыжи были, а обрубыши какие-то. А для соревнования завкафедрой Вишневский позаботился, чтобы нам дали и лыжи, и ботинки настоящие. Правда, все на большой размер. У меня 34-й, а мне дали 39-й, студенческие. Крепление было по ботинку, мучение! Кстати, спортсмены тогда выступали на соревнованиях на трофейных лыжах, отбитых в войну у финских стрелков.

Бежали они тогда по Северной Двине смешанную эстафету. Мальчик, девочка, юноша, девушка. Холодно, ветер дует. Катька несётся вперёд в своих красных штанах, несётся – и ревёт, потому что ветер навстречу. Но когда круг повернул обратно и ветер стал в спину дуть, она прямо-таки полетела! Победили. Выиграла Катька шапку, меховую такую, с длинными ушами. Тогда они модные были. Только мама потом сменяла эту шапку в деревне на мясо. Есть-то надо было что-то.

А когда были сборы в гостинице, Катька впервые в жизни спала на настоящей кровати. С подушкой и одеялом. «Вот так мы жили, – говорит Екатерина Максимовна. – Одевались в рваньё. Ели непонятно что. А вот выжили. И что, дураками стали?»

Первая в слаломе

Детство Кате выпало не из лёгких, а юность началась вместе с войной. Многих ребят тут же забрали на фронт, некоторых из них Катька больше никогда не видела… Тогда ещё действовала Трудовая Армия, и отца туда отправили, а она осталась с мамой, она и двое младших – сестра и брат, близнецы. Надо как-то кормиться, а они были нищие в полном смысле этого слова. Голь перекатная. Ни коровы, ничего не было. Папе – только напиться. Сердобольные люди отдавали Вогулкиным картофельные очистки, мама их на мясорубке проворачивала и делала лепёшки. Екатерина Максимовна посейчас картошку видеть не может, очистков на всю жизнь наелась!

Она бросила школу, пошла работать. Уже не вспомнить сейчас, кто пристроил Катьку подавальщицей в кафе для артистов, под филармонией. Работала она бесплатно, то есть за еду. Уставали они там страшно, от духоты, от всего. Их начальство предупреждало: когда выйдете на улицу, сначала постойте у стенки – потому что от кислорода многие теряли сознание.

Но Кате в том кафе повезло, именно там её увидели члены сборной команды СССР, лыжные гонщики, чемпионы Союза. Они были эвакуированы из Москвы и Ленинграда, все с высшим образованием. Уговорили Катьку записаться в вечернюю школу. Дали советы, как идти дальше в спорте. Один из новых знакомых, москвич Александр Батенков, многое успел сделать для спортивной истории Урала за время своей эвакуации. Стал чемпионом города, основателем организованного слалома на Урале и тренером молодых спортсменов, в том числе – Екатерины Вогулкиной.

Лыжи Катя не оставляла, и фамилия её уже, можно сказать, высвечивалась. Ребята столичные, с которыми она познакомилась, занимались слаломом, а в Свердловске никто не знал тогда, что это за слалом такой. Катя Вогулкина стала первопроходцем слалома на Урале.

– Я на них посмотрела и думаю: а ведь лучше с горы кататься, чем бегать! Так увлеклась, что за два года выполнила мастера спорта. Лыжки мне сделали, и я каталась с Оленьей горы, за улицей Зимней. Там тогда ничего не было, мы делали объезд у Патрушихи, финишировали и прямо к речке выезжали. Сейчас там дорогу проложили, всё испохабили. А тогда даже всесоюзные соревнования несколько раз проводили у нас.

Катька неслась к успеху, как к победному финишу, – на скорости, без оглядки! Несколько раз она выступала в составе сборной команды подростков СССР, а в 1945 году её пригласили в сборную команду Свердловска, уже взрослую. Тогда устраивались соревнования между городами, Москва – Ленинград и так далее, вот и Свердловск тоже выступал командой. По программе должно быть двоеборье: гонка 5 км и две попытки слалома. В 1945 году Вогулкина стала второй, в 1946-м – тоже второй.

– Настоящим горнолыжникам я проигрывала, но в гонке делала их только так, а результаты суммировались. В 1947-м я победила в обеих дисциплинах и стала чемпионкой СССР по двоеборью. Здесь Екатерина так и осталась чемпионкой, пожизненно, потому что этот вид соревнований впоследствии отменили. Москва начинала проигрывать другим городам, столичным тренерам это не нравилось.

В 1949 году Вогулкина стала чемпионкой СССР по скоростному спуску. И тогда перед ней встал вопрос, что выбрать: горные лыжи или всё-таки беговые? Не разорваться же! Гонщики не отпускали её из сборной СССР, горнолыжники звали к себе. Год она моталась между разными дисциплинами, а потом перешла-таки на горные лыжи. И в 1949-м выиграла слалом-гигант и скоростной спуск в Уфе, обыграв ведущих спортсменов.

Шли годы упорных тренировок. Десять лет Катя была бессменной участницей сборной СССР, причём шла в первой тройке. «Никого из наших в живых уже не осталось, – вздыхает Екатерина Максимовна. – Я одна за всех живу».

Она усердно готовилась к Олимпиаде 1954-го года в Италии, в Кортина д’Ампеццо. Два месяца оставалось до старта, на Катю надеялись, делали ставку тренеры. И вот именно тогда удача и везение, с которыми Вогулкина даже не шла, а играючи летела по жизни, её оставили. Было это так.

26 марта Катя участвовала в финале международных соревнований в Чехословакии, в Высоких Татрах. Накануне прошёл сильный дождь, в снегу повсюду зияли глубокие ямы. Никаких ратраков тогда не было, спортсмены сами топтали трассы… Вогулкиной перед стартом выдали новые лыжи, она не успела к ним привыкнуть. Когда покатилась с горы, вдруг услышала сильный треск. Ну вот, расстроилась Катька, только надела новые лыжи – и на тебе. Но это не деревяшка трещала, а нога её! Кость. Катька вылетела на сильной скорости, снег после дождя схватил лыжу…

Заломалась – так это называется на сленге профессиональных лыжников. Заламывалась Вогулкина и раньше, конечно: то рука, то ключица, то сотрясение мозга – горнолыжникам так положено.

– У нас же не было тогда никакой защиты, даже шлемов! – рассказывает Екатерина Максимовна. – Крепления ремнями завязывались. Если бы автоматический замок был, открылся бы – и всё. А тут, представьте, десять метров ремня, наматываешь и думаешь только о том, чтобы нога и лыжа были единым целым.

Да, травмы бывали и раньше, но на сей раз всё обстояло куда как хуже. Перелом нижней трети голени, правая нога вывернута на сторону, смотреть страшно. Спустили лыжницу с горы на подъёмнике, переместили в Жилино, в частную клинику при чешском монастыре, положили в международную палату. В Союзе тогда ещё не было рентгена, телеаппаратов, как тогда говорили, а у чехов уже были. И Катьку это спасло.

Она ничего не понимала, думала – обычный перелом, делов-то. А врач, Примаров его фамилия была, посмотрев снимки, матом выругался: как я, говорит, эти кости собирать буду, мелкие такие? Примаров был чех, а почему матом пользовался, так это потому, что с нашими вместе воевал.

Катьку оставили в клинике на месяц одну, команда через пять дней заехала попрощаться. Каждый при этом думал, что теперь спорт для Вогулкиной закончился. Она 32 дня вылежала на спине, на вытяжке. Было три консилиума по ампутации правой голени, но Катька сказала: не дамся. А у неё тем временем уже ложный сустав начал формироваться, страшное дело! Перевезли её в Свердловск, начались мытарства по знакомым и незнакомым врачам, хождение по мукам на костылях. Консультации в Москве, Ленинграде, Киеве. По чистой случайности Катя познакомилась с хромой девчонкой, та искала самые разные способы, как спасти своё загубленное колено. Несколько месяцев та девушка ходила в библиотеку Белинского, разыскивала литературу, изучала статьи в прессе. Уже могла с докторами на одном языке разговаривать. И нашла всё-таки, какую надо делать операцию, а следом за ней решилась и Катька.

По-научному то, что было у неё, называлось консолидацией костной мозоли. Наращивание кости. В месте перелома образовался ложный сустав, он был, как твёрдая корка, мешающая росту. Чтобы разбить её, врач брал сверло и сверлил по-живому, потому что кость всё равно не замораживается, а только мышцы. Ни о каких общих наркозах и речи не шло! Вкололи стакан новокаина – и вперёд!