Преподобный Серафим Вырицкий

Между тем вслед за духовным торжеством в России постепенно нарастали общественные нестроения. Они не могли не коснуться и обширного мехоторгового предприятия Муравьевых. Если раньше рабочие были довольны добрым и снисходительным хозяином, то теперь они начали вести себя вызывающе, выдвигая все новые и новые требования.

Это нарушило строй жизни Муравьевых. Теперь они уже не могли всей семьей выезжать в Европу. Во время деловых поездок мужа за границу Ольге Ивановне приходилось надзирать за делами в России, дабы их предприятию не было нанесено серьезного ущерба.

Также супруги по-разному относились к создавшемуся положению. Василий Николаевич проявлял редкую терпимость к недобросовестным работникам, ведущим себя нагло и вызывающе. А они вовсю пользовались снисходительностью хозяина. Это очень возмущало Ольгу Ивановну – она считала, что в отношениях с рабочими следует проявлять бо?льшую твердость. Однако даже такое разномыслие не приводило любящих супругов к ссорам.

В 1905 году благотворительная деятельность Василия Муравьева была оценена Святейшим Синодом – 4 января он был представлен к награждению за богоугодные дела. Получение церковной награды подвигло Василия Николаевича расширить благотворительную деятельность – он становится действительным членом Ярославского благотворительного общества – одного из крупнейших в России. В отличие от многих других благотворительных организаций Ярославское благотворительное общество не ставило во главу угла материальные пожертвования, а делала основной акцент на христианской любви к ближнему и оказывала нуждающимся не только материальную, но и духовную поддержку. Такой подход к делу особенно импонировал Василию Николаевичу и его супруге.

1906 год принес Муравьевым духовную утрату. Их духовник – преподобный Варнава Гефсиманский – прихварывал уже давно. Но в 1906 году старец, предчувствуя скорую кончину, посетил основанный им Иверский монастырь на Выксе. По дороге он заехал в Санкт-Петербург, чтобы навестить живущих там духовных чад, в том числе и супругов Муравьевых. А незадолго до Пасхи 1906 года о. Варнава отошел ко Господу.

После кончины старца Варнавы Василий Николаевич нашел духовного советчика в лице архимандрита Феофана (Быстрова). В то время он был ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. Однако вскоре Василию Муравьеву пришлось разлучиться и с этим наставником – архимандрит Феофан после рукоположения во епископа Полтавского уехал к новому месту службы.

С годами Муравьевы начали тяготиться суетой столичной жизни. Дабы отрешиться от этой суеты, Василий Николаевич покупает дом в Терляево, расположенном между Царским Селом и Павловском. Однако дела все расширялись, и Василий Николаевич редко когда мог выбраться из Санкт-Петербурга в Терляево.

Тем не менее, бывали дни, когда столичный дом оставался почти пустым. В один из таких дней произошел особенный случай – Василий Николаевич, заехав домой, обнаружил там вора. Грабитель уже собрал ценные вещи, связал их в узел и собрался уходить. Но на выходе узел развязался и упал, и тут к грабителю, кинувшемуся собирать вещи, подошел Василий Николаевич. Грабитель не знал, что делать, но Василий Муравьев помог ему собрать украденные вещи и отпустил с миром. Когда же об этом стало известно, Василий Николаевич говорил, что сам подарил вору все награбленное.

Годы шли, Василий Николаевич и Ольга Ивановна по-прежнему занимались торговлей и благотворительностью. Но лишь с началом Первой Мировой войны супруги Муравьевы узаконили статус своего пребывания в Петербурге. До этого они официально числились крестьянами Ярославской губернии, временно проживающими в столице и занимающимися торговлей. Военное положение заставило их изменить свой статус – в 1915 году Василий Николаевич оформляет документы и становится купцом II гильдии, постоянно проживающим в Петербурге.

Между тем подрастал сын Муравьевых, Николай – он окончил Царскосельскую Николаевскую гимназию и поступил в университет на юридический факультет. В отличие от родителей, у него не было «деловой жилки»; Николай Муравьев был человек очень пылкий, увлекающийся. Эти качества, вопреки другим – благородству, жертвенности, патриотизму, сыграли в судьбе сына Муравьевых роковую роль. Николай Муравьев, учась в университете, увлекся теориями Соловьева и перешел в католичество. Поступок сына стал огромной скорбью для любящих родителей. Однако сын был уже взрослым и сам нес ответственность за свой выбор.

Не отказывался он и от другого выбора – в начале Первой Мировой войны Николай Муравьев ушел добровольцем на фронт. Там он был контужен, получил Георгиевский крест за храбрость. Вернувшись домой, Николай Муравьев продолжил образование.

Отречение от мира

Наступил 1917 год – теперь, когда сын стал полностью самостоятельным и вступил в брак, а в стране начинались великие потрясения, супруги Муравьевы могли, наконец, исполнить свою давнюю мечту – уйти от мира. Василий Николаевич закрывает обширную торговлю, обращая большую часть имущества в наличность. Вместе с супругой он переезжает в Терляево. В этот период Василий Муравьев делает большие пожертвования на храмы и обители. И, наконец, к 1920 году супруги Муравьевы принимают окончательное решение о постриге.

Первоначально Василий Николаевич планировал принять постриг в Троице-Сергиевой Лавре или в Гефсиманском скиту. Однако Троице-Сергиева Лавра была очень быстро закрыта новой властью. Тогда Василий Муравьев обратился за советом к митрополиту Петроградскому и Гдовскому Вениамину (Казанскому), будущему священномученику. Митрополит Вениамин благословил Василия Николаевича на поступление в Александро-Невскую Лавру, а его супругу, Ольгу Ивановну – в Воскресенский Новодевичий монастырь.

Но на пути к оставлению мира супругов Муравьевых становится еще одно искушение – как раз в это время распался брак их сына Николая, и его дочь, трехлетняя Маргарита, практически осталась сиротой при живых родителях. Кроме бабушки и дедушки позаботиться о девочке было некому. Но и эта проблема была разрешена – по просьбе митрополита Вениамина настоятельница Воскресенской Новодевичьей обители разрешила Ольге Ивановне взять внучку с собой.

13 сентября 1920 года Василий Муравьев подал прошение в Духовный Собор Александро-Невской Лавры о принятии его в число братии. Прошение было удовлетворено. Василий Николаевич стал послушником в Лавре, получив первое послушание – пономаря, а его супруга – в Воскресенской Новодевичьей обители.

Традиционно между началом послушничества и постригом должны пройти годы, дабы человек мог проверить – действительно ли монашество его путь или нет. Исключение делается в очень редких случаях, но именно таким исключением стали супруги Муравьевы – по канонам состоящие в браке должны принимать постриг одновременно. По благословению митрополита Вениамина 29 октября 1920 года послушник Василий Муравьев был пострижен с именем Варнава, а Ольга Муравьева – с именем Христина. Таким образом, их мирская жизнь была принята как достойная подготовка к монашескому постригу.

Лаврский инок

Вскоре после монашеского пострига о. Варнаву рукоположили во иеродиаконы – вслед за этим ему было поручено заведовать кладбищенской конторой Лавры. Это было довольно трудное послушание – погребения, отпевания, панихиды, заказные богослужения, расчеты с заказчиками. Множество потрясений в связи с революционными и послереволюционными событиями привели к огромному количеству жертв. В храмах Александро-Невской Лавры отпевание следовало за отпеванием. И так с раннего утра до позднего вечера. Один за другим следуют в книге прихода и расхода церковных лаврских сумм и в журналах Духовного Собора Лавры рапорты заведующего кладбищенской конторой иеродиакона Варнавы о сдаче им в казну значительных денежных средств, полученных за исполнение церковных треб и заказных литургий. Ревностно исполняя послушание, иеродиакон Варнава по мере сил и возможностей старался утешить скорбящих родственников погибших.

Но даже такое серьезное послушание не устраняло о. Варнаву от главного иноческого делания – стяжания Духа Святого. Все свое свободное время он проводил или в молитве, или в лаврской библиотеке за изучением отеческих творений. Кроме того, подобно другим братиям Александро-Невской Лавры, иеродиакон Варнава становится членом Александро-Невского братства, созданного для защиты христианства. В качестве члена братства о. Варнава помогал иеромонаху Гурию (Егорову) организовать пункт питания для голодающих.

Именно в это время сложились теплые отношения между иеродиаконом Варнавой и митрополитом Петроградским Вениамином. Смиренный и кроткий, владыка был человеком удивительно доступным. В обычае у него были ежедневные прогулки по Никольскому кладбищу Лавры, где находилась контора о. Варнавы. Таким образом, подвижники имели возможность часто видеться и беседовать.

Менее года прошло с момента пострига о. Варнавы; однако, митрополит Вениамин счел его готовым к священническому служению. 11 сентября 1921 года, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи митрополит Вениамин рукоположил иеродиакона Варнаву во иеромонахи.

На иеромонаха Варнаву было возложено послушание главного свечника Лавры. Теперь в его обязанности свечника входила закупка воска для производства свечей на свечном заводе Лавры и масла для лампад во все четырнадцать храмов монастыря, а также выемка пожертвований из кружек. Должность весьма хлопотная и ответственная, поскольку главный свечник отвечал за все средства, вырученные от продажи свечей, масла, за пожертвования, полученные во время тарелочного сбора, а также от некоторых частных благодетелей. В этом нелегком послушании о. Варнаве в полной мере пригодился тот опыт, который он приобрел занимаясь коммерческой деятельностью в миру. В архиве Лавры, относящемся к этому периоду, – многочисленные рапорты иеромонаха Варнавы о сдаче им в казну Лавры денежных сумм.

Но и на этом послушании иеромонах Варнава не забывал об иноческом делании. Однако для него исподволь уже наступало время духовного плодоношения. Постепенно и братия Лавры, и богомольцы начали отмечать особую духовную радость во время священнослужения иеромонаха Варнавы. Его проповеди отличались доступностью и простотой. Сказывался многолетний опыт подвижничества в миру. В отличие от иноков, подвизавшихся в уединении, бывший петербургский купец хорошо знал жизнь людей разных сословий – от простолюдина до утонченного интеллигента, их духовные нужды и затруднения. Именно в это время в слове и служении о. Варнавы начали отмечать необычайную духовную силу. Расширялся круг его духовных чад – поначалу к о. Варнаве обращались за советом и утешением богомольцы, затем его совета стали искать и монашествующие.

Между тем гонения на Церковь, с размахом ведшиеся по всей стране, проникали и за стены Лавры. Аресты духовенства, в особенности членов Александро-Невского братства, стали регулярными. В такой ситуации иеромонах Варнава, также будучи членом братства и опасаясь ареста, просил благословения митрополита Вениамина съездить на родину, дабы проститься со старушкой матерью. Митрополит благословил его, и о. Варнава уехал.

Вернувшись в Лавру, о. Варнава узнал, что власти арестовали митрополита Вениамина и его сотрудников. Поредевшая братия по мере сил и возможностей пыталась выйти из создавшейся ситуации – на смену попавшим в заключение должны были прийти другие – одним из них был и иеромонах Варнава, по решению братии вошедший в Духовный Собор Лавры.

В то время Духовный Собор Лавры стоял перед непростым выбором. Вскоре после ареста митрополита Вениамина в Лавре появился обновленческий «архиепископ» Николай Соболев, пользовавшийся безоговорочной поддержкой советской власти. Он заявил свои права на Лавру, потребовав прекратить возношение имени Патриарха Тихона за богослужением. Наместник Лавры, епископ Николай (Ярушевич) – в то время единственный свободный православный архиерей в епархии, вынужден был уклониться от разрешения этого вопроса, передав всю ответственность архимандриту Иоасафу (Журманову) и Духовному Собору Лавры. Причем мнения братии Лавры разделились – кто-то готов был стоять насмерть, продолжая возносить имя святителя Тихона, даже рискуя лишиться храмов и подсобных помещений; другие же, напротив, считали, что сохранив внутреннее самоуправление Лавры, можно признать самозваного «архиепископа» – именно такой позиции придерживался архимандрит Иоасаф. Его поддержали члены Духовного Собора: духовник обители, архимандрит Сергий (Бирюков) и иеромонахи Варлаам (Сацердотский) и Варнава (Муравьев). Это на время отсрочило закрытие Лавры. Однако часть ревнителей, отвергавших какие бы то ни было компромиссы с обновленцами, в знак протеста покинула Лавру. Но, к сожалению, иного выхода не было – митрополит Вениамин с ближайшими сотрудниками был расстрелян, многие члены Александро-Невско-го братства получили тюремные сроки. Лишь после освобождения в 1923 году Патриарха Тихона Лавра вернулась под патриарший омофор.

В это время иеромонах Варнава получает новое послушание – казначея Лавры. Мирские навыки о. Варнавы по-прежнему не отпускали его. Но он не роптал, усердно исполняя послушание. Духовные дарования о. Варнавы также не остались без внимания – духовник обители, архимандрит Сергий (Бирюков), начал готовить иеромонаха Варнаву себе в преемники.

На рубеже 1926–1927 годов иеромонах Варнава подает прошение о пострижении в великую схиму. Прошение о. Варнавы было удовлетворено – он был пострижен в схиму с именем Серафим, в честь преподобного Серафима Саровского, которого он весьма почитал.

А уже в 1927 году по общему избранию братии и Духовного Собора Лавры иеросхимонах Серафим становится духовником Александро-Невской обители. Это послушание становится для о. Серафима практически подвигом. Под его духовным окормлением оказалось множество духовных чад – это и братия Александро-Невской обители, и многочисленные богомольцы, весьма почитавшие благодатного старца Серафима, и местные архиереи. И если на других послушаниях, какими бы тяжелыми и ответственными они ни были, о. Серафиму удавалось находить свободное время для чтения и богомыслия, то здесь практически все его время принадлежало духовным чадам. Он часами исповедовал братию и богомольцев, причем условия в Лавре были весьма неблагоприятными. Троицкий собор, где обычно происходила исповедь, по недостатку средств не отапливался и о. Серафиму в любую погоду приходилось часами стоять на холодном каменном полу. Когда же силы совсем оставляли его, он ненадолго уходил в свою келью в Федоровском корпусе, но и там посетители не оставляли его в покое. Так что спал о. Серафим всего несколько часов в сутки.

Духовное служение ближним Господь вознаградил благодатными дарами рассуждения, прозорливости и исцеления. Вот свидетельства о нескольких таких случаях.

Как-то раз на исходе 1927 года к о. Серафиму пришел архиепископ Алексий (Симанский) – управляющий Новгородской епархией. У владыки тогда появилась возможность выехать за границу, и он просил совета о. Серафима, как ему поступить. Отец Серафим ответил ему так: «Владыка! А на кого Вы Русскую Православную Церковь оставите? Ведь Вам ее пасти. Не бойтесь, Сама Матерь Божия защитит Вас. Будет много тяжких искушений, но все, с Божией помощью управится. Оставайтесь, прошу Вас» [3, с. 36–37].

В другой раз к келье о. Серафима в Федоровском корпусе привели одержимую женщину, которая никак не могла войти в храм. Увидев ее, о. Серафим сказал: «Давайте вместе помолимся» [3, с. 41]. После этого он встал на колени перед иконами и начал молиться. Помолившись, о. Серафим помазал болящую маслом из лампады. Женщина упала на пол и начала корчиться и лаять. Отец Серафим стал молиться, накрыв болящую епитрахилью. Она затихла. После этого ее одержимость прошла – женщина смогла посещать богослужения.

Предполагается, что именно во время пребывания в Лавре о. Серафим написал самое известное свое произведение «От Меня это было». Хотя относительно его авторства точной уверенности нет.

В Вырице: 1930-е годы

Всего лишь три года был о. Серафим духовником Александро-Невской Лавры – к 1930 году тяжкие труды подорвали его здоровье. В какой-то момент, отпустив многочисленных исповедников и едва добравшись до кельи, о. Серафим просто не смог встать с постели. Обеспокоенная келейница позвала врача, который обнаружил у о. Серафима букет болезней: межреберную невралгию, ревматизм, закупорку вен нижних конечностей, сердечную недостаточность.

Болезни о. Серафим переносил благодушно; однако, его здоровье непрестанно ухудшалось. Врачи советовали оставить обитель и переселиться куда-либо в зеленую зону. Отец Серафим отказывался, но в дело вмешался правящий архиерей – митрополит Серафим (Чичагов). Он благословил о. Серафима переехать за город. Также митрополит благословил бывшую супругу о. Серафима – схимонахиню Серафиму – и их внучку – Маргариту – сопровождать батюшку.

Так начался период, свидетельств о котором почти не осталось. Это время – тридцатые годы, когда жизнь о. Серафима наиболее скрыта от посторонних – в отличие от мирского периода жизни старца или от его жизни в Лавре. Поэтому об этом времени ходит множество различных версий и домыслов.

Так, некоторые исследователи утверждают, что за эти годы о. Серафима несколько раз арестовывали. Другие же говорят, что старец не был арестован, но вынужден был скрываться, переезжая с квартиры на квартиру.

Достоверно же со слов внучки старца Серафима известно следующее. Они все: старец, матушка Серафима и Маргарита – действительно несколько раз были вынуждены менять место жительства в Вырице, но старец Серафим не скрывался – его местонахождение было известно властям. Несколько раз за о. Серафимом приходили чекисты – это случилось около 1937 года – в разгар жесточайших гонений на Церковь. Первый раз, когда они пришли, у старца было тяжелое обострение болезней, так что он не мог встать с кровати. Маргарита вышла к ним с младенцем на руках и потребовала медицинского освидетельствования своего деда, который был прикован к постели и совершенно нетранспортабелен. Посмотрев на о. Серафима, чекисты убедились в правоте молодой женщины. Не желая связываться с умирающим, они ушли. Однако о. Серафим и в этот раз выжил. Когда об этом стало известно властям, за о. Серафимом вновь пришли. Во время обыска старец подозвал к себе старшего из чекистов, взял его за руку и сказал: «Да простятся тебе грехи твои, раб Божий…» [3, с. 60] – и назвал чекиста по имени. Тот был потрясен, его коллеги также удивились, а старец Серафим молился о них. К концу обыска сердца гонителей чудесным образом смягчились. Так что начальник их даже сказал: «Если бы таких батюшек было бы больше, то мы все были бы верующими» [3, с. 60]. Старец же просил своих домашних угостить гонителей чаем. Отца Серафима и на этот раз не тронули – как уж чекисты оправдывались перед своим начальством – Бог весть.

Достоверно известно, что в первый период жизни старца Серафима в Вырице у него появилась возможность полностью отдаться монашескому деланию – молитве и богомыслию. Также к этому периоду жизни исследователи относят несколько стихотворений, написанных о. Серафимом. Вот самое известное среди них:

«Пройдет гроза над Русскою землею,
Народу русскому Господь грехи простит.
И крест святой Божественной красою
На храмах Божиих вновь ярко заблестит.
И звон колоколов всю нашу Русь Святую
От сна греховного к спасенью пробудит,
Открыты будут вновь обители святые
И вера в Бога всех соединит» [3, с. 47].

В Вырице: перед войной

Отец Серафим никогда не стремился афишировать свое пребывание в Вырице. Так что в первые годы его навещали лишь ближайшие духовные чада. Со временем и другие лаврские богомольцы обнаружили, куда удалился любимый старец; от них слава о вырицком старце разнеслась по всему православному Ленинграду. А к началу сороковых годов о. Серафим стал известен и местным жителям. В то время оба храма в Вырице были закрыты. Так что за духовным советом и утешением люди обращались к старцу Серафиму.

Видя, что он вновь волей-неволей оказался поставленным «на свещнице», о. Серафим усилил свои подвиги. Несмотря на тяжелые недуги о. Серафим неукоснительно соблюдал посты – более того, в понедельник, среду и пятницу он вообще старался не принимать никакой пищи. Бо?льшую часть ночи вырицкий подвижник посвящал молитве. Подражая своему небесному покровителю – преподобному Серафиму Саровскому, о. Серафим тоже молился в саду на камне. До камня – небольшого гранитного валуна, выступавшего из земли, старец добирался с помощью близких. Несмотря на то, что они постоянно уговаривали о. Серафима отказаться от этого подвига и молиться в келье.

Дни же старца Серафима целиком и полностью были отданы приему посетителей. Сотни людей с утра и до позднего вечера осаждали келью старца, прося его молитв, совета и помощи. Близкие, беспокоясь о здоровье о. Серафима, пытались оградить его от огромного потока посетителей. Однако, о. Серафим сказал им: «Теперь я всегда нездоров. Пока моя рука поднимается для благословения, буду принимать людей!» [3, с. 50]. По благодати старец чувствовал, кому встреча с ним нужнее – он старался вызывать таких людей из очереди. Прозорливость о. Серафима проявлялась не только в частных случаях. Еще до начала Великой Отечественной войны он предупреждал духовных чад о грядущей опасности.