Динкина акварель

Динкина акварель
Анна Кутковская

Конец девяностых. Динка живет в заштатном городишке нашей необъятной Родины. Ни денег, ни работы, ни будущего.В отчаянии семья планирует переезд и в поисках лучшей жизни собирается в Москву. Но для Динки это становится настоящей трагедией. Маленькое и незначительное для взрослых, но такое необъятное и глубокое для самой Динки горе, с которым она не знает, как бороться. Этот рассказ – о большой трагедии маленького человека.

Анна Кутковская

Динкина акварель

Моим бывшим лучшим друзьям

посвящается

Ночной разговор

Динка проснулась посреди ночи – будто кто в бок ее ткнул. Младшая сестра, Маняша, посапывала на соседней кровати. Луна заглядывала в окна ополовиненным боком – то ли надкусанный блин, то ли початый круг сыра. Серебристый ее свет мягко обводил немудреное убранство детской комнаты: стол-книжка, заменявший сестрам письменный стол, рядом – два стула с аккуратными горками покрывал на сиденьях и школьной одежды на спинках. Кособокий шкаф с деревяшкой вместо ножки – Динка постоянно ударялась об эту распорку то мизинцем, то большим пальцем. Книжная полка с учебниками и настольная лампа – вот и все, что было в детской.

За стеной кто-то бубнил. Сначала Динка решила, что это соседи. Но, прислушавшись, узнала голос отца. Странно, почему отец не спит? Неужели опять пьян? Динка очень отчетливо помнила те моменты, когда отец приходил домой пьяным. Она научилась угадывать его настроение: если в руках отца были цветы с соседского газона, пачка печенья, бутылка «Буратино» – хоть что-нибудь, значит, папа добрый. Если же отец приходил с пустыми руками, она знала: лучше спрятаться.

Отец скидывал обувь и рабочую одежду на пол, не умывшись шел на кухню. Суп ел прямо из кастрюли ложкой, вылавливая все мясо, а потом бросал многострадальную ложку с громким звоном в раковину.

Если мама была дома, начинались разборки. Отец укорял ее за то, что она не работает («да где ж я работу найду, если ее нет»), не экономит («Вась, девчонки и так мясо едят раз в неделю, куда еще экономить»), что хлеб черствый и еще, и еще, и еще… Когда мама наконец-то нашла работу, упрекал ее в том, что она бросает семью среди ночи, и вообще – подозрительная работа какая-то. «Уж не путанишь ли?» – грозно вопрошал отец. Динка не знала, что значит это слово, но смутно представляла себе, что это как-то связано с запутыванием: людей ли, ниток, бельевых веревок. С одной стороны, она была рада, что мама нашла работу – в доме появилось молоко, а иногда и свежие фрукты. С другой – поддерживала отца: зачем что-то или кого-то запутывать? Но, так или иначе, в такие моменты девочки прятались в комнате и боялись выйти даже в уборную.

Потом отец перестал пить. Обычно он приходил с работы в шесть вечера, если же задерживался, это означало одно – пьет. Вот и в этот раз часы показывали четверть девятого, а отца все не было. Маняша с тревогой смотрела на циферблат, потом на Динку, потом на маму – и так по кругу. Мама собиралась на работу, давая Динке последние указания, но та слушала ее вполуха – смотрела то на часы, то за окно.

А за окном лип к стеклам серый, беспросветный и холодный ноябрь. Ветер завывал в полуоткрытой форточке, в стекло колотился снег с дождем, оставляя после себя длинные мокрые дорожки. И от этого всего Динке было горько и безрадостно.

– Мамуля, пожалуйста, останься сегодня дома, – прерывающимся голосом попросила она.

– Дина, ты уже взрослая, должна понять, что…

– Работа, – перебила ее Динка и тихо вздохнула, – когда-нибудь мы будем жить хорошо?

– Конечно, – мама ласково погладила Динку по щеке, а глаза ее странно заблестели.

Тут в замочной скважине раздался шорох ключей. Динка бросилась открывать двери. На пороге стоял отец: мокрый – вода стекала с него ручьями, нос посинел от холода, в покрасневших обветренных руках он держал что-то маленькое и пищащее. «Принес!» – возликовала Динка внутри и кинулась к отцу. Тот протянул ей сложенные руки и, виновато улыбаясь, произнес:

– Вот, нашел у подъезда. Почти замерз и плакал как ребенок.

Подбежала Маняша, выхватила из рук отца пищащий комочек и, причитая, утащила его в комнату. Динка бросилась следом за ней. Увлеченные спасением котенка, они не сразу услышали, как отец с матерью начали ругаться.

– Закрой рот, тупая баба, я содержу тебя и твоих детей!

– Это наши дети! Я работаю также, как и ты, а еще огород и быт тяну на себе, пока ты в гараже пьешь!

– Еще неизвестно, что там у тебя за работа такая по ночам!

– Постыдился бы уж чепуху молоть! Последние мозги пропил!

– Не называй меня алкашом, а то…

– А то что? Что ты мне сделаешь? Уйдешь? Скатертью дорога! Только кому ты нужен, алкаш несчастный!

– Я сказал, не смей….

Потом в коридоре что-то ухнуло, стукнуло, коротко, по-чаячьи и как-то болезненно вскрикнула мама. Динка рванулась в прихожую. Тусклая лампочка без абажура освещала унылым желтым светом отца с занесенным кулаком и маму, сидевшую на полу у вешалки. Из носа у нее текла струйка крови, щека была круглая и красная, как зимнее яблоко. Не соображая, что делает, Динка повисла на поднятой руке отца.

– Папочка, пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо. Там Маняша, не надо, – повторяя эту скороговорку, она заглянула в глаза отца – пьяные и налитые кровью. Глаза не человека – зверя.

От страха Динка заплакала. Потом случилось сразу много всего и быстро: отец рухнул на колени как подкошенный, мать кинулась к нему, подхватила Динку и оттащила под вешалку, из комнаты с громким криком и плачем выскочила Маняша. Когда же отец уснул посреди прихожей, как был – в грязной рабочей одежде, похожий на кучу грязного белья, мама уложила девочек спать, а сама убежала на работу.

Утром Динка увидела отца: опухший, но чисто выбритый, после душа, он приготовил завтрак, накрыл на стол и ходил от окна к столу в ожидании жены. На столе стояли цветы.

Когда мама пришла домой, Динка сперва не узнала ее: левая половина ее лица стала похожа на баклажан. Не обращая внимания на мужа, она обняла дочерей и прошла в спальню, чтобы переодеться. Но не успела она сделать и шагу, как отец бросился к ней в ноги, обхватил колени и заговорил прерывающимся голосом:

– Надя, прости, прости непутевого! Больше ни капли в рот не возьму, только прости!

Мама стояла молча, будто окаменев, смотрела куда-то в сторону. По щекам у нее снова текли слезы. Как будто через силу она подняла руку и тронула мужа за плечо:

– Вставай, Вась. Будет тебе уже, дети смотрят.

С того момента прошло два года. Отец не пил даже пиво, даже на Новый год, даже на день рождения. Котенок тот вырос в Графа – ласкового, но ленивого кота.

И вот теперь Динка с замиранием сердца прислушивалась к разговору за стеной. Неужели отец снова начал пить?

Тихонько, чтобы не скрипнула кровать, она вылезла из-под одеяла и на цыпочках прошла к кухне, встала под дверями и прислушалась.

– …и никак иначе. Надо уезжать.

– Вась, ну куда ехать-то, подумай. Тут у нас и квартира, и огород, тут и родители похоронены.

– Завод закрывают, работать будет негде, – кипятился отец.

– Да как же так, да разве ж так можно, – причитала мама. – Где же люди буду работать? Как жить? На что детей кормить?

– Вот потому и надо уезжать, пока есть возможность.

– Ох, Вася, куда же мы поедем. Кому и где мы нужны?

– Не знаю, но надо уезжать.

Динка оторопела: как уезжать? Куда? Зачем? А как же конкурс в художке? Ведь главный приз же – поездка в Москву! Родители еще о чем-то спорили, но Динка уже не слушала и не слышала их.

Субботняя радость

За окнами набирал силу апрель: весело чирикали воробьи, барабанила по подоконникам капель, на улице пахло остро, пряно и мокро. От этого запаха у Динки начинала немного кружиться голова, а в груди становилось так тесно, что хотелось выскочить на улицу и бежать, покуда есть силы, а потом еще маленько.

Обычно в это время мама проращивала на подоконнике в марле огурцы и помидоры, в маленьких баночках зеленели росточки болгарского перца. Отец перебирал старую «Ниву», которая на своем веку перевезла столько мешков картошки, что счету им нет. Конечно, старушке уже пора было на покой, но, так как заменить ее никто не мог, она все еще было на ходу.

Этой весной все было иначе: родители запирались на кухне, о чем-то спорили вполголоса, щелкали кнопками калькулятора, пили пустой чай. После таких посиделок Динка находила на кухне тетрадные листы со столбиками цифр и адресами, выведенными маминым аккуратным почерком.