39 долей чистого золота

Дым стал подниматься ровной голубоватой струйкой и рассеиваться над бумажной шляпой, а резкий запах тут же затмил свежесть сегодняшнего дня.

– Катюша к нам приехала! – выдохнув дым, радовался он. – Катюша!

Таня застыла в изумлении, лицо ее стало удивленно-счастливым при виде такого чуда, а приподнятые вверх брови говорили о том, что пока было не решено, как поступить: то ли сыграть Катюшу, бросившись на шею дедушке, дабы не разочаровать его надежд, то ли сказать правду, мол, никакая я не Катюша, но тоже вполне сойду.

Пока Таня размышляла, как лучше отреагировать, из темной подъездной глубины послышались шаги и оханье. Бубня себе под нос, вышла маленькая, абсолютно круглая, не менее милая и не менее сказочная мадам в домашнем халате и точно таких же клетчатых тапках. По всей видимости, это была бабушка Катюши. Преодолев все те же препятствия в две ступеньки с не меньшим трудом, бабушка Катюши подняла голову и пристально посмотрела на Таню:

– Какая же это Катюша, старый?! Это не Катюша, это девушка какая-то чужая сидит.

А затем, надев выходную улыбку, повернулась всем туловищем к Тане и, немного поклонившись, проговорила:

– Здравствуйте, девушка.

Таня тоже поздоровалась, но с более естественным выражением лица. После чего старички медленно, под ручку поковыляли прочь, а Таня еще около часа сидела на лавке и наслаждалась долгожданным отдыхом после трудного пути.

«Второй этаж – это тебе не десятый», – думала Таня, свесившись из окна кухни своего нового жилища: вида нет никакого, торчит лишь кусок небольшой городской площади, детский городок, с которого доносятся непрерывные крики, создающие звуковой фон, словно радио, и небольшой кусок тротуара, по которому время от времени цокают прохожие. Таня поторчала в окне, внимательно изучив все, что попало в обзор, а затем стала осматривать квартиру сестры. Прихожая узкая и длинная, сразу за поворотом, обклеенным старыми замусоленными обоями, простираются «просторы» шестиметровой кухни, не менее замусоленной, чем те самые обои на повороте.

«Очень непохоже на жилище моей педантичной сестры-перфекционистки», – размышляла Таня, водя кончиком острого носа туда-сюда. Прямо была гостиная, покрашенная в бледно-персиковый цвет, в середине стоял стол, а по обе стороны от него серые бархатные диваны-близнецы, отделанные деревянными вставками. Тяжелые шторы спускались вниз вдоль высокой стены и выписывали кренделя, тисненные золотой бархатной каймой, слабо напоминавшие викторианский стиль. Над диванами – картины: одна – «Ковер-самолет» Васнецова, не оригинал, разумеется, а другая – неизвестная на сей момент Тане репродукция тройки лошадей, несущейся вдаль.

«Это явно не моя сестра повесила, она на такое в принципе не способна, скорее, тут висела бы ее свадебная фотография или та, что сделана в Геленджике – на песчаном берегу, в позе лежащей лошади, – будь то дело рук моей сестры. А еще засохшие цветы в вазочке или под стеклом», – и тут Танин взор пал именно на вазочку, стоящую на полочке с засохшими цветами. Сделано с любовью и драматизмом.

Комната оказалась проходная, и следом за ней была еще одна проходная, а уже из нее проход в спальню. Кто так строил? Зачем столько проходных комнат, если жить в них все равно нельзя – коридоры сплошные? Это старый четырехэтажный дом со скрипучими деревянными полами, высоченными потолками, большими окнами и вытянутыми проходными комнатами. Мрак. И еще так далеко от города.

Ближе к вечеру Таня освоилась, и ей даже стала нравиться новая обстановка, она не спеша раскладывала вещи, представляя предыдущих обитателей этого дома, поскольку бытовые будни своей сестры представлять было, ну, совсем не интересно. И только фантазия девушки хотела было разыграться по полной, как голодный желудок тут же дал о себе знать: кроме утреннего кофе, в нем еще ничего не побывало за день, и он не на шутку рассердился, начав издавать журчание и бурление. Таня сложила в рюкзак необходимое и, перешагнув через свои сумки, стоявшие в прихожей прямо на пути так, что не споткнуться о них было невозможно, вышла из дома.

Солнце село, и небо помутнело. Таня возвращалась по узкой аллее, по обе стороны, усыпанной лавочками, на которых сидели пенсионеры с палочками в руках, малолетки с набитыми жвачкой ртами и грустные молодые мамы с орущими колясками. Рюкзак был расстегнут и висел на одном плече, из него тянулся тонкий аромат бородинского хлеба. Таня залезала в рюкзак рукой и, шелестя пакетом, отламывала кусок за куском. Что плохого в том, чтобы есть хлеб на улице, как говорится, всухомятку? Что это вообще за сухомятка такая? А слюни? Они что, не считаются? И вообще, где статистика, что от этого умирают? Нету? Всем, кто вытаращивает глаза при виде съеденной по дороге буханки черного хлеба, до свидания!

Небо стало розоватым, а это означало, что завтра будет жарко. Дотошные комары вились в воздухе плотным жужжащим роем на фоне торчащих из-за макушек деревьев одиноких новостроек в дальней части города и гнали поскорее домой своими назойливыми, колкими укусами. По возвращении обнаружилось, что света в подъезде нет, и Тане пришлось пробираться сквозь кромешную темноту, вспоминая момент прощания с сестрой на вокзале. Она ведь вроде что-то говорила – это было как раз одно из не пойманных колец, которое пролетело мимо, задев кончик уха и прядь растрепанных волос.

3

Следующим утром, после двухчасового принятия душа, Таня выскочила из ванной абсолютно голая и поскакала по коридору на мысочках, оставляя за собой мокрые следы на полу. Никакого отношения к эксгибиционизму это не имело, а было связано лишь с тем, что в ванной не нашлось ни одного чистого полотенца. В его поисках Таня порылась в нескольких шкафах, а затем обнаружила еще одну узкую дверь в коридоре – в гардеробной-то точно есть чем вытереться. Когда Таня замотала голову полотенцем, тело почти высохло, само собой. В кладовой между стеллажами находилась еще одна дверь.

«Закрыто», – дернув за ручку, подумала девушка. Сверху и снизу находились дверные засовы, замазанные толстым слоем краски вместе с самой дверью и стеной. Засовы прилипли намертво, а распаренные пальцы соскальзывали с маленькой задвижки, тем самым разжигая интерес еще больше. Таня не собиралась сдаваться и вспомнила о ящике с инструментами, который видела накануне вечером в коридорном шкафу. Споткнувшись о свои сумки, которые все еще валялись в проходе, она взяла отвертку, пассатижи и вернулась обратно. «Вот теперь-то ты откроешься», – прикусив нижнюю губу, сказала Таня. Все оказалось сложнее, чем ожидалось, но уже через несколько минут краска была содрана, засовы искорежены, и дверь сдалась в борьбе с неутолимой жаждой удовлетворить любопытство. Дверь открывалась на себя, на пути встали коробки с обувью и большая плетеная корзина с посудой. Через щель в двадцать сантиметров виднелась только темнота, Таня просунула руку и стала водить по стене в поисках выключателя – но его там не оказалось, и тогда девушка расчистила проход, чтобы дверь открылась полностью. Комната была небольшой, может быть, чуть больше кухни, но вытянутой формы. Свет, пролившийся из коридора через кладовую, осветил лишь часть комнаты – много-много картонных коробок, покрытых ровным голубоватым слоем пыли, стояли друг на дружке, деревянная кровать – на ней книги, коробки, набитые полиэтиленовые мешки, старинный деревянный комод, а к нему прислонено стоящее рядом на полу зеркало, завязанное в простынь. Это все, что удалось рассмотреть. На несколько секунд Таню охватил ужас и парализовал ее голое тело, стоящее посреди комнаты в тусклой полосе пролившегося света, словно муху после укуса паука-птицееда. Девственный покой чьей-то некогда существовавшей здесь жизни был разрушен в тот самый миг. Всю таинственность и загадочность ситуации испортил молодой мужской голос из-за стены:

– Кто здесь?

Таня стояла неподвижно.

– Кто вы? Я вас слышу.

Таня испуганно выбежала из комнаты в гардеробную и придвинула обратно плетеную корзину с посудой, представляя выражение лица сестры, когда та узнает о том, как Таня сломала дверь и голая влезла на соседскую территорию. Но и с ее стороны было опрометчиво забыть предупредить, что квартира коммунальная. Хотя, возможно, она об этом и говорила.

Вечером, когда уличный шум стих и за окном послышался ночной стрекот кузнечиков, Таня снова сдвинула в сторону плетеную корзину с посудой. На этот раз девушка была одета, и в руках у нее был маленький фонарик, найденный в той же коробке с инструментами. Круглое световое пятно медленно перемещалось по темной комнате, останавливаясь на мелочах вроде светильника на стене и содержимого в глубине комода. Каждый шаг сопровождался протяжным, раздражающим глухим скрипом, который издавал старый деревянный паркет, будто разговаривая с девушкой. Ему, видимо, наскучила тишина, и он был совсем не против поболтать. Света в комнате не оказалось, из пыльного перекошенного плафона торчал лишь пустой патрон, окон тоже не было, фонарик стал единственным светилом.

«Очень странная комната, – думала Таня. – Соединяет две части квартиры, а по ощущениям она соединяет вовсе не помещения, а две разные жизни». Бурная фантазия закипела, словно извергающийся вулкан, изливая все новые и новые версии.

– Добрый вечер, – раздался голос за стеной.

В этот раз голос ничуть не испугал девушку, даже учитывая то, что она находится не на своей территории, а, наоборот, был очень кстати, поскольку мог пролить свет на некоторые очень волнующие ее вещи.

– Добрый, – отозвалась Таня.

И в голове ее тут же выстроилась очередь из вопросов, расталкивающих друг друга и пытающихся пролезть вперед, словно народ, стоявший в очереди за чем-то очень важным с омерзительным ощущением того, что важного хватит не всем.

Но для начала стоило все же извиниться:

– Простите, что я к вам вот так – без приглашения, очень уж любопытно стало, что здесь.

– Ничего-ничего! Это ваша комната, можете делать с ней что хотите, – с насмешкой ответил голос. – Хотя, учитывая то, что я не знаю, кто вы и как тут оказались, может, и не ваша.

Голос сказал это с каким-то унизительным акцентом, так, что Тане стало не по себе. «Кто я вообще? Может, вор какой-то, лазаю тут среди старья и хлама в поисках сокровищ», – говорило с девушкой ее внутреннее я.

– Апчхи!

– Будьте здоровы, – нежно, с ласкающей материнской заботой ответил голос.

– Апчхи! – чихнула Таня еще громче.

– Наверное, пыли наглотались, – продолжил голос свои издевки.

– Спасибо, – шмыгнув носом, сказала Таня и стала вытирать сопли рукавом так усердно, что луч фонарика начал колебаться по стене.

Девушка пыталась представить своего собеседника, заглядывая в щелку замочной скважины еще одной двери, разделявшей две комнаты. Полная темнота – ничего не видно. Видимо, с той стороны щель была чем-то закрыта или попросту в комнате было темно.

– Увидела что-нибудь?

– Нет! – Таня отпрыгнула от двери. – Ты видишь меня?

– Нет.

– А как узнал, что я смотрю в щель?

– Секрет.

– Давай рассказывай.

– Нет.

– Тогда я уйду.

– Иди. Ты все равно вернешься.

– С чего это ты взял?

– Ты уже была тут. Я слышал, как ты ломала дверь, чтобы попасть в эту комнату. Потом вернулась еще раз. Ты вернешься снова, даже если уйдешь, это точно.

– Мистер Логика. Пока!