Привет, Яга!

– Хочешь сказать, теперь мы пойдем к этому же дереву, только на Другой Стороне? Оно Там и Тут растет одновременно?

– Ну наконец-то, поняла. Ты меня совсем не слушала? Еще я сказал, что Там с ним можно говорить как обычно.

– Ничего себе! – Похоже, придется соглашаться на это ужасающее приключение. – Ладно, предположим, уговорил. Только потом, когда вернусь, я еще одну комнату к домику приделаю, и ты не будешь ворчать.

– Куда еще? Неужели пяти горенок мало? – спросил Василий, улыбаясь.

Вчера вечером, когда я уже почти заснула за столом, встал вопрос, где мне теперь спать. Прошлую ночь, как выяснилось, Василий скромно провел на крыльце, – по его словам, правила приличия для юных особ еще никто не отменял. Иногда он просто поражал меня необычными мыслями.

Потом, хитро улыбнувшись, помощник предложил мне сделать для себя спальню. По его словам, именно я была хозяйкой домика и могла с ним творить что захочу – хоть новый спортзал приделывай, – такое вот удобное жилье. Он потом еще долго объяснял про «связь между нашим восприятием реальности и его материализацией, которая на границе двух миров перестает подчиняться обычным физическим законам», но я уже совсем засыпала.

– Представь сейчас спальню своей мечты и попробуй сделать новую комнату… Хотя бы вот отсюда. – Он указал на пустую стену между окном и аркой кухни.

– А туалет своей мечты я тоже могу забацать? – брякнула я.

– Несомненно, – подтвердил Василий, и я взялась за работу.

Буквально за полчаса в моем чудном домике появились спальня, библиотека, будуар (не знаю для чего, но мне нравилось название) и гардеробная, которую Василий из-за гигантских размеров упорно считал за отдельную комнату.

У меня никогда не было жилья, чтобы обустроить его по собственному вкусу, даже отдельной комнаты в детстве. Наша семья, казалось, приговорена к хрущевским малосемейкам, а общагу мне пока и вспоминать не хотелось.

Но этот домик почему-то сразу стал моим, его приятно было украшать и улучшать, тем более что такой созидательный процесс не требовал ни денег, ни долгого ремонта, ни даже (о чудо!) времени. Возможно, я немного переборщила, но ведь надо же было потренироваться!

Василий на первые эксперименты глядел очень внимательно, но потом ему это надоело, и он только неодобрительно считал новые комнаты, а я подумывала о тренажерном зале.

– Ну, как скажешь. – Ради этого похода помощник был согласен на любой каприз. – Тогда пойдем!

– Что, прямо сейчас?

– У нас, если честно, мало времени. – Мой почти-кот беспокойно посмотрел в окно. – Надо успеть все сделать до захода солнца, встречать там Черный Рассвет не стоит.

Я решила дальше не расспрашивать, а то раздумаю еще идти, поэтому просто встала посередине комнаты и вопросительно взглянула на помощника.

– Ну, и чего я должна для этого сожрать?

– Нет, – Василий усмехнулся, – ты же Яга, а значит, сама – главный механизм, так сказать. Тебе достаточно… – он извлек откуда-то ужасно безобразную старую палку, – …просто стукнуть клюкой в пол и пожелать, чтобы избушка повернулась. Вот и все.

– А зачем тогда заморочки с питанием… гостей?

– Стукай давай, времени мало.

– Надо говорить «стучи».

– Быстро!

Я испугалась окрика и брякнула корягой в пол, стараясь не держаться за нее слишком крепко, – очень уж плохо эта палка выглядела, – хуже, чем у Бабы-Яги в моем садике под Новый год. Так как ничего не произошло, попробовала еще «пожелать»:

– Повернись! Так, что ли?

Уже на последних буквах меня опять настигло отвратительное ощущение. Дом закружился. Зажмурившись, чтобы не видеть, как великолепный дизайн превращается в ошметки, я опять оказалась на полу. Через мгновение теплая голова ткнулась в руку, раздалось мурчание. Кажется, пора открывать глаза.

– Я уже настоящая колдунья, скоро можно будет в театре подрабатывать.

Кот, если бы мог, закатил бы глаза, но он просто торопил меня выйти. Я отбросила мерзкую палку и со скрипом поднялась. Себя оглядывать даже не собиралась, но вот на комнату не удержалась, посмотрела. То же запустение, пыль, прах и паутина – не домик, а склеп, и в нем один живой мертвец. Василию хорошо, он хотя бы сильный и ловкий, вон как лоснится. Котяра, возмущенно фыркнув, подскочил к палке и начал показывать на нее лапой.

– Чего, ее взять с собой, что ли?

Кот усиленно закивал, будто разговаривал с полуглухим дебилом. Затем он также недвусмысленно показал на старую корзинку, которая валялась в углу.

– Надо будет тебя каким-нить зельем напоить, чтобы ты тут заговорил, милок. Сварю на досуге из мухоморов, – попыталась я пошутить и поковыляла к выходу.

Спина ужасно болела, суставы трещали, причем в прямом смысле. Я с трудом распахнула дверь, увернулась от посыпавшейся трухи и с опаской высунула голову наружу. Мир вокруг избушки распахнулся мне навстречу, обдав запахами прели, сырой земли, старого дерева и осенних листьев.

Там, на стороне молодости и жизни, в окно светило теплое апрельское солнышко, а здесь в темном небе висела огромная голубоватая луна. Вспомнив про какое-то там Черное Солнце, я заторопилась. Луна, хоть и необычная, выглядела не опасно, а как-то… умиротворяюще, что ли. Ее свет навевал легкую грусть, но, кажется, не вредил. Мир вокруг выглядел тихим и спокойным, хоть и совершенно чужим.

Кот уже давно просочился наружу и теперь истошно мяукал, стоя на дорожке. Точно, надо выходить. Избушка стала моим обжитым пространством в этой неизведанной части вселенной, но покинуть ее придется. Ступеньки скрипели под ногами, дурацкая палка простучала по ним неожиданно громко. Сойдя с крыльца, я, шаг за шагом, пошла за Василием. Он уводил меня по дороге в лес.

– Долго идти-то? – Собственный скрипучий голос пугал. Помощник промолчал в ответ.

Идти оказалось тяжко, тело плохо слушалось. Хорошо еще, дурацкую палку мне кот всучил, хоть какой-то от него прок! Теперь зато понятно, почему у Бабок-Ёжек в сказках всегда сердитый вид: поди тут, радуйся гостям, когда ты – бац, и старуха, а вдруг кто-нибудь придет, когда я в ванной? Да за такое мало в печи зажарить, надо еще это… как там – «сожрать и на косточках покататься», – чего бы это ни значило.

– Долго еще идти?

Кот молчал, будто разучился говорить, зараза. Он только бежал впереди, иногда оглядываясь. Лес вокруг вздыхал. Деревья – не понять, елки или березы, – были одинаково серыми в голубом свете. Трава под ногами казалась пожухлой, толстый слой опавшей листвы шуршал и кое-где слабо светился, – наверное, гнилушки прели. Среди веток порой мелькали тени, но страха они у меня не вызывали. Странно, но в своем ужасающе-старом виде я чувствовала себя частью этого увядшего мира.

Дорога сделала крутой поворот, и перед нами раскинулась полянка, как будто зеркальное отражение той, где я побывала сегодня… или много лет назад? Посередине высилось огромное Древо, на его ветвях светились тысячи огоньков. Здесь тоже двигалась и шуршала своя Вселенная, только совсем иная.

– Юная Яга пришла!

От неожиданности я подскочила и начала озираться, пока не поняла, что это Древо говорит со мной. Наверное, от говорящего старого ствола можно было ожидать скрипучих звуков, но голос оказался ясным и приятным. Женским или мужским – не понять, но звучал он очень ласково. Как ответить, я сообразила не сразу.

– Зд… Приветствую… вас!

– В приветствии нуждается тот, кто незван, а тебя ждали долго.

– Я вроде сразу пришла…

Разговор с деревом происходил крайне странно. Оно порой замолкало надолго, и мне приходилось ходить вокруг, ожидая ответа. Иногда же голос звучал раньше, чем я заканчивала фразу. Порой казалось, будто со мной говорят двое или трое сразу – звук менялся, будто зависел от ветра, качающего ветви.

– Юная Яга – еще семечко. Видит, но не знает что!

Если уж играть в растительные ассоциации, я чувствовала себя картошкой – может, когда и прорастет, но скорее попадет в суп.

– Скажите, а почему именно я стала Ягой?

Ответа пришлось ждать долго:

– Все хотят быть цветами, и никто не видит корней. Они далеко, по ним соки идут к листьям, они держат землю и не дают ей разлететься…