Роман без последней страницы

– Понимаете, Виктор Николаевич. Вот читаю я, читаю… Вроде нравится, а чувствую – что-то не то. Здесь – прямо торкнуло, и я чуть не заплакала. А дальше – пошла какая-то ерунда. Ощущение такое, будто все время чего-то недоговаривают, не дорассказывают или что-то скрывают.

– Вот видите, – серьезно сказал Музычко. – Годы идут, люди меняются, меняется мир, а мысли и впечатления остаются все те же… – Он помолчал, потом снова заговорил: – Когда я впервые прочел этот роман, мне было чуть больше, чем вам сейчас. Я только поступил в аспирантуру и начал работать над диссертацией. Не буду озвучивать тему, как вы понимаете, тогда все было идеологически выдержанно и политизировано…

– Я только хочу знать, был плагиат или нет.

Музычко развел руками.

– Я тоже хочу это знать.

Дайнека замолчала, не понимая, в какую сторону «поворачивать». На всякий случай сказала:

– Представляете, Тихонов живет как раз надо мной.

– Неужели? – Виктор Николаевич сам повел разговор. – Двадцать лет я посвятил изысканиям, анализу, экспертизам. Иногда мне казалось, что все происходящее – чудовищная несправедливость.

– По отношению к Тихонову?

Музычко будто не расслышал вопроса и продолжал говорить:

– Потом появлялась новая информация, я опять анализировал, разбирал одну главу за другой и в сотый раз убеждался в том, что Тихонов – плагиатор.

– Почему же вы сказали, что тоже хотите знать, плагиат это или нет? – спросила Дайнека.

– Когда? – удивился Музычко.

– Только что.

Он улыбнулся.

– Это так… к слову. В любом деле каждый человек вправе высказать свое мнение. Я его высказал и подкрепил косвенными доказательствами. А был плагиат или нет – никто точно не знает. Вот если бы принесли рукопись, оригинал с именем настоящего автора, – это и стало бы стопроцентным доказательством.

Музычко встал с кресла и прошелся по кабинету.

– Лукавство… Вот что меня возмущает. В ответ на обвинения в плагиате Тихонов предъявил полуправду: дескать, он использовал чьи-то рассказы, воспоминания… Тогда как сведущему человеку, – он прервался и посмотрел на Дайнеку. – Да и не только сведущему. Любому, у кого есть мозги, ясно: оригинальную версию романа подвергли значительному редактированию. На потребу соцреализму внесли немотивированные, патриотические вставки и грубые искажения. Вот, например, забеременела главная героиня еще в девках, потом вышла замуж. Свекровь узнала – ее прогнала. Та – к матери, больше-то некуда. Какова вероятность того, что мать стерпит позор и оставит ее в деревне? Нулевая. Нужно знать деревенские нравы, особенности общественного обустройства того времени. Беременную, скорей всего, с глаз долой отошлют. Куда-нибудь к родственникам. Хотя бы на время. А у Тихонова эта самая Манька сама уходит. Зимой, беременная – за сорок километров. И, что характерно, мамаша ее уговаривает: «Останься, Манечка. Как-нибудь прокормимся до весны. Я прощаю, и Бог простит».

– Вчера я прочитала в Интернете, что Тихонов никогда не жил в деревне.

– И это одно из основополагающих противоречий, первая и основная причина сомнений в его авторстве. Вторая – его возраст. Когда издался роман, ему было двадцать два года. Вместе с тем в этом произведении заложено такое знание жизни и специфических деталей крестьянского быта, что может показаться: его написал зрелый, немолодой, а главное – деревенский человек. С одной стороны, Тихонов демонстрирует высокий уровень эрудиции. С другой – в тексте встречаются грубейшие противоречия и ошибки.

– Но ведь у него были и другие произведения.

– Несколько рассказов и две повести, перепевки на ту же тему. Я делал анализ и установил: мало того, что стилистически роман «Земная правда» очень неоднороден, у него мало общего с более поздними произведениями Тихонова.

– Когда его принимали в Союз писателей, он предоставил рукопись своего романа.

– Я видел ту рукопись, более того, с ней работал. Чистый текст, почти без помарок. Однажды мне довелось взглянуть на подлинник рукописи Льва Толстого – там места живого нет.

– Да что вы? – ужаснулась Дайнека.

– От исправлений, – уточнил Виктор Николаевич. – А у Тихонова идеальная чистота и хорошая каллиграфия. Правда, несколько исправлений я все же видел. Например, он пишет: «перед тем, как закрыть дощатые шторки». Потом зачеркивает слово «шторки» и сверху исправляет – «створки». Или он пишет «обгон», зачеркивает и исправляет – «отгон».

– И что это значит?

– Это значит, что человек на хорошей скорости переписывал текст и временами путал слова, делал ошибки. Обычное дело для переписчика. Потом – исправлял. Возможно, исправления делали в редакции перед изданием. Между тем любой деревенский знает, что такое отгон, и точно не перепутает. Так же, как не перепутает шторки и створки, потому что сам закрывал эти двухстворчатые дощатые двери. Такие есть в каждой деревне.

– Значит, Тихонов этот роман не писал…

– Почему же, – усмехнулся Музычко. – Совершенно очевидно, что к нему приложили руку два человека. Один написал, другой доработал, перегруппировал и пригладил с точки зрения идеологической совместимости с социалистическим образом жизни. Я предполагаю, что оригинал значительно отличался от известного варианта романа. Новый политизирован и написан в угоду общепризнанным канонам соцреализма. Хотел бы я почитать тот, первый.

– Думаете, он еще существует?

– Уверен. Как уверен в том, что все более поздние рассказы Тихонова не что иное, как побочные сюжетные линии того же романа. Линии, которые были исключены из рукописи по разным причинам. Это говорит о том, что он долго пользовался оригиналом этого произведения.

– Ух ты… – Дайнека выдохнула. – А вы не пытались узнать имя настоящего автора?

– Пытался. И не только я. Многие пытались. Все предположения сводились к тому, что рукопись принадлежит его родственнику. Не то двоюродному брату, не то дядьке по линии матери. – Он уважительно взглянул на Дайнеку, как будто признавая ее компетентность. – Если вы занимались этим вопросом, наверняка встречали имя – Леонид Левченко, известный кинодокументалист. Его уже нет в живых.

– Вы говорили с ним?

– Нет. Он не шел на контакт ни со мной, ни с кем-то другим и никогда не заявлял своего права на авторство.

– Какая-то непонятная история получается, – Дайнека беспокойно задвигалась в кресле. – Этот Левченко наверняка что-то еще написал. Неужели никто никогда не сравнивал другие его тексты с текстом романа.

– В том-то все и дело, что из-под его пера официально не вышло ни одного произведения. – Музычко хитро прищурился. – Однажды мне удалось заполучить его письмо близкому другу. Изучив его, я окончательно убедился, что он является настоящим автором романа «Земная правда».

– А кто сказал, что оригинальный вариант назывался «Земная правда»? – спросила Дайнека.

– Никто, – признался Музычко, – я даже уверен, что название было совсем другое, хотя, может быть, такое же идиотски-социалистическое.

Она улыбнулась. Музычко с любопытством посмотрел на нее.

– Вот зачем я все это вам рассказал? – Он сел в кресло и обеими ладонями уперся в столешницу. – Сам не знаю! Пришла девочка, улыбнулась, ручки – домиком, попросила, и я все выложил. Хотя нет, знаю! Эта история до сих пор сидит у меня в голове. Что это? Чудовищная несправедливость? Организованный оговор порядочного человека или образчик банальной подлости и цинизма? Сие остается для меня неразгаданной тайной. Тайной, которую я до сих пор хотел бы узнать.

– И прочитать оригинал рукописи? – наивно спросила Дайнека.

– И прочитать оригинал. – Он улыбнулся. – Думаете, у меня это получится?

Дайнека чуть-чуть нахмурила брови и свела их к переносице.

– Думаю – да.

Музычко обескураженно откинулся в кресле, а Дайнека доверительно сказала:

– Это смотря как захотеть.

Глава 25

Я буду ждать