Химеры картинной галереи

Химеры картинной галереи
Анна Князева

Яркий детектив
Дела в модном ателье Надежды Раух шли отлично, и она решилась на расширение – шить не только дамские наряды, но и мужские костюмы. Лучший мастер в Москве уже принят на работу, а для презентации нового направления устроен торжественный прием. Гости – известные, солидные, состоятельные люди – с удовольствием любовались изысканными интерьерами ателье, любовно созданными мамой Надежды Ираидой Самсоновной, страстной любительницей антиквариата. Ее недавнее приобретение – авторская копия картины, оригинал которой находится в Третьяковской галерее. Полотно это крайне необычное, и Надежде очень хочется раскрыть его тайну, но ей мешает другая, гораздо более мрачная загадка – один из гостей был отравлен прямо во время приема…

Анна Князева

Химеры картинной галереи

Все персонажи и события романа вымышлены, любые совпадения случайны.

© Князева А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Пролог

1863 год

Москва, Замоскворечье

Дочь замоскворецкого промышленника, миллионера Семена Порфирьевича Зотова готовилась к выходу в свет, который должен был состояться на балу во дворце княгини Закревской.

Сезон балов в Москве начинался задолго до Рождества и заканчивался в последний день Масленицы. Открывался он пышным дворянским балом в Благородном собрании. Далее череда балов гремела по всей Москве: по дворцам и частным особнякам на Тверской, Пречистенке и в Замоскворечье. Сюда слетались аристократы, небогатое провинциальное дворянство и блестящая гвардейская молодежь из Санкт-Петербурга.

В светском обществе московские балы прозвали «ярмарками невест», потому что они служили местом отыскания выгодной партии. Любого кавалера, пригласившего девицу на танец, родители барышни рассматривали как потенциального жениха: тут же выясняли, кто таков, размер состояния, знатность семьи и наличие скандального шлейфа.

Второе приглашение обязывало «танцора»[1 - На балу по сути синоним слова «жених».] к представлению родителям. Третий, тем более четвертый танец с одной и той же дамой свидетельствовал о серьезных намерениях и предполагал два исхода: сватовство с последующей женитьбой или поединок с членом семейства девушки.

На первых в сезоне балах набиралось до трех тысяч человек. Но случалось и больше, все зависело от величины бальной залы дома хозяев. Зала княгини Закревской вмещала до пяти тысяч человек и была построена в виде павильона в саду, позади дворца, с которым соединялась короткой, но торжественной галереей. Возникшие при этом неудобства (буфет остался в старой части дворца) ничуть не волновали княгиню. Ей льстило, что она владела едва ли не самой значительной бальной залой в Москве.

Шестнадцатилетняя Агриппина Зотова, или Грушенька, как ее называли домашние, к тому времени окончила гимназический курс и до этого танцевала только на детских балах. Вместе с превосходным приданым она получила от родителей хорошее воспитание, манеры, скромную грацию и миловидное личико.

Все это предопределяло ее судьбу – безбедное житье за мужем, имеющим хорошую репутацию и верный капитал, равный по величине капиталу ее родителя.

Калерия Федоровна, жена Зотова – вялая, безынициативная особа, имела дурной вкус и одевалась не лучше иной купчихи или жены мещанина. Зная это, Семен Порфирьевич сам приказал найти для дочери лучшую портниху в Москве или, если таковая не сыщется, привезти столичную из Санкт-Петербурга. Однако таковая нашлась и в Москве: одеться в мастерской у мадам Менагуа было не менее престижно, чем выписать наряд из Парижа. Лучшая портниха из мастерской Менагуа вместе с четырьмя подмастерьями на время переехала с Кузнецкого Моста в замоскворецкий особняк Зотова, где за три недели пошила для Грушеньки три превосходных бальных туалета в светлых тонах.

Для своего первого бала Грушенька выбрала простое воздушное платье из белого муслина с газовым подбором на юбке, розетками, кружевом и нежной вышивкой по линии декольте. Букетик у корсажа дополнили цветы в волосах и черная бархотка на девичьей шейке.

Атласные туфельки, корсаж и перчатки доставили из Парижа. Мантилью для выезда выбрал сам Семен Порфирьевич в знаменитом на всю Москву Сущевском товарном депо мадам Белкиной. Вручив дочери меховую мантилью в день бала, он так же надел на ее ручку браслет с пятью большими сапфирами и чистейшей воды бриллиантом.

– Красавица… – прошептала Калерия Федоровна, глядя на Грушеньку.

– Собиралась бы ты сама, матушка. Нешто не поспеешь. Скоро уж ехать. – Семен Порфирьевич достал папироску и вышел из комнаты.

Спускаясь по широкой лестнице, он закурил.

Задрав голову, с нижнего этажа к нему обратился швейцар:

– Вас тут спрашивают, барин.

– Кто? – справился Зотов.

Дождавшись, когда Семен Порфирьевич спустится, швейцар, ответил:

– Художник Сомов…

– Я же приказал его не пускать! – воскликнул Зотов и грозно поглядел на швейцара.

– Без спросу вошел, ей богу! Я только открыл дверь, тут же – шасть!

– Где он?!

– В сенях. Дале я не впустил.

Семен Порфирьевич направился к двери с узорчатыми стеклами и, распахнув ее, увидел широкоплечего молодого человека с русой вьющейся бородой.

– Я просил вас никогда не являться в мой дом! – Он оглядел Сомова неодобрительным взглядом: – Для честного человека это достаточный повод.

– Кажется, я не делал вам зла, – сказал Сомов. – Что касается чести – вы заплатили мне деньги, но портрет еще не закончен.

– Аванс оставьте себе! Портрет мне больше не нужен!

– Считаю своим долгом его закончить.

– Не трудитесь, – холодно заметил Семен Порфирьевич. – Другой долг – отцовский – предписывает мне избавить дочь от вашего общества. Остается только догадываться, что приводит людей к столь безнравственным и непотребным поступкам!

– Я не делал вам зла, – уверенно повторил Сомов.

– Вы совершили куда худший поступок! Воспользовались отцовским доверием и влюбили в себя Грушеньку.

– Я пришел попросить руки вашей дочери.

– Вон из моего дома! – Зотов схватил художника за грудки и толкнул его к выходу.

С лестницы послышался плачущий голос Грушеньки:

– Папенька! Оставьте его! Оставьте!

Зотов обернулся:

– Немедленно возвращайся наверх!

– Это гадко!

– Немедленно!! – Семен Порфирьевич повысил голос и призвал на помощь швейцара: – Степан!

Оставив Сомова швейцару, рассерженный родитель схватил Грушеньку за руку и потащил вверх по лестнице.