Предлунные

– Каира, выйди. Нура, останься.

– Это я виновата, не она!

– Выйди, пока я не позвал Голубую Девятку.

Она закусила губу. В могучем механическом теле Голубой Девятки пребывала в плену банда братьев-головорезов, которых сторожил самый смирный из них. Но даже этот самый смирный мог, не моргнув глазом, сломать человеку руку.

Каира поняла, что проиграла. Собственно, против отца у нее не было никаких шансов. Она могла остаться, дожидаясь, пока придет слуга и унесет ее, кричащую, перекинув через спину. Или могла уйти, сохранив хотя бы частицу достоинства.

На пороге она обернулась, взглянув на сестру. На миниатюрном лице девушки, которую никто ни разу в жизни не ударил, застыл неподдельный ужас.

9

Даниэль Панталекис покачивался на волне, которая в его воображении была красной, будто свежая кровь. Иногда он нырял столь глубоко, что терял сознание, и ему становилось хорошо, очень хорошо. А потом выныривал, и его тело снова начинало скулить, захлестываемое пурпурной болью. Он быстро обнаружил, что меньше страдает, если не пытается пошевелиться, и просто лежал в темноте, моля бога, чтобы тот позволил ему провалиться ниже, в благословенную тишину смерти.

Хотя на самом деле особого желания умирать у него не было.

Пошевелив слипшимися губами, он открыл глаза.

– Пожалуйста… – прошептал он.

Взгляд его постепенно привыкал к красноватому полумраку. Он увидел высокий потолок, опиравшийся на черную колонну в форме танцующих фигур, а потом, ниже, морду напоминавшего пантеру зверя.

Пантера с механическим скрежетом повернула голову в его сторону.

Он тихо вскрикнул – на большее не хватило сил – и отпрянул назад, или по крайней мере попытался. Пурпурная волна была мелочью по сравнению с болью, которая взорвалась в его теле, в одно мгновение испепелив нервы, а потом он провалился во тьму.

Очнувшись, он понял, что весь мокрый от пота и дрожит как в лихорадке. Он лежал с закрытыми глазами, сосредоточившись на дыхании: вдох, выдох, вдох, выдох. По крайней мере, на это он был способен.

Даниэль чувствовал, что рядом таится опасность – инстинктивно, словно зверь, хотя разум его не мог сформулировать соответствующие слова, и даже образ пантеры в мозгу был столь размыт, будто он видел ее давным-давно.

Приоткрыв веки, он медленно повернул голову.

Пантера никуда не делась.

Стоило ему на нее взглянуть, как голова ее со скрежетом повернулась, а глаза блеснули зеленым. На этот раз он выдержал – лишь слегка вздрогнул и тут же замер.

Пантера снова повернула голову. И еще раз. Каждый раз ее движение сопровождалось скрежетом ржавого механизма.

«Это машина, – подумал он. – К тому же, похоже, испорченная. Ничего она мне не сделает».

Он облегченно вздохнул, хотя понимал, что проблемы его не становятся от этого менее серьезными. Он мог двигать обеими руками, а также пальцами правой ноги, на которой прекрасно ощущались хлопчатобумажный носок и армейский ботинок. Но ниже левого бедра он не чувствовал уже ничего, помимо боли, которая распространялась по всему телу, выворачивая внутренности и железными клещами охватывая желудок. Ему не хотелось смотреть в ту сторону, но он все-таки взглянул, с усилием приподнявшись на локтях, и увидел, что левую ногу придавливает каменный блок, столь большой и тяжелый, что он ни за что не сумел бы его поднять. Кости… кости наверняка размозжены – Даниэль видел исчезающее под камнем собственное бедро и заскорузлую от крови штанину.

Ощутив тошноту, он отвернул голову. Его вырвало бы, но в желудке ничего не было, и он просто старался лежать неподвижно, ожидая, пока пройдут судороги.

Ему очень хотелось пить. Во рту и горле пересохло, будто кто-то насыпал туда пустынного песка. Он душу бы отдал за глоток холодной воды, и ему захотелось заплакать при мысли о чудесной влаге на губах и языке, стекающей по нёбу. Он плакал тихо, без слез, все так же сосредоточившись на том, чтобы лежать неподвижно.

Зеленоглазая пантера не сводила с него взгляда, время от времени словно неодобрительно качая головой.

Лихорадка искажала картину того места, где он находился. Механический зверь, танцующие на колонне силуэты и заваленная ниша, пленником которой он стал – все расплывалось перед глазами. Через пролом в стене падал приглушенный красный свет, но Даниэль не мог разглядеть ничего снаружи.

Не мог он и вспомнить, как тут оказался. Словно в тумане, в его мыслях возникал очень похожий зал, только намного более разрушенный. Он убегал от какого-то кошмара и отчего-то решил, что идеальным убежищем станет именно эта ниша, в которую он и ввалился, а потом…

Потом были только боль и лихорадка. В бреду возникали сцены, напоминавшие остановленные во времени, вырезанные из фильма кадры. Катерина лежит на земле, Ивен, склонившись над ней, что-то говорит, о чем-то просит…

Даниэль загонял воспоминания вглубь разума, зная, что когда-нибудь наступит время, когда ему придется столкнуться с тем, что тогда случилось. Когда-нибудь, но не сейчас – сейчас он был ранен и нуждался в помощи.

И тем не менее, в его мозгу возникали все новые и новые образы, а он постепенно проигрывал неравную борьбу. Он пытается помочь Катерине, тянется к аптечке…

Аптечка?

Сердце забилось сильнее, в голове прояснилось. Он попытался вспомнить, сколько ампул обезболивающего использовал. Две он ввел Катерине, Ивену… Ивену, похоже, не ввел ни одной.

Значит, еще одна должна была остаться.

Осторожно, словно впервые встающий с постели выздоровевший паралитик, он приподнялся на локтях. Перенеся вес тела на левую руку, потянулся правой за спину, туда, где под позвоночником ощущалась выпуклость сдвинувшейся во время падения аптечки. Нащупав мягкую искусственную кожу, нашел замок-молнию. Открыть его удалось не сразу – язычок замка был слишком маленьким и казался скользким, словно кубик льда, а пальцы Даниэля походили на пучок одеревеневшей морковки. После одного чересчур резкого движения ему пришлось переждать, пока минует приступ боли, а потолок перестанет вращаться перед глазами.

Вспотев и дрожа, он сунул пальцы левой руки в щель между каменными плитами, черпая облегчение от их прохлады. Наконец открыл аптечку и полез внутрь. Теперь нужно было еще отыскать уцелевшую ампулу, если та вообще существовала, нащупать ее среди противолихорадочных, противорвотных и обеззараживающих средств, а также перевязочного материала. Сперва он наткнулся на инжектор, который аккуратно отложил в сторону, а потом вернулся к поискам ампулы. Было бы проще, если бы ему удалось передвинуть ремень так, чтобы аптечка оказалась там, где ей полагалось быть, то есть на бедре, но для этого требовалось приподняться выше на локтях, на что ему не хватало сил.

Он рылся в сумке немеющими пальцами, с каждой секундой обретая все больше уверенности, что даже если найдет ампулу, то не сумеет ее опознать, поскольку пальцы начинали терять чувствительность. Ему хотелось кричать и ругаться, выбросив из себя всю накопившуюся злость и отчаяние, весь ужас.

– Ну, иди сюда, малышка, – бормотал он сквозь зубы. – Я знаю, что ты там… иди сюда, иди… от тебя будет польза, много пользы… Не разбилась же ты, малышка? Вряд ли, ты не стеклянная…

Когда его пальцы коснулись пластиковой оболочки, он мысленно произнес короткую молитву. Сунув руку глубже, сжал кулак. У него возникло искушение взять ампулу в зубы, раскусить и хотя бы на мгновение ощутить в горле влагу. Каково на вкус обезболивающее средство? Когда-то он пил растворенные в воде витамины, и вкус казался ему отвратительным, но сейчас целовал бы руки любому, кто дал бы ему подобный напиток.

Если он проглотит жидкость – подействует ли она так же, как при инъекции?

«Скорее всего нет», – подсказал голос разума, чье мнение перевесило. Главное – заглушить боль, а потом уже можно думать и о жажде.

Дрожащими руками вставив ампулу в инжектор, Даниэль приложил его к правому бедру и надавил на поршень. Вскоре по телу разлилось тепло – не пылавший до этого жар, а просто приятное тепло. Красные волны успокоились и разгладились. Боль оставалась, но как будто скрытая под поверхностью. Все размывалось, отдалялось, теряло какое-либо значение.

Только теперь Даниэль почувствовал, насколько устал. Ему хотелось лишь свернуться в клубок посреди этого мягкого тепла и спать, спать…

Засыпая, он думал о дожде.

10

И дождь пришел.

Услышав шум, Даниэль открыл глаза. Уверенный, что продолжает спать и видеть сон, протянул руки в сторону лившихся через пролом в стене струй, но те были слишком далеко, и он сумел лишь смочить кончики пальцев, с которых тщательно слизал влагу, не заботясь о том, что вместе с ней слизывает и грязь.

– Ближе, – прохрипел он, обращаясь ливню. – Ближе.

Ветер усилился, дождь теперь хлестал как из ведра.

– Еще немного, – с надеждой повторил Даниэль. Желудок судорожно сжался в ожидании воды, глаза лихорадочно блестели. Слышать дождь так близко и не иметь возможности напиться – сущая пытка. – Ближе…

Вытянув сложенные вместе ладони, он с трудом заставил их не дрожать, чувствуя, как о кожу ударяются тяжелые капли, и борясь с желанием немедленно поднести руки ко рту.