Зимняя коллекция детектива

– Чего пожарить?

– Яичницу.

Зоя Петровна загремела сковородой.

– Тогда уж и на мою долю, – льстивым голосом попросил Сергей Васильевич. – Я такой яишенки, как ваша, сроду не едал!

– И на мою! – поддержал Диман.

– А когда пропали твои заметки? – спросил Кузьмич.

– Вчера вечером, – буркнул Петечка. – Когда я руку того… короче, когда мы тут все в кухне собрались. Я вернулся, на столе только чистая бумага, а заметок нет. Я искал, искал, не нашел ничего. А потом баня была, я и забыл, а сейчас вспомнил. Ну, кто взял?..

Марина переглянулась с Володей, Алла с Женькой, Степан с Сергеем Васильевичем, а Диман ни с кем переглядываться не стал.

– Кому они нужны, записки твои? – спросил он миролюбиво. – Небось сам сунул куда-нибудь и забыл.

– Никуда я не совал. А только, если сперли, чтоб за свои выдать и в инет выложить, при всех говорю – вычислю гада! И везде запостю, что воровство и плагиат.

– Правильно! – согласился Сергей Васильевич и потянул носом. Яичница на метровой сковороде шкворчала и пахла изумительно. – И нечего!.. А я тебе могу из охотничьей жизни рассказать. Слышь? У меня много историй!

– Ты несешь какую-то ахинею, Петь, – сказала Марина, морщась. Ей не нравилась вонь от яичницы. – Кто это будет в Сеть выкладывать?

Кузьмич подцепил поленом чугунную дверцу печки, подбросил его в огонь и вышел. Алла, которая все время почему-то видела, что именно он делает, проводила его взглядом, подумала и тоже поднялась.

Он оказался в комнате, где все по очереди читали «Бравого солдата Швейка». Сидел на корточках перед «голландкой» и заглядывал внутрь.

– Здесь сожгли, – мельком глянув на Аллу, сообщил он. – Вон пепел остался. Бумажный пепел приметный.

– Может, Петя сам сжег? Как Гоголь вторую часть «Мертвых душ»?

– Про Гоголя не знаю, а Пете зачем? И еще комедию перед нами ломать!..

Алла подошла и тоже заглянула в печь.

– Кто-то что-то прочитал в этих заметках, – сказала она задумчиво. – Что-то опасное. Что опасного мог написать Петечка?..

– С чего он вообще взялся писать? Писатель, что ль, на самом деле?

– Он блогер, Павел. То и дело пишет что-то в Интернете. Ему нравится.

– Этот блогер из… твоей команды?

Алла отрицательно покачала головой.

– А может, он еще и фотограф?

Алла пожала плечами.

– Навязались вы на мою голову! – в сердцах сказал Павел. – Не было у бабы забот, купила баба порося! Олимпиада на носу, а я?! Чего я делаю?! О чем думаю?!

Он поднялся с корточек, зачем-то отряхнул штаны, подошел, взял у Аллы из рук кружку и глотнул.

– В две тысячи двенадцатом немцы подкупили одного чеха, журналиста. Он к своим спортсменам-соотечественникам прямой доступ имел, аккредитован был, где можно и где нельзя. Он за ними таскался, интервью брал, фотографировал на тренировках, на стрельбищах, где винтовки пристреливают, в подсобках, где тренеры лыжи готовят, да везде. А потом всю информацию немцам слил. Чехи в тот сезон в Рупольдинге ни одной медали не взяли, а у них сильная команда.

– Ты хочешь сказать, что кто-то из наших такой же подкупленный журналист?

– Пойдем со мной.

За руку, как маленькую, он вытащил ее в коридор, протащил за собой, втолкнул в «оружейную» и захлопнул за собой дверь. Загремел замками и распахнул высокий железный ящик.

– Чей это нож? Погляди, погляди хорошенько!..

Алла поставила кружку на железную стойку, подошла и посмотрела. Этот нож она отлично знала.

– Где ты его взял, Павел?

– Здесь.

– Что значит – здесь?

– Тебе полочку показать, на которой он лежал? Во-он та. Это не наш и не Антохи. У Игорька никаких ножей сроду не было. Выходит, кто-то из ваших его здесь оставил. Ну?

– Сергея Васильевича нож, – покорившись, ответила Алла. – Только, Павел, клянусь, он ни при чем! Он не мог никого убить.

– Почему? Потому что он твой дружбан?

– Он не мог убить, – повторила Алла. – Я тебе точно говорю. Не трать время зря.

– А как он здесь оказался, твой Сергей Васильевич? Что он тут забыл? Зачем полез-то сюда?

Алла начала злиться. Он разговаривал с ней, как следователь с подозреваемой в дурном кино.

– Если ты не хочешь, чтобы мы куда-то заходили, запирай к чертовой матери двери! Вешай на них замки! Тебе везде мерещатся шпионы! Диму напугал, когда он в комнату с лыжами заглянул, теперь Василича подозреваешь! Хорошо, допустим, он сюда заглянул, и что?!

– Да нечего ему было тут делать, вот и все! А он ведь здесь что-то делал! Такое, что даже нож свой позабыл. Что он делал?

– В окно смотрел!

– Алла, – начал Павел грозно, – ты меня из терпения не выводи. У меня оно не бесконечное! Один от нечего делать здесь нож забывает, другой какие-то записки пишет, потому что он, видите ли, блогер, а записки в печке сжигают, третий фотоаппарат в дрова пристроил! Чего он на него снимал, когда, зачем?! А у меня…

– Знаю, – перебила Алла. – У тебя Олимпиада на носу!

– Ты мне все время врешь! – выговорил он брезгливо. Марк Ледогоров говорил о том, что ему все время врет Женька совсем по-другому. – А я при этом должен верить каждому твоему слову, как своему собственному, да?!

– Да не верь, – храбро сказала Алла.

Ее удивляла сила его гнева. Она совсем его не боялась, как будто наблюдала со стороны, из партера. Однажды она уже испытала такое чувство, и сейчас ей почему-то страшно важным казалось вспомнить, когда это было – она смотрела, а перед ней как будто актеры на сцене выступали.