Но Арина велела ему замолчать. Вышла из гостеприимного дома. В бодром темпе дошагала до первого встретившегося кафе. Вошла, заказала огромную пиццу с креветками и поймала себя на том, что улыбается. Тоже впервые со дня маминой смерти. Да и раньше она улыбалась нечасто.
Когда поела, вышла на улицу. Привычно достала сигареты. Вынула одну, прикурила. И вдруг почувствовала – ничего более мерзкого она не пробовала никогда в жизни.
Раскашлялась, вышвырнула пачку и зажигалку в урну. И зачем она травила себя столько лет?
* * *
Первый день после новогодних каникул на работе прошел предсказуемо. Коллеги наперебой хвастались, как провели праздники. Первая скрипка, старая и толстая тетка, позволила себе Таиланд, виолончелистка-стажерка – юная и большеглазая – уела старшую коллегу Мальдивами с новым другом. Горнолыжники уезжавшие форсили перед теми, кто позволил себе только ближнее Подмосковье. Трубачи, все как один, явились с красными лицами – говорили, что обветрились на зимней рыбалке. Запах перегара подтверждал: действительно, пили. А предъявить рыбу никто не требовал.
Арина в общих бахвальствах традиционно не участвовала. Пока мама была жива, на зимние каникулы они по Золотому кольцу путешествовали. Или по монастырям. Подобные маршруты в оркестре не слишком котировались. Но Люська, с которой рядом сидели, все-таки поинтересовалась:
– А ты как время провела?
– Четвертого января маму похоронила, – буркнула Арина.
– Ой! – растерялась коллега. – Мои сочувствия. То есть соболезнования.
– Спасибо, – с каменным лицом отозвалась Арина.
Больше третью скрипку никто не беспокоил. Ближе к концу рабочего дня подошел дирижер, велел:
– Зайди завтра в бухгалтерию. Там тебе матпомощь.
Взглянул пристально:
– Чувствуешь себя нормально? Работать можешь?
– Вроде не фальшивлю, – вымученно улыбнулась Арина.
– Правильно, – похвалил шеф. – Молодец. Держи себя в руках.
Еще неделю назад от столь скудных слов поддержки она бы заревела в три ручья. Но сейчас за плечами была почти неделя в антикризисном центре.
Арина ходила туда каждый день. К девяти утра, как на работу.
Терпеливо сносила множество глупостей. Пели мантру – каждый день разную, но по сто раз. Проводили женские практики – раскрывали, с помощью упражнений и песнопений, центр энергии. Расположен он был в неприличном месте, Арина страшно смущалась. Слушали лекции Балаева – очень странные, все в кучу. История древних инков мешалась с горячими призывами не есть глютен. Разумная, на первый взгляд, теория чакр прерывалась горячими призывами не вставать позже пяти утра. «Я леплю из вас совершенных людей», – любил повторять Лев Людовикович.
Паства благодарно кивала. Но Арина видела: все, как и она, ждут десерта. Медитации. Выхода в потусторонний мир.
Ученики лягут на маты, гуру достанет свою поющую чашу – и можно будет улетать. Прочь с земли. В рай.
Правда, рай общественный оказался куда скромнее персонального – того, что Балаев устроил ей в день знакомства. Маму Арина, конечно, видела. Но поговорить получалось не всегда. Иногда та являлась лишь тенью. Или шла далеко впереди – никак не получалось догнать. Балаев говорил: «Учись. Молись. Жди. Все придет».
Другие девочки (Арина, хоть и стеснялась, расспрашивала их в перерывах) достигли гораздо большего просветления. Кто-то умел управлять снами: «Моего зайчика нет со мной днем, но ночью он всегда рядом». Иные могли и безо всякой поющей чаши и расслабляющих слов вогнать себя в транс. «Но с Львом ярче получается, красивее».
Иногда Арине поручали: вымыть пол, убрать в кухне или приготовить на всех салат из фермерских овощей. Повинность она исполняла с улыбкой.
А вот основную свою работу – в одночасье возненавидела.
Кому нужен их жалкий оркестр? В чем радость – ездить по подмосковным домам культуры, играть в полупустых залах? Зачем тратить драгоценное время: учить свою партитуру, потом бесконечно репетировать?
А главное: оркестр отнимал ее от мамы.
Когда человек только отбывает повинность, это видно сразу.
Дирижер прежде вообще ее не замечал, а теперь все чаще останавливал репетицию. Прикрикивал:
– Ты, желтоглазая с хвостиком! Опять опоздала на полтакта!
Арина краснела, пыталась сосредоточиться, но через полчаса делала новый ляп.
Дирижер терпел десять дней. На одиннадцатый велел остаться. С кислым видом спросил:
– Чем я могу тебе помочь?
Арина удивилась:
– Я думала, вы меня увольнять позвали.
– Ну, что мы – звери? – укоризненно проговорил он. – У тебя психологическая травма. Да и где я скрипачку найду – на твою зарплату?
– Мне нужен отпуск, – быстро сказала она.
Дирижер прищурился:
– Будешь сидеть в квартире и рыдать?
– Нет, – заторопилась Арина. – Я хожу в антикризисный центр, мне там помогают.
– Что еще за центр?
– Ну… частный.
– Не знаю, как тебе там помогают, – безапелляционно молвил босс. – Но играть скоро совсем разучишься.
Вырвал из блокнота листок, написал что-то, протянул.
– Вот, держи. Телефон нормального врача. Обязательно позвони и сходи.
– А зачем мне к врачу?
– Уж поверь опытному, – усмехнулся дирижер. – Депрессию лучше в самом начале поймать – чем потом в дурке валяться полгода.
– Нет у меня никакой депрессии! – возмутилась Арина.
– Ой, слушай. Я с вашей творческой братией двадцать лет работаю. Вижу каждого насквозь. Попьешь таблеточек – слабеньких, безобидных – и будет полный нормуль.
– За психичку меня, значит, считаете, – буркнула Арина.