– Вы явились принести извинения? Или готовы принять вызов вместо вашего отца? – Взгляд был пасмурный и стылый, как декабрьский вечер.
– Вызов? – Митя смутился.
– Вызов на дуэль. Или вы полагаете, я должен молча снести это оскорбление?
– Я… – Митя запнулся, и Ладыженский перебил его:
– Знакомьтесь, это мой друг, Андрей Львович. Он будет моим секундантом.
Только тут Митя заметил ещё одного человека, стоявшего оборотившись к окну. Когда Фёдор его представил, тот повернулся и, приблизившись, поклонился. Митя замер в смятении.
– Я не буду драться с вами, – наконец выдавил он.
Под взглядами двух пар глаз: ледяных, как Крещенская купель, и сочувственно-насмешливых – Митя смутился, будто школяр перед наставником.
– Тогда зачем вы пришли? – процедил Ладыженский. Мите казалось, тот смотрит на него с ненавистью. – Позабавиться? Вам мало моего унижения?
– Фёдор Романович, – тихо проговорил Митя, – зачем вы так… Я же ничем вас не обидел.
Ладыженский глубоко вздохнул. Лицо словно оттаяло, и свирепо сведённые челюсти на миг разжались, делая его контур мягче.
– Верно. Вы – нет… Чем могу служить?
Митя бросил быстрый взгляд на его спутника.
– Я бы хотел переговорить наедине…
Ладыженский смотрел хмуро и безо всякого интереса:
– Андрей мой друг. Вы можете говорить при нём. Так зачем пожаловали? Желаете принести извинения?
Митя вздохнул.
– Я готов принести их. Я, как и моя сестра, поражён и возмущён поступком отца.
Ладыженский криво усмехнулся.
– Ваша сестра? Это которая же? У вас, я слыхал, их чуть не рота.
Митя вспыхнул:
– Маша… Мария Платоновна. Она просила передать вам письмо.
Лицо Ладыженского дрогнуло. Он молча взял бумагу, взгляд заметался по строчкам, добежал до конца, затем вернулся к началу и заскользил уже не торопясь. Черты Фёдора смягчились, злость в глазах погасла.
– Стало быть, Мария Платоновна тоже считает себя пострадавшей?
Митя нерешительно покосился на Фёдорова приятеля:
– Она просила передать вам несколько слов.
– Не тушуйтесь, Дмитрий Платонович, при Андрее вы можете говорить что угодно. Это всё равно, что со мной самим.
Митя вздохнул.
– Она просила передать, что по-прежнему считает вас наречённым женихом и готова венчаться без родительского согласия. Не нужно дуэли, Фёдор Романович! Я готов помогать вам тайно сообщаться с Машей.
Ладыженский взглянул на Митю и чуть кивнул.
– Вы знаете, что за бешеная собака укусила вашего батюшку?
Митя вздохнул и на миг замялся:
– Знаю, но без частностей. За Машку посватался какой-то знатный и богатый.
На лице Ладыженского вновь заходили желваки:
– Богатый, значит…
Андрей Львович, до этого мгновения не проронивший ни слова, быстро шагнул к другу:
– Охолони, Федька! Ты горяч зело, я знаю. Давай, чтобы ты дерзостей молодому человеку не наговорил, мы с Дмитрием Платоновичем сейчас уйдём, а завтра с утра сызнова соберёмся и всё на холодную голову обсудим. Коль скоро девица согласна венчаться, то, я чаю, и обиду свою ты одолеть сможешь.
Ладыженский вздохнул.
– Ты прав, Андрейка.
Вышли вместе. На улице Андрей Львович обернулся к Мите:
– Я полагаю, мы с вами можем обсудить положение вещей пока и без Фёдора?
***
– Три седмицы? Целых три седмицы? – Маша почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
Они возвращались с вечерни. От церкви до дома было не слишком далеко – когда шла к причастию, Маша успевала прочесть покаянный псалом двенадцать раз.
– Митенька, ну отчего же так долго-то? Почему нельзя убежать нынче или завтра?
Она говорила быстрым полушёпотом – казалось, у Парашки, что шла впереди в толпе прочих домочадцев, из-под чепца того и гляди вылезут длинные ослиные уши. Она то и дело отставала от матушки и сестёр и даже двигаться старалась крадучись, так ей хотелось расслышать, о чём они говорили. Маша опиралась на Митин локоть – чтобы делать это, не вызывая подозрений, ей пришлось притвориться, будто подвернула ногу. И теперь она старательно прихрамывала.
– А как ты себе это представляешь? – сердито фыркнул Митя. Отчего-то в последние дни он был хмур и раздражён на всех и вся. – До Петровок, почитай, три седмицы. Ты что, в это время собираешься с Фёдором невенчанная жить?
– Мне всё равно…
– А мне нет! Не хватало ещё, чтобы вся Москва языки чесала, что сестра моя – девка гулящая! Кончится пост, тогда и сбежишь. И чтоб из дома – и сразу под венец!
– Три седмицы… – Маша шмыгнула. – Мить, князь к нам каждый день наезжает. Я и не знаю, чем отговориться, чтобы в гостиную не выходить: и головой хворала, и животом – мне уж не верят.