Падение 2. Иллюзия свободы

Кайл вспоминает вечер, когда лишал её невинности. Нервничали тогда оба. Рита влезла на него сама, решив, что пора, но после сачканула и чуть не пошла на попятный. Тогда инстинкты диктовали свои правила. Он довёл дело до конца, решив, что глупо оставлять девчонку надорванной, а надо было включить верхнюю голову и оставить всё, как есть.

– Мне больше интересно, как много она Гарсии слила.

– Она особо ничего не знала, чтобы что-то сливать.

– Да и насчет работы я тебя предупреждал, будешь без понту горбатиться. Кстати, долю твою я тебе на кредитку кидаю. Проверяешь хоть? – доходы от деятельности группировки «Хантеры» позволяют каждому из парней не заботиться поисками стабильной работы с соцпакетом, налогами и отпуском два раза в год. Это устраивало всех тех, кому обрыдла жизнь в кредит, кто вырос, промышляя мелкими кражами или угоном машин, тем, кто хотел закрепиться на районе, не имея ни малейшего шанса слинять в лучшую жизнь. Коул установил чёткую иерархию и заботился о своих людях, как мог, предоставляя им защиту, крышу над головой и честно разделённый на всех общак. Для Кайла же было принципиально делать всё по-белому, жить, как живут люди внутри закона, а не вне его, иначе, какой тогда во всём этом смысл?

«Хантер говоришь? Фамилия знакомая. Ты по программе для пострадавших от уличных банд? Ты пострадал или ты сам банда?»

– Не надо, обхожусь.

– Да брось, всякое дерьмо в жизни происходит, – отмахивается Коул. – Баблишко лишним не бывает. Или ты брезгуешь, а, святоша? – Это слово, брошенное однажды в сердцах, стало теперь безобидным подколом. Они не знали, что могло произойти, чтобы они по-серьёзному друг на друга взвились, несмотря на то, что по безбашенной юности могли даже подраться. Один не помнил себя без другого и из любых конфликтов они всегда выходили семьёй, ни один клин не мог вбиться между ними основательно. Брат – единственный человек, которому Кайл мог доверять безусловно.

– Да отвали, – устало хмыкает Кайл, протягивая брату смартфон с фотографией бара «Приход». – Слушай, ты в курсе, что это за забегаловка? Я здесь этого выблядка Суареса задержал.

Кайл уже пробил этот адрес по базе, узнал, что бар принадлежал некому Эмилио Рейесу, сидящему в тюрьме за незаконный игровой бизнес и оборот наркотиков. Бар был опечатан, а после вывоза игрового оборудования и решения всех проблем с налоговой службой, передан в управление его дочери Кали. Она чистая, не привлекалась, училась в бизнес-колледже, но диплома об образовании так и не получила, значит, не доучилась. Адрес её проживания до того, как повязали Рейеса, был бесконечно далёк от гетто. Сухие сводки не дали ничего, кроме того, что попала она в этот вертеп не по своей воле. И Кайл добавил ей ещё проблем, он в этом уже не сомневается.

– Хороший улов, вот у Диегито бомбанет! – Коул явно гордится, что братишка убрал ублюдка с улиц. Всё же быть копом иногда выгодно— для них не существует этих негласных границ, невидимых стен, разделяющих сферы влияния, где ты не можешь действовать, не подняв кровавую волну как последствие твоих действий. Он бегло смотрит на адрес и возвращает ему телефон. – Не был я там, это земля «Кобрас». Хотя ненадолго, – он мстительно улыбается, готовясь рассказать брату о результатах сегодняшней заварухи.

– Нам надо обеспечить транзит по нашей земле, чтобы никаких просадок, потому мы сгоняем мексикашек подальше, чтобы не воняли поблизости.

– Транзит чего? – Кайл напрягается, усаживается на диване ровно, как курсант-первогодка, вытягивается в струнку. Брат суёт голову в пекло, да и не только голову, он там уже по пояс, от этого внутри ворочается тяжёлое предчувствие.

– Не знаю. Оружие, может, наркота, какая разница?

– Наркота? – для обычного патрульного это слишком круто, такое просто так не прикроешь, ФБР своё дело знают, если уж прочухают, то выкрутиться будет практически невозможно. Хреново, когда от тебя ничего не зависит. Остаётся надеяться на того, кто теперь за братом стоит. – Ты на кого работаешь хоть, знаешь?

– Мне похер, и не надо лечить меня – не я это гавно начал, не мне заканчивать, брат, – разводить демагогию о правильности/неправильности поступков, угрызений совести и множении зла на земле Коул не собирается. Он лишь винтик в давно налаженной системе, и с ним, и без него машина будет работать безукоризненно. Брать лишнее на душу Коул не хочет, крепкий сон по ночам дороже. Всё, что находилось за пределами территории «Хантеров» , его не касается. – Главное, что у нас порядок.

– Надолго ли?

– В общем, пробью я тебе адресок, – Коул переводит разговор в другое русло, не то правда не владеет информацией, не то просто не готов ею делиться, как не готов делиться сомнениями. Ведь он же лидер, ему мяться не к лицу. Кайл понимает это и под шкуру брату не лезет, надо будет, поделится сам. – Расскажешь, зачем хоть?

– Позже. Всё позже. – На фоне услышанного история с мексиканкой утрачивает первостепенную важность, и Кайлу уже не хочется говорить об этом вслух. Сначала разберётся сам, тем более, завтра выходной, время будет.

Образ шаловливой блондинки ещё маячит в мозгу, но желание передернуть против желания поспать не имеет силы. Кайл, едва смахнув с себя дорожную пыль и пот в душе, валится на узкую койку за соседней стенкой.

4. По законам стаи

Мать Кали – довольно успешная фотомодель восьмидесятых, светловолосая, стройная датчанка, переехавшая в Америку с семьёй ещё в раннем детстве. Она разбавила своей бледнокожестью плотную смуглость Эмилио в их дочери и подарила ей тонкие, почти аристократические черты лица взамен грубо обтёсанным чертам чистых латиноамериканцев. От отца Кали получила темно-вишневые глаза и волосы, отливающие коньячным оттенком на солнце. Такой набор позволял ей в возрасте пятнадцати лет подрабатывать моделью – связи матери способствовали этому, однако карьеру на этом поприще она делать не стала. Кали поступила в бизнес-колледж, но не доучилась каких-то полгода.

«Я могу прислать тебе только десять тысяч, милая. Лео очень ревнивый, ты знаешь. Он говорит, что это не твой долг, зачем тебе всё это. А платить за какого-то левого мужика, говорит, я не буду».

Мать всегда говорила ей, что Эмилио – удачливый игрок в покер, но о том, что дом на побережье, хорошая машина и огромные деньги, которых стоило её образование, есть результат его деятельности в мексиканском картеле, она уточнять не стала. Подпольный игорный клуб, мошенничество, торговля наркотиками – этот набор впаяли Рейесу в суде, когда тот впал в немилость боссу. Тогда, после объявления приговора, Гарсия нашёл её и доходчиво объяснил все ошибки её отца, в какую сумму они ему обошлись и что ей нужно делать, чтобы и она, и её семья остались в живых.

«У меня есть пара друзей, готовых хорошо заплатить за такой очаровательный зад. Но придётся хорошо попотеть, двести пятьдесят кусков за раз не отработать».

Мать уехала с любовником в Майами, подальше от всего этого дерьма, Кали продала всё, что имела, но большая часть денег, полученных от продажи машины и дома отошла банку на погашение кредита на них же. Способ, который предложил ей Гарсия, она отвергла сразу, но её приводила в ужас мысль, что он способен просто выкрасть её и продать – Мексика была не за горами и о том, что творится на её границе, не слышал только глухой. С тех пор она носит с собой пистолет. С тех пор выходит из бара и из квартиры расположенной над ним, только, чтобы выкинуть мусор и чтобы доехать до ближайшего супермаркета. С тех пор она без устали вьётся на кухне, в зале, в подсобке, у барной стойки, лишь бы не просрочить очередную выплату.

– Что за хрень ты мне паришь? Я ничего не сделала!

Сквозь скрипящий шорох давно сломанного музыкального автомата доносится визгливый голос Гейл – одной из девочек Раисы. Заевший механизм наконец выдаёт меланхоличный вокал Джимми Мориссона, который тут же теряется в сонме грубого смеха, пьяных разговоров и гроханья стекла пивных бутылок о столы. Зал сегодня полон. Кали выходит из-за стойки на шум и видит, как Диего Гарсия тащит Гейл под локоть, будто мешок с дерьмом, брезгливо встряхивает по пути и бросает на диван в мягкой вип-зоне, из которой тут же без лишних вопросов разбегаются сидевшие там посетители.

– Мне больно! – рычит Гейл, оглаживая руку с красными следами пальцев Гарсии.

– Пасть закрой. Откроешь, когда я скажу. – Главаря «Кобрас» окружают его люди, вереницей заходящие в бар следом за ним. Кали насчитывает десять голов. Бросив полотенце на стойку, она выходит в зал и на дрожащих ногах движется к вип-зоне. Сердце учащённо бьётся, во рту сохнет и нечем дышать – появление Гарсии в неурочное время не сулит ничего хорошего. Кали давно перестала ждать чего-то хорошего, втайне молясь Пресвятой Деве, чтобы на её голову не свалилось очередное дерьмо.

Молиться её научил дед Хосе, пастор маленькой церкви в мексиканском квартале, человек невероятно строгих правил, который делал послабления только единственной внучке. Именно ему Эмилио посвятил голозадых монашенок на стенах, и в честь него же дал бару название, тем самым припомнив отцу детство, которое он провёл в синяках за непослушание. После того, как дед узнал об этом, его хватил удар, и Эмилио почувствовал себя отомщённым. Тогда Кали была слишком мала, чтобы оценить иронию его поступка и масштабы его последствий, но молитва о защите намертво въелась ей в память. Она не была истовой католичкой, но знакомые слова, которые Рейес повторяла по кругу, действовали, как успокоительное.

– Что происходит? – она останавливается у дивана, складывает на груди руки, крепко сама себя обнимает, словно не даёт себе упасть. Поясницу холодит заныканный за поясом штанов ствол, но ей всё равно страшно. Кали ощущает, как сбоку, сзади, спереди толпятся ублюдки «Кобрас», она чувствует, как от них разит потом вперемешку с резким запахом одеколона и гаража, как изо рта ближайшего к ней несёт только что сожранным буррито и кислым сигаретным дымом. Ей кажется, что её сейчас раздавят, до того тесно они трутся возле неё, но Кали знает, они, как псы, не тронут её и пальцем, пока Гарсия не даст команду «фас».

– Наша милая девочка за углом работает себе в карман. А знаешь что это значит? Давай прикинем.

Гарсия начинает загибать пальцы, Кали смотрит на движения его рук и понимает, что начинает глохнуть. Предчувствие новой волны дерьма, которое Гарсия готовится вылить к её порогу, не даёт расслышать ни звука – заунывный «End of the night» потерялся на фоне гула крови в ушах или посетители просто притихли, наблюдая за событиями.

– Мамуля не получит процент, не заплатит его тебе, а ты, получается, не доплатишь мне. Плохая Гейл, правда? Очень плохая, – он грозит пальцем сжавшейся в комок в углу дивана девчонке. – Иди сюда.

Гейл медленно встаёт и не спеша движется в сторону Диего, чуть ссутулившись, словно в ожидании удара. Когда он дважды хлопает себе по бёдрам, приглашая её сесть, Гейл незамедлительно просьбу выполняет. Гарсия звонко хлопает её по оголившемуся бедру, стягивает лямку платья вниз, открывая ей грудь, лезет в трусы, ощупывает, словно проверяет товар на брак.

– Нельзя так вести себя, детка, усекла? Не будешь так больше?

Гейл радостно мотает головой, надеясь, что легко отделалась. Гарсия расстегивает ширинку, кладёт её руку на своё вздыбившееся достоинство, а после достаёт пистолет и кладёт рядом с собой на сиденье.

У Гейл стекленеют от страха глаза, но рука её работает, обтесывая здоровенный, высвободившийся из штанов орган отточенными до автоматизма движениями, Кали и самой до одури страшно и тошно смотреть на всё это. Гарсия, словно получает кайф не от самого процесса, а от того, что на него смотрят, оценивают его размеры, его власть, его лидерство, словно они звери в дикой природе. Здесь почти нет никого, кто был бы похож на человека, но это уже слишком.

– Здесь люди, – цедит сквозь зубы Кали, когда Гейл встаёт на колени и берёт член в рот.

– А я что, говно собачье? Я тоже человек, – смеётся Гарсия, направляясь движения головы проститутки в нужный ритм.

Кали порывается уйти, но плотная стена тел не даёт ей сдвинуться ни на шаг. Она чувствует, как эти тела возбуждены зрелищем и от этого липкий ледяной ужас крадётся вдоль позвоночного столба шажками мелкой дрожи. Гейл заглатывает глубоко и старательно с мастерством настоящего профи, преданно заглядывает Гарсии в глаза, украдкой бросая взгляд на ствол, помогает себе рукой, движется всем телом, как змея, лишь бы угодить – умирать ей совсем не хочется. Кали же хочется самой перерезать себе горло, настолько омерзительна эта сцена.

– Задери платье и трусы спусти, – Гейл притормаживает и не вынимая изо рта члена, смотрит на Гарсию снизу вверх. В её взгляде читается непонимание и страх, но она подчиняется. – Парни, приступайте. Две дырки свободны.

Толпа с одобрительным гулом обтекает Кали с обеих сторон, выстраиваясь в очередь. Она оглядывается назад в бессознательных поисках помощи или поддержки, но зал почти опустел, народ разбежался, испугавшись попасть под раздачу. Остались самые отбитые зрители, которые уже полезли себе в штаны.

– Да ты охренел?! – Гейл вскакивает на ноги и тут же получает тычок в спину.

– Не отвлекайся. Ты же наварилась? Теперь отрабатывай, – он тянет её за волосы к своему члену, Гейл послушно открывает рот и зажмуривает глаза, когда сзади в неё толкается первый из десяти.

Кали теряет точку опоры, связь с действительностью едва не покидает её, когда она срывается с места, чтобы скрыться в подсобке и не видеть всего этого.

– Стоять! Сядь сюда, побазарим.

Щелчок предохранителя за спиной заставляет Кали врасти ногами в пол. Она оборачивается и видит, как Гарсия приглашающе хлопает по сиденью дивана рядом с собой. Дуло пистолета смотрит ей в лицо и Кали на ватных ногах идёт в сторону блядской вакханалии, стараясь не воспринимать звуки шлепков тела о тело, возни, свистящего дыхания возбужденных ублюдков и мычание Гейл.

– Я вот понять не могу, ты тупая или прикидываешься, а, Кали?

Она внутренне напрягается, хотя, казалось бы, куда больше, потому что не понимает, что именно за этим вопросом стоит.