Ночи Кабирии
Анна Горина
Обычная советская школьница Аня занимается скучными пионерскими делами: собирает макулатуру, сдаёт нормы ГТО, марширует и мечтает о море и путешествиях. От унылой школьной жизни её спасают книги и кино, и вместо неинтересных уроков и общественных нагрузок Аня переживает за судьбу Козетты Гюго и Кабирии Феллини. У Ани сложные отношения с матерью, в семнадцать лет она уходит из дома и выходит замуж за скучного Вадика, которого не любит, а лишь терпит, и вскоре после рождения дочери расстаётся с ним. Аню ждёт множество испытаний и разочарований прежде чем она найдёт то самое женское счастье. Героини двух рассказов, утомлённые однообразными серыми буднями, пытаются раскрасить свою жизнь весёлыми поездками и шампанским, но только вот ожидания всё никак не совпадают с реальностью.
Анна Горина
Ночи Кабирии
Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?
Евангелие от Матфея 26: 67, 68
Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы.
Евангелие от Иоанна 7: 7, 8
Часть первая
Аня проснулась от холода. В открытую форточку тянул сырой морозный воздух, надо бы встать и прикрыть, но так не хочется вылезать из-под теплого одеяла. Аня лежит, смотрит в темноту и прислушивается – за стеной наконец-то тихо. Мать со своим Генкой вчера опять принимали гостей и, как водится, снова устроили пьяный дебош с мордобоем. Ругались, били посуду, били морды, пока не начали долбить по батарее соседи. Ане стыдно за мать – стыдно перед соседями, одноклассниками, друзьями – и она мечтает поскорее вырасти и уйти в свой собственный дом, где не будет скандалов и пьянок, а будут хороший муж и счастливые дети – мальчик и девочка. У детей будет своя комната с книгами, большой красной машиной, лошадкой-качалкой и куклой с голубыми волосами. Аня видела такую в универмаге, и ей очень хочется эту длинноволосую куклу, чтобы делать ей разные прически. Аня замерзла под одеялом, и приходится вылезать из постели, чтобы закрыть форточку. Вообще это в передаче «Здоровье» сказали, что спать надо с открытой форточкой, чтобы воздух был свежим. Аня послушно каждый вечер перед сном открывает форточку, потому что в ее комнату через дверную щель всегда ползет дым от вонючей «Примы», которую курят мать и ее гости. Еще Аня по совету ведущей иногда делает себе свежевыжатые соки, которые, как говорят в передаче, очень полезны. Аня трет на мелкой железной терке морковь и выжимает сок через носовой платок, марли у них в доме нет. Иногда делает яблочный, но яблоки у них бывают редко, да и сока получается мало, неэкономно как-то, яблоко лучше съесть целиком.
Мать уже давно, примерно с первого класса, Аней не интересуется – не спрашивает, что задали, что болит и не ходит в школу на родительские собрания. Дочь ей в тягость, и поэтому Аня сама о себе заботится – читает медицинскую энциклопедию, которую берет иногда у подружки, и смотрит по воскресеньям «Здоровье». Аня любит эту передачу и ведущую, доктора Юлию Белянчикову, тоже очень любит. Аня смотрит на нее с удовольствием и восхищением – даже по телевизору видно, какая она добрая и заботливая, вот бы такая мама у Ани была. Укрывшись одеялом с головой, Аня засыпает, чтобы проснуться в семь утра от резкой трели старого будильника.
С утра в кухне шумит вода, бубнит радио и бубнит материн сожитель Генка. Мать говорит Ане, что дядя Гена – Анин отчим, но какой он отчим? Отчим – это второй отец, а не подзаборная пьянь. К тому же они неженаты. И почему он ей дядя? Аня что, его племянница что ли? В общем, Генка никакой не отчим, а сожитель, или хахаль, или, как говорит Анина бабушка, ебарь. Отца у Ани нет и никогда не было, мать родила Аню от какого-то солдата, который служил в стройбате и строил дом в соседнем дворе. Мать бегала к нему на свидания в старую котельную, а когда обнаружила завязавшийся на стройке любви плод, то солдат уже демобилизовался в родной Челябинск и пропал навсегда. Аборт было делать поздно, и грустным ноябрьским вечером Анечка появилась на свет в старом роддоме небольшого подмосковного города. Бабушка, когда прознала о запретной связи, сначала на Анину мать ругалась, обзывала ее проституткой и шалавой и даже обещала выкинуть из дома, но потом постепенно смирилась и купила несколько метров байки на пеленки. Когда Ане исполнился год, ее отдали в ясли, потому что маме надо было работать, а бабушка сидеть с ней не стала, ей было некогда. Она все время бежала что-нибудь мыть: полы в поликлинике, лестницу в подъезде, спортивный зал в школе. Она говорила, что работает, как каторжная, потому что у нее иждивенцы. А когда маленькая Аня попросила забрать с улицы бездомную собаку, бабушка обругала ее и сказала, что они сами как собаки. Вообще бабушка часто ругалась – то на Анину мать, то на соседей, то на Брежнева. Она только Сталина любила, и если выпивала в праздник рюмку водки, всегда его вспоминала:
– Эх, – говорила бабушка, – вот встал бы он сейчас, посмотрел, что творится, и навел бы порядок! Вот тогда бы было другое дело, а не то что эта тряхомудия.
Аня про тряхомудию ничего не знала, а спрашивать побоялась, она только поняла, что бабушка хочет оживить Сталина, чтобы он вылез из могилы и всем сразу стало хорошо. Аня еще подумала, что, может, тогда Сталин придет к ним домой и прогонит Генку, а потом сфотографируется вместе с Аней. На фотографии она будет обнимать его так же, как та самая девочка Мамлакат – хлопковая героиня, про которую им рассказали на пионерском сборе и о которой она сама читала в книжке про Гулю Королёву. В яслях Аня часто болела, и тогда мама сидела с ней дома и читала книжки про Золушку и Царевну-лягушку, поэтому болеть Аня любила, несмотря на горький сульфадимезин и горячее молоко с маслом.
Так они и жили – в маленькой двухкомнатной квартирке, в панельной пятиэтажке. А когда Ане надо было идти в первый класс, бабушка нашла себе в поликлинике деда и ушла жить к нему, в старый двухэтажный дом с круглым чердачным окном и деревянной лестницей. Аня этот дедов дом любила, он стоял на самой окраине города, рядом с лесом, и был такой старинный, что ей казалось, что в нем раньше жили принцы и принцессы, и когда Аня поднималась по скрипучей лестнице, то красивым, плавным движением приподнимала край юбки, как будто это было пышное платье с кринолином, а потом слегка приседала в реверансе, когда здоровалась с бабушкой и дедом. Деда, впрочем, Анины реверансы не впечатляли, и вместо приветствия он обычно говорил им с матерью:
– Здорово, чухонцы!
Аня не знала, кто такие эти чухонцы, но на деда не обижалась – он, как говорила бабушка, был пьянь, а что с пьяни взять. Для бабушки пьяный – все равно что больной, а о больных надо заботиться, хотя Ане казалось это несправедливым. Вот если человек болеет гриппом или астмой, то он же в этом не виноват, а алкоголик по собственному желанию вливает в себя ядовитое пойло и мучает всех вокруг, так почему тогда его надо жалеть? Сначала Аня с дедом спорила и даже ссорилась, потом плюнула – объяснять что-то пьяному дураку было бесполезно. Аня помнила, как дед очень переживал, когда смотрел по телевизору хоккей или фигурное катание. Если наши проигрывали, то дед обзывал фигуристок коровами на льду, а хоккеистов предлагал сослать в Магадан, чтобы их там подучили как следует забивать шайбы. Аня за фигуристок заступалась и доказывала деду, что все они худенькие и нечего на них наговаривать. Но дед, поймав наконец-то собеседника, входил в раж и начинал доказывать пуще прежнего, что двойной тулуп так не прыгают, надо сильнее отталкиваться, а с такой толстой жопой можно только лед проломить. Из кухни выглядывала сердитая бабушка и начинала Ане делать знаки, чтобы она прекратила спорить с пьяным дедом. Аня и сама все про деда понимала, но по детской своей наивности пыталась отстоять справедливость.
Генка на кухне продолжает бубнить, ругает мать за то, что та переварила мясо:
– Надоело жевать эту жвачку, – ворчит он. Мать вяло отбрехивается. Аня прислушивается и думает: «Господи, какое может быть мясо в семь утра?» Потом догадывается, что мясо это из позавчерашнего борща, которое мать сейчас разогрела на завтрак вместе с макаронами. Это у них называлось «макароны по-флотски». Ну почему нельзя сварить геркулесовую кашу, как все нормальные люди, сделать омлет, нажарить сырников или напечь блинов? Аня представляет утро в своей будущей семье и уплывает в уютную негу. У нее в доме всегда будет тепло, даже зимой, дети – в байковых пижамах с зайчиками, а муж – в длинном полосатом махровом халате, и все говорят друг другу «Доброе утро!» Сама Аня – в домашнем клетчатом платье и фартуке с подсолнухами. Она встанет пораньше, чтобы сварить кофе в серебристом кофейнике и напечь детям оладьев. Кофе она будет покупать в булочной, настоящую «Арабику» за двадцать рублей килограмм. А к оладьям подаст малиновый конфитюр и сметану из желто-синей коробочки, а не из этой ужасной банки с грязной крышкой, с которой ходит в магазин мать. А себе с мужем Аня пожарит яичницу с помидорами, а сверху посыплет натертый на крупной терке сыр и мелко нарезанный укроп – такую яичницу она видела в гостях у своей одноклассницы. А молоко в кофе они будут наливать не из треугольного пакета, а из красивого белого кувшинчика с голубыми незабудками, молочник называется. Выйдя из-за стола, все скажут «спасибо», а перед уходом пожелают друг другу хорошего дня.
Дверь с грохотом открывается, на пороге стоит мать, злая с похмелья, и орет:
– Ты думаешь вставать? Сколько можно валяться, опоздаешь же!
Аня, поеживаясь, встает и плетется в ванную. Вода в кране ледяная, потому что газовая колонка давно сломана и ее никак не починят. Аня с тоской оглядывает тусклые зеленые стены, грязную мыльницу и огромный таз с замоченным тряпьем, который стоит уже третий день и воняет тухлым болотом. Она подставляет под кран два указательных пальца, намочив, протирает ими глаза и идет одеваться. Натягивает серые рябые колготки, которые девчонки называют «березка», черную стеклянную водолазку, сверху школьную форму – в школе холодно. Зимой даже разрешают ходить без сменки, и все девчонки в классе сидят в рейтузах и тяжелых зимних сапогах с разводами соли. Одевшись, Аня идет завтракать. На завтрак – остывший чай в граненом стакане и хлеб с маслом. Хлеб засох, масло замерзшее, не размазывается. Аня вздыхает: ну что это за завтрак? Лучше уж вообще ничего не есть, а купить пирожков в школьном буфете со стаканом сливового сока из трехлитровой банки. Но мать не дает денег, потому что у нее их никогда нет.
Аня, задумавшись, смотрит в темное окно – там качается ветка старой яблони, вокруг фонаря медленно кружится снег, и Ане кажется, что под окном ходит Снегурочка. Та самая, с картины Васнецова, которую она однажды видела в Третьяковской галерее, куда ездила с классом на экскурсию. Скоро Новый год и каникулы, и Аня будет наряжать свою комнату. Она протянет в комнате веревку и развесит на ней серебряный дождик и бумажные фонарики, которые вырежет из цветной бумаги. И наклеит на окно бумажные снежинки, а между рамами засунет вату и положит на нее елочные игрушки – будет красиво. А на подоконник поставит елочку, у нее есть маленькая, пластмассовая, которую ей подарила бабушка, когда Аня еще ходила в детский сад. И игрушки к ней – целая коробка крошечных овощей и фруктов, тоже пластмассовых. Там есть и лимоны размером с наперсток, и груши, и яблоки, а еще морковь и помидоры с огурцами. Аня очень любит эти игрушки. Рядом с елкой она поставит Деда Мороза из ваты, а Снегурочкой нарядит свою куклу Галю, надо будет ей вырезать из картона корону и обклеить ее фольгой от шоколадных конфет. Аня конфетные обертки не выбрасывает, а складывает в коробку от мармелада. А еще ей очень хочется костюм, как у той самой Снегурочки – расшитую парчовую шубу и шапочку с пушистым белым мехом. Она бы пришла в таком костюме на школьную елку, и мальчишки не сводили бы с нее глаз, а девчонки завидовали. Но для школьной елки в их классе решили поставить спектакль «Золушка», а на главную роль выбрали противную воображалу Ритку. У Ритки черные волосы и толстые ноги, какая из нее Золушка? То ли дело Аня – хрупкая и прозрачная, вот она-то настоящая Золушка, не то что Ритка. Но Ане не досталось никакой, даже самой малюсенькой роли, все распределили без нее. А тех, кому никакой роли не нашлось, объявили гостями на балу. Массовкой. Учительница сказала, что гости должны надеть любое нарядное платье, можно даже летнее, или белую рубашку и немного покружиться на сцене, а потом просто стоять, смотреть на Золушку и восхищаться. Аня про себя сильно возмутилась. Значит, она должна будет торчать на сцене сбоку припека, пока Ритка кружится в танце с принцем, и таращиться на нее, как дура, да еще и радоваться? Ну уж нет, тогда лучше вообще не ходить и сказать, что заболела. А после каникул про справку от врача никто и не вспомнит.
Мать снова орет и прогоняет в школу. Аня сует ноги в холодные сырые сапоги, натягивает колючую шерстяную шапку и застегивает дурацкое синее пальто с куцым воротником из коричневого меха. Вот ее дочка будет зимой ходить в шоколадной цигейковой шубке, а сын – в блестящей красной куртке на молнии с капюшоном, такую куртку Аня видела в журнале «Внешпосылторг», который валялся на журнальном столике у соседки тети Нади. Аня выходит из дома и уныло плетется в школу. Как ей надоела эта школа! Аня пока только в шестом классе, ей еще учиться и учиться, и надо как-то дотянуть до десятилетки, чтобы потом обязательно поступить в институт. Аня еще не знает, в какой институт она будет поступать, но чтобы работа потом была такая, как в кинофильме «Служебный роман», который они с бабушкой недавно видели по телевизору. В фильме очень много женщин, все они красивые, интеллигентные и целыми днями меряют наряды, красятся, болтают и едят в большой красивой столовой. Да, и еще ходят по магазинам. В чем именно заключается их работа – не очень понятно, кажется, они там что-то подсчитывают, но это и неважно. Именно на такой работе можно будет найти себе мужа, с которым Аня собралась в свое светлое будущее. У них с мужем тоже будет такая же шикарная квартира, как у Самохвалова из «Служебного романа», где они будут принимать гостей и угощать их швейцарским сыром и греческими маслинами, как в кино, а стаканы с коктейлем украшать кружком лимона и пластмассовой трубочкой. Правда, Аня тогда сильно удивилась, как можно так неэкономно расходовать лимоны, которые вообще-то стоят три пятьдесят за килограмм. Дед иногда покупает за полтинник один лимончик к чаю и потом, выловив ломтик из кружки, съедает его вместе с кожурой. И «Волга» у них с мужем тоже будет, они на ней летом всей семьей поедут на юг. Хотя нет, на юг они полетят на самолете. Аня мечтает полететь на самолете в какие-нибудь далекие края, но пока она ездит только на автобусе или электричке.
Первый урок – алгебра, но Аня давно уже, еще с четвертого класса, ничего не понимает и сидит со стеклянными глазами. Домашнюю работу она обычно списывает у Наташки Зотовой, на контрольных получает двойки, и учительница заставляет ее после уроков ходить на дополнительные занятия. Там Аня мается до вечера с такими же отстающими, но к концу четверти двойки с грехом пополам исправлены на тройки, и Аня с чистой совестью уходит на каникулы. Оставшиеся уроки такие же скучные, как и математика, только на уроке французского Аня немного оживает и с удовольствием записывает в тетрадку новые слова: fromage – сыр, pain – хлеб, viande – мясо. А физику и русский с литературой еле высиживает, погруженная в мечты о своем будущем доме, в которых плавает до самого звонка на перемену.
После уроков – классный час, а потом еще дежурство. На классный час приходит старшая пионервожатая и рассказывает им про израильскую военщину и платную медицину в Америке. Оказывается, чтобы вырезать в Америке аппендицит, надо заплатить тысячу долларов, и Аня с облегчением думает, что ей очень повезло родиться в Советском Союзе, где медицина бесплатная. Ее саму прошлым летом отвезли в больницу, когда у нее сильно заболел живот. Все подумали, что это и есть тот самый аппендицит, и страшно перепугались. Аня тогда ужасно не хотела оставаться в больнице, куда ее привезли поздно вечером на скорой помощи, но бабушка, которая поехала вместе с ней, сказала, что если Аня будет капризничать и не согласится лечь в больницу, то дома непременно умрет, потому что у нее лопнут от гноя все кишки. Аня испугалась и покорно пошла в палату за злющей медсестрой, которая указала ей на единственную свободную кровать и велела ложиться и не реветь, иначе она сделает укол. В палате, кроме Ани, лежали еще шесть девочек, и все они спали. Аня послушно легла, всхлипнула и уснула. Утром пришла на обход приятная молодая докторша, пощупала Анин живот и сказала, что ее понаблюдают и отпустят домой. Аня поняла, что резать ее сейчас не будут, немного повеселела и пошла со всеми завтракать. За завтраком на них наорала буфетчица, которой не нравилось, что дети не едят серую манную кашу и болтают, а ей самой уже пора бежать мыть полы в коридоре, потому что у нее еще полставки санитарки. Девочки в палате были угрюмые, напуганные, кто-то уже прооперирован, кого-то только собирались оперировать, и обстановка была мрачной и жуткой. Не найдя у Ани никаких болезней, на третий день ее выписали, и теперь она боялась грызть семечки, от которых, как сказали девочки в палате, у них и был тот самый аппендицит. А если Аню кто-нибудь угощал жареными семечками, то она начинала чистить их так тщательно, что уже через пять минут ей это надоедало и она их выбрасывала.
Вожатая наконец-то закончила зачитывать перечень дорогостоящих медицинских услуг в далекой Америке и отпустила класс домой. Хорошо, что сегодня обошлось без страшного рассказа о пытках, о которых им говорили почти на каждом классном часе. Их класс было поручено подготовить ко вступлению в комсомол, но, по словам вожатой, в комсомол годились только те, кто готов был мужественно терпеть мучения, чтобы не подвести товарищей. Еще когда они только окончили начальную школу, их классу присвоили имя Зои Космодемьянской, потому что оставаться обычным четвертым «А» было нельзя, а надо было обязательно носить чье-нибудь имя и стремиться быть таким же умным, трудолюбивым и отважным героем, чье имя им присвоили. Всех обязали прочитать «Повесть о Зое и Шуре» – книгу, написанную матерью Александра и Зои Космодемьянских, а весной весь класс повезли в деревню Петрищево, на место казни Зои. Так у их класса появилась своя библия и своя Голгофа, с помощью которых из простых школьников растили будущих строителей коммунизма. В Петрищево на месте казни теперь стоял обелиск, и вожатая построила их в шеренгу и начала с какими-то садистскими нотами в голосе рассказывать, как пытали фашисты несчастную девушку. Она поведала жмущимся от страха и ужаса пионерам и про двести ударов ремнем, и про вырванные ногти, и как таскали отважную партизанку ночью голую, босиком по морозу, а потом кто-то провел по ее спине пилой. И как на этом самом месте, где стоит сейчас обелиск, построили виселицу и, прежде чем повесить Зою, ее сфотографировали, а потом выбили деревянный ящик у нее из-под ног, и поруганное тело еще много дней болталось на виселице, а местным жителям не разрешали снять его и захоронить. И как в новогоднюю ночь немцы водили вокруг виселицы пьяный хоровод, а потом взяли и отрезали у Зои одну грудь. Ане показалось, что вожатая сейчас поведает, как несчастную эту грудь немцы сожрали, и не выдержала, побежала к автобусу. В кустах ее вырвало, а потом она тряслась мелкой дрожью всю обратную дорогу и ночью долго не могла уснуть. Перед глазами стояла виселица и отрезанная женская грудь, и было ей так жутко, что она даже от страха не могла встать и сходить в туалет, потому что за дверью ей мерещился фашист с пилой. И Аня лежала и терпела, пока не посветлело за окном, и только тогда она встала и дошла наконец до туалета, а потом забылась тяжелым сном, и мать снова орала с утра, что она проспит школу. После поездки в Петрищево вожатая снова собрала всех на классный час, и Аню опять затошнило от страха, и она решила прикинуться больной и сбежать домой. Аня тогда подумала, что если услышит еще хоть одну подробность об истязании восемнадцатилетней девушки, то грохнется в обморок прямо за партой. Медпункт оказался закрыт, и Аня вернулась в класс, приготовившись к худшему, но, к счастью, вожатая тогда с пытками закончила и начала их ругать за двойки и недостойное поведение, а потом сказала, что все они должны быть мужественными и смелыми, как Зоя, и только на таких условиях они смогут называться комсомольцами. Аня в такой комсомол не хотела ни при каких условиях и решила, что будет как можно дольше избегать этой повинности.
После классного часа Аня осталась дежурить, ее соседка по парте заболела, и Аня дежурит одна. Сначала надо поднять на парты все стулья, потом подмести, вымыть доску, полить цветы и дождаться из буфета учительницу, которая примет работу и отпустит домой. Аня переворачивает тяжеленные стулья, и руки у нее трясутся. Она устала и хочет есть, но приходит учительница и велит еще оттереть черные жирные полосы на линолеуме, которые оставляют грубые подошвы ботинок. Аня еще целый час на четвереньках елозит по полу, чтобы оттереть ненавистные полоски, которые завтра появятся снова, как кровь на ключике Синей Бороды, потому что мальчишки специально их чертят. Когда Аня выходит из школы, уже смеркается, она уставшая и голодная, но домой идти ей нерадостно – неизвестно, что ее там ждет. Ей открывает мать, и Аня с порога видит, что она снова пьяная. Аня швыряет в коридоре пальто с шапкой и уходит в свою комнату плакать. Мать плетется за ней и шипит:
– Ну, че ты, че ты опять-то? Ну, и выпила я немножко, что, нельзя, что ли? Подумаешь. Будет мне тут еще. – И уходит к очередным гостям.
Аня вытирает слезы, переодевается в старый байковый халат и идет на кухню. В кастрюле вареная картошка, она синего цвета и какая-то склизкая, в холодильнике соленые грибы, которые где-то собирал дед. Грибы большие, черные и страшные, но вроде еще никто не отравился. Аня кладет в тарелку картошку, два лохматых гриба размером с ладонь и отрезает горбушку черного. Больше ничего нет. Зато в буфете, в дальнем углу, лежит пакет с пряниками – они продолговатые, беленькие и остро пахнут мятой, кажется, они называются «Невские». Аня ставит чайник и уходит к себе. В комнате она раскрывает «Отверженных» Гюго, которых выпросила еще на прошлой неделе у Катьки Орловой, своей одноклассницы, и погружается в злоключения несчастной девочки-сироты по имени Козетта. Аня переживает за Козетту, сочувствует ей и даже думает, что если бы она сама была на месте Жана Вальжана, который спас Козетту от злого трактирщика Тенардье, то уж точно не стала бы платить тому никаких денег за девочку, а просто убежала бы с ней ночью, а эти деньги потратила бы на еду и одежду. Аня относит пустую тарелку на кухню и наливает чай. В комнате она читает и пьет чай с пряниками. Как же вкусно, каким-то чудом пряники не сожрал Генка, наверно, не нашел. Аня оставляет пакет с пряниками у себя в комнате и прячет его в секретере за учебниками. Надо делать уроки. Так, русский – ну, там легкотня, написать одно упражнение. Математику она спишет завтра у Наташки, а историю с географией даже не открывает, их можно завтра быстро прочитать на перемене, перед уроком. Еще завтра две физкультуры, опять эти проклятые лыжи. Аня решила, что лыжи с собой не потащит и на физкультуру вообще не пойдет, а сходит лучше к школьной медсестре и скажет, что у нее болит голова.
Аня забирается под одеяло и снова возвращается к Козетте. На улице уже поздний вечер, Аня слышит, как одеваются в коридоре гости, и радуется, что сегодня все уходят рано и не будут ее мучить своими «Листьями желтыми» и «Конями привередливыми» из старого катушечного магнитофона. В комнату заглядывает мать и заплетающимся языком сообщает, что они уходят в гости к дяде Володе. Дядя Володя живет в соседнем доме с женой Нинкой и почти каждый день стоит у магазина, собирает на опохмелку. Аня выдохнула с облегчением, что все наконец-то свалили, только вот одной вечером в квартире жутковато. Но можно включить телевизор, и неважно, что там показывают: когда живой голос в доме, то не так страшно. Аня идет в большую комнату, где мать с Генкой принимали гостей, первым делом открывает форточку и включает телевизор. Телевизор старый, черно-белый, и Аня вспоминает, какой роскошный телевизор стоит у Наташки – большой, цветной, по такому даже «Сельский час» смотреть интересно, не говоря уж о любимой передаче «В гостях у сказки». Аня, когда вырастет, обязательно купит себе такой же и поставит его в стенку. Стенка будет красивая, полированная, с большим круглым зеркалом в баре, она такую видела в мебельном магазине, куда однажды зашла с бабкой за табуретками. Стенка эта называлась «Браслет», наверно, из-за круглого, как браслет, зеркала, и продавалась только по предъявлению какой-то открытки. Аня тогда не поняла, почему стенки продаются за открытки и подумала, что любой дурак может пойти на почту и накупить этих открыток сколько угодно. Но бабка объяснила, что за этими стенками люди годами стоят в очереди, и когда очередь подходит, то человеку по почте приходит открытка, с ней он идет в магазин и эту стенку покупает. А кому стенка не нужна, те открытки продают, потому что люди они нечестные, спекулянты. Аня тогда решила, что им точно этой стенки не видать, у них нет ни открытки, ни денег, а есть только старый желтый сервант, набитый разной дребеденью, и Аня его стыдится. Она вообще своего дома стыдится и подруг к себе не приводит.
По телевизору началась программа «Время», и под бубнеж диктора о запуске очередного космического корабля Аня выносит на кухню тарелки с объедками и окурками. Что за дикость такая – тушить окурки в тарелке? Вот же пепельница стоит, правда, она переполнена. Аня выбрасывает заляпанную газету, которую мать стелет поверх скатерти, и консервные банки с какими-то засохшими комьями непонятно чего. «Завтрак туриста» – читает Аня на этикетке и удивляется, как можно есть такую гадость, на которую и смотреть страшно. Вот у Ани на ужин в ее доме будут котлеты по-киевски с жареной картошкой, салат из свежих помидоров, пироги и вишневый компот, который она сама будет закручивать в трехлитровые банки. Пироги она тоже сама будет печь – с капустой, с мясом и с яблоками, а еще с курагой, она такие пробовала у соседки тети Нади. В комнате уже холодно, но дымом еще пахнет. Здесь всегда пахнет дымом, им пропитаны все стены, шторы, диван и подушки с покрывалом. Аня садится в старое зеленое кресло с деревянными подлокотниками и ждет кино после программы «Время».
Фильм показывают старый, итальянский, «Ночи Кабирии» называется. Аня его еще не видела и с интересом следит за перипетиями главной героини. Ане двенадцать лет, она уже кое-что знает и про любовь, и откуда берутся дети, тем более что мать с Генкой особенно и не стесняются. Генка пьяный может и голый в туалет пойти, только ладонью прикрыть причинное место, Ане в эти минуты очень стыдно и она его ненавидит. Она и так его ненавидит, но в эти минуты особенно. Кабирия очень похожа на Золушку из старого черно-белого кино, и Аня ждет, когда же она встретит своего принца и заживет наконец-то настоящей счастливой жизнью. Сначала Аня решила, что богач и кинозвезда Альберто Лаццари, с которым Кабирия знакомится случайно на улице, и есть тот самый принц. Но тот, вопреки Аниным ожиданиям, вдруг помирился со своей воображалой Джесси и выпроводил Кабирию из своего роскошного дома. Но потом Кабирия встречает Оскара, который влюбляется в нее и предлагает выйти за него замуж. Кабирия продает свой дом, чтобы у нее было приданое, и собирается отправиться в тихую семейную гавань. Ане немного жаль, что в Кабирию не влюбился тот богатый актер, но Оскар тоже хороший, и Аня за Кабирию радуется. Каково же было ее изумление, когда этот подлец Оскар обманул несчастную Кабирию и попросту ее обокрал. Какая подлость, какая ужасная несправедливость, бедняжка Кабирия – осталась и без дома, и без денег, и без мужа. И в конце фильма, несчастная и одинокая, идет она по дороге, а вокруг танцуют и смеются люди. Аня переживает и плачет, сидя в кресле и вытирая слезы рукавом халата.
В комнату вваливается мать, они с Генкой вернулись из гостей и еле стоят на ногах. Мать шипит:
– Что ты ноешь опять, что ты ноешь? Как ты надоела мне со своим нытьем, иди спать, опять с утра не поднимешь.
Аня, рыдая, убегает к себе в комнату, и вслед ей несется:
– Вот же тварь, какая же тварь ебучая.
Аня привыкла и не обращает на мать внимания. Она плачет, потому что ей очень жаль Кабирию. Бедная, бедная Кабирия, она так мечтала о семейном счастье, даже продала свой дом, чтобы у них с мужем были деньги. Какой же негодяй этот Оскар, какой негодяй. Мать, шатаясь, прошлепала в туалет, по пути сшибла стул и ногой отшвырнула Анин портфель, который стоял на полу в коридоре. Аня ее ненавидит. Да, Аня давно знает, что свою мать ненавидит и мечтает о другой матери. Иногда она фантазирует, что придет добрая докторша Юлия Белянчикова из передачи «Здоровье» и скажет Ане, что на самом деле она ее мать, просто в роддоме перепутали младенцев, и Аня с радостью уйдет в заботливый чистый дом, к маме Юле.
За три дня до школьной елки Аня встретила на улице тетю Зину – завхоза из детского сада, куда Аня ходила еще до школы и где работала нянечкой Анина мать, пока ее не уволили за прогулы. Тетя Зина, пожилая уставшая женщина в вязаной, наподобие чалмы, розовой шапке, стала расспрашивать Аню, как она поживает и почему такая грустная. Она была женщина добрая, жалела Аню, жалела ее непутевую мать и даже приглашала Аню заходить к ним иногда в детский сад, в гости. Аня ответила, что у нее нет костюма для школьного спектакля и поэтому она решила вообще не ходить на праздник. Но тетя Зина всплеснула руками в толстых варежках и тут же потащила Аню в детский сад, сказала, что у нее есть великолепный костюм Снежной Королевы, в который наряжалась молоденькая воспитательница из младшей группы для новогоднего детсадовского утренника. Он, конечно, Ане будет великоват, но подшить его – дело пустяковое, главное, чтобы он самой ей понравился. Аня обрадовалась и пообещала зайти к тете Зине на работу завтра после школы. Когда Аня на следующий день вошла через калитку в детский сад, то заметила, что здесь совсем ничего не изменилось: те же деревянные веранды и песочницы с грибком-мухомором, большое крыльцо с балясинами и круглый фонтан, который не работал никогда, даже летом. Хотя один раз, когда ждали какую-то важную комиссию из гороно, фонтан включили, а дырку в центре заткнули большой половой тряпкой из мешковины, чтобы не убежала вода. Аня поднялась на крыльцо и зашла в раздевалку, нашла свой бывший шкафчик с картинкой. На картоне – все та же нарисованная синяя лопатка с красной ручкой, и Ане даже захотелось открыть шкафчик и посмотреть, не завалялась ли там ее красная шапочка с помпоном. Тетю Зину она нашла в каморке, где висели нарядные, в блестках платья для девочек-снежинок, белые хлопчатобумажные шапочки с длинными накрахмаленными ушами для мальчиков-зайчиков, а еще костюмы Деда Мороза и Снегурочки. Платье Снежной Королевы висело отдельно, под старой простыней. Аня заглянула под эту простыню и ахнула – платье было великолепно. Белоснежное, расшитое серебряными нитями, с длинной пышной юбкой, пушистым воротником и большими круглыми пуговицами с серебряным узором, и корона к нему вся в камнях и разноцветном бисере, со свисающим серебристым дождиком. Аня примерила платье и замерла в восхищении перед маленьким зеркалом, висевшим на двери. Да, вот именно в таком костюме было бы хорошо заявиться на королевский бал, чтобы все зрители сразу позабыли и про полуночницу-Золушку, и про принца, и про тыкву с утерянной туфлей. Аня решила, что раз роль Золушки досталась не ей, то на сказочном балу именно она – девочка из массовки – затмит всех гостей своим восхитительным платьем, и зрители будут смотреть только на нее. А чтоб знали! И Аня, счастливая, благодарила тетю Зину и обещала платье беречь и вернуть сразу же после спектакля, в целости и сохранности. Платье было и в самом деле Ане длинновато, подол лежал на полу, и Зинаида моментально прошлась по нему иголкой, убирая лишнее, а заодно и с боков прихватила, чтобы на тощей Ане платье не висело мешком.
Двадцать девятого декабря был последний учебный день. Вместо уроков прошел классный час, где подводили итоги второй четверти, ругали отстающих и отчитывали тех, кто не стремился участвовать в общественной жизни класса. Классная их, Наталья Ивановна, сокрушалась, что стенгазет выпустили мало, не сделали газету про композиторов и про краеведческий музей. И макулатуры мало собрали, до нормы их классу не хватило шести килограммов, поэтому на первом месте опять шестой «Б». Аню похвалили за активное участие в школьных мероприятиях, посвященных борьбе за независимость разных отстающих стран, вроде Эфиопии или Никарагуа, где она читала стихи. Вообще-то Ане было глубоко наплевать и на Никарагуа, и на еще какой Гондурас, просто голос у нее от природы был хорошо поставлен, поэтому ее таскали по всяким утренникам и пионерским сборам еще с детского сада. Ане приходилось зубрить наизусть малопонятные скучные стихотворения, но зато старшая пионервожатая забирала ее в пионерскую комнату на репетиции прямо во время уроков. Там Аня сидела вместе с другими несчастными обладателями правильных голосов и бубнила: «Палестинский узор одежды. Палестина – твоя надежда» или что-нибудь про смелый, угнетенный жадными капиталистами народ. А потом, во время праздника, маленькая худющая Аня выходила на сцену актового зала и громко и четко, сильным голосом декламировала:
В огне, под пулями, позабыв про оковы,
И розовым днем, и ночью лиловой
Я буду кричать опять и опять:
«Свободу народу, свободу мне, свободу моей стране!»
Ане действительно хотелось свободы от всей этой пионерской суеты, и она, делая упор на «Свободу мне!», читала стихи с чувством и даже некоторой болью и отчаянием, потому что взрослые ее не слышали и оставить в покое несчастную пионерку никак не хотели, а, наоборот, продолжали ее мучить. В школе постоянно придумывали какие-нибудь каверзы вроде сбора металлолома или сдачи норм ГТО, и тогда все классы, включая малышей, ходили в поисках старого железа по заброшенным сараям или бегали зимой вокруг школы на лыжах, а летом ползали по полям в противогазах и метали деревянные гранаты. Их, начиная с детского сада, готовили к войне с Америкой, и, чтобы уничтожить пузатых американских капиталистов в черных цилиндрах, надо было учиться метко кидать гранаты. Аня бегать на лыжах не любила, ползать тоже, а стихи эти считала ужасной дрянью и старалась, по возможности, от декламационной повинности улизнуть. Как-то раз она удачно проболела всю подготовку к очередному пионерскому мероприятию и была счастлива, что ей удалось избежать участия в новом политическом перформансе. Вожатая тогда выстроила на сцене небольшой отряд из шести человек, и Аня, которая только пришла в школу после болезни, с изумлением смотрела, как они грозно махали со сцены кулачками и, нахмурив брови, орали: «Эль пуэбло – унидо – хамас – сэра – венсидо!» Дети и сами не понимали, что они кричат, не понимали этого и зрители, и Аня решила, что это вообще уже какой-то сумасшедший дом, и слава богу, что ей сейчас не надо стоять на сцене вместе с ними и кривляться, потрясая кулаком. Да и бабушка у Ани всегда ругалась, если по телевизору рассказывали про Кампучию или Вьетнам, и говорила, что хватит уже кормить этих черножопых, которые навязались на нашу голову, так и коммунизм никогда не построишь. И снова вспоминала Сталина, который бы уж точно навел порядок.
После классного часа надо было всем переодеться в костюмы и пройти в актовый зал, чтобы показать спектакль малышне из начальной школы, учителям и родителям. Девочки переодевались прямо в классе, мальчишек отправили в спортивную раздевалку. Аня понимала, что переодеться в свой великолепный костюм Снежной Королевы на глазах почти у всего класса ей никак нельзя, чтобы не сломать задуманный сценарий и заодно не обрушить на свою голову праведный гнев замарашки Ритки. Она соврала, что платье забыла и попросила разрешения сбегать за ним домой. Так как роль у Ани была незначительной, а точнее, и вовсе никакой, Наталья Ивановна уйти Ане разрешила и велела приходить сразу в актовый зал. Пока девчонки переодевались, Аня спокойно ушла в школьный буфет, чтобы потратить наконец полтинник, выданный ей бабкой с очередной пенсии. Она купила себе кольцо с кремом, булочку с яблочным повидлом и стакан персикового сока из трехлитровой банки. Потом не спеша съела кольцо, булочку, выпила сок и вытерла носовым платком лицо от сахарной пудры. Не торопясь сходила в туалет, постояла в коридоре у окна и вернулась в пустой класс. Все уже наконец переоделись и ушли в актовый зал. Аня, слегка волнуясь, достала из материной клетчатой сумки свое платье, корону и завернутые в газету красные лакированные туфли, которые ей покупала бабушка еще к первому сентября в Марьинском «Мосторге». Она так же не спеша переоделась, поправила на голове корону, распустила по плечам серебристый дождик и посмотрелась в маленькое зеркальце.
– Ах, как хороша! Не лгут люди. Чудо, как хороша! – произнесла вслух Аня, подражая гоголевской Оксане из сказки про черта и кузнеца Вакулу, – та все время крутилась перед зеркалом, примеряя бусы и платки, и разговаривала сама с собой, нахваливая свою красоту.
Аня шла в актовый зал по пустынному коридору и почти не дышала от предвкушения. Подойдя к дверям, она прислушалась. Золушка на сцене разговаривала с феей-крестной, значит, скоро бал. Аня постояла за закрытыми дверями, дождалась, когда принц познакомится с Золушкой и пригласит ее на танец. При первых же звуках вальса Аня открыла дверь в зал и пошла по длинному проходу на сцену. Пока она шла, все зрители молча уставились на нее в предвкушении нового сценария сказки Перро. Смотрели на Аню и принц с Золушкой, пытаясь понять, что все это значит. Аня же не смотрела ни на кого, и только мельком полоснула взглядом по недовольному лицу Натальи Ивановны. Та сузила свои злые зенки, разглядывая Аню, и плотно сжала недовольные губы. Ничего хорошего от ее взгляда ждать не приходилось, но Ане было все равно, она пришла гостьей на бал, как они все и хотели. Вы просили нарядное платье – я его надела, вы отодвинули меня на край сцены – так пожалуйста, и Аня, нежно ущипнув платье за подол, слегка приподняла его и поднялась на сцену. Она прошла мимо ошалевшего от дивного явления принца, возмущенной от неожиданной перемены сценария Ритки и скромно встала в углу, слегка спрятавшись за рыжего Вовку, который тоже остался без роли и сейчас беспомощно топтался на краю сцены в своей нарядной белой рубашке и пестрым бантом на шее из маминого шелкового шарфика. Гости и принц с Золушкой продолжили вальсировать, и Аня тоже немного покружилась в танце, приподняв свою пышную юбку. Она видела, что все смотрели только на нее в ожидании какого-то нового поворота, но сказка, к разочарованию зрителей, закончилась традиционно. После спектакля девчонки объявили Ане бойкот, а Наталья Ивановна назвала ее выскочкой и добавила, что высовываться нехорошо, а уж затмевать нарочно Золушку на балу – так и вовсе неприлично. Аня классную молча выслушала, так же молча собралась и ушла домой, мысленно послав всех в жопу вместе с их недоделанной Золушкой.
На Новый год Аню пригласила к себе в гости одноклассница Света. Она была единственная, кто никогда не участвовал в общей травле, потому что жила всегда сама по себе, мимо стада, и на все имела собственное мнение. Девчонки в классе ее не любили и боялись. Они со страхом шептались по углам о том, что Света – еврейка, и Аня никак не могла взять в толк, чего они боятся и почему слово «еврейка» звучит у них так, как будто она колдунья. Аня знала, что еврейка – это такая национальность, и в школе их учили относиться к людям других национальностей с уважением. Но почему-то у них в классе евреев боялись, татарку Амину дразнили узкоглазой, а Максима Деревянко называли хохлом, хотя Аня никаких отличий у них не замечала – обычные ребята, еще и получше многих. Был у них в городе и кооперативный институт, а при нем – огромное общежитие, в котором жили чернокожие студенты из разных африканских стран. А местные говорили, что в Африке поснимали с деревьев обезьян и прислали к ним учиться, и мальчишки часто собирались огромной бандой, чтобы по вечерам ходить к общежитию «пиздить негров».
А Света, хоть и еврейка, но девочка хорошая, и родители у нее добрые. Ее мама всегда спрашивает, как у Ани дела, и угощает яблоками и шоколадными конфетами, а папа даже как-то раз объяснил Ане все про теплоту, которую они проходили по физике. Аня любит у них бывать – там уютно, душевно, нет скучных сервантов и ковров, зато есть много книжных полок, которые висят везде, во всех комнатах и даже в коридоре, Аня обожает по ним лазить. Аня приходит к ним тридцать первого в девять вечера, и они со Светой запираются в комнате и украшают себя мишурой и блестками. Еще к Свете приехали бабушка с дедушкой и двоюродный старший брат из Ленинграда, он там учится в медицинской академии, и за столом очень шумно и весело. Все рассказывают какие-то смешные истории, вспоминают летнюю поездку на море, желают друг другу счастья в новом году, и видно, как им хорошо и как они все любят друг друга. Ане очень весело и интересно, с ней общаются на равных, а Светин брат даже говорит ей «вы». Аня невольно вспоминает деда, который называет ее «урод – в жопе ноги», а за столом без конца подливает себе портвейн и ругается с телевизором. Светина мама все время приносит с кухни то пироги, то жареную курицу, то маринованные помидоры и подкладывает всем на тарелки салат и шпроты. Аня смотрит на гостей за столом и думает, что у нее тоже так будет. Они с мужем обязательно нарядят большую, до самого потолка, живую елку, дочке она сошьет костюм Снегурочки, а сын будет гномиком в смешном красном колпаке. И жареная курица у них тоже будет, и оливье в хрустальной вазе, который она украсит грибами из вареных яиц. Она видела, как их делала Светина мама. Сначала надо из яйца вынуть желток и сверху надеть на него, как шляпку, половинку белка. А потом взять оставшуюся половинку белка, это уже будет ножка, надеть на нее половинку помидора и выдавить сверху капельки майонеза, получится мухомор.
На следующий день, первого января, Аня заболела и все десять дней каникул пролежала в постели с температурой и больным горлом. Мать не пила уже целую неделю, потому что снова устроилась на новую работу и пока держалась. Обычно мать скакала с места на место, от запоя до запоя – то ее увольняли из столовой, где она трудилась посудомойкой, то из больницы, где она мыла полы санитаркой, то из детского сада, куда она устраивалась нянечкой. Сейчас ее взяли в кафетерий на станции, где она елозила тряпкой по столам и кафельному полу. Пока Аня болела, мать приносила ей из кафетерия булочки с повидлом и песочные колечки с орешками, разводила соду для полоскания и крошила в чайной ложке кислый аспирин, как делала когда-то, когда Аня была еще совсем маленькая. Генка уехал в деревню, к своим родителям, и Аня с мамой остались вдвоем. Такая мама Ане нравилась, она не пила, заботилась о ней и даже вымыла в квартире полы и старый буфет, а заодно и посуду в серванте. А потом вернулся Генка, и они с матерью напились в первый же вечер. Ближе к ночи, когда они оба подошли к нужной кондиции, Генка заподозрил мать в измене и начал бегать за ней вокруг стола, размахивая кулаками, сдирая попутно скатерть и опрокидывая стулья. Мать визжала и уворачивалась, но в итоге он загнал ее в угол и начал волтузить по полу, а перепуганная Аня кричала, плакала и тянула его за рваные тренировочные портки, пытаясь оттащить от матери. В дверь забарабанили соседи, Генка мать отпустил, и она, пользуясь моментом, выскочила на лестницу. Аню забрала к себе ночевать соседка тетя Надя, и Аня еще долго ворочалась на чужом диване, пытаясь успокоиться и заснуть. Утром, когда она вернулась домой, все было, как прежде. Мать собиралась на работу, Генка пил чай на кухне и просил Аню вчерашнюю их ссору «не брать в голову». Аня ничего не ответила и пошла собираться в школу. Господи, как они ей все надоели.