Крылья над Кальдорой

Рядом со мной работают другие дартлогийцы. Мужчина лет сорока с уставшим лицом, женщина, которая выглядит не старше двадцати пяти, но её взгляд пустой, словно она прожила гораздо больше. Никто не говорит. Мы знаем: любое слово может привлечь внимание.

Иногда слышно, как кто-то шепчет молитву на дартлогийском, но это быстро прекращается, если надсмотрщик проходит мимо. Здесь запрещено даже думать о том, кто ты.

Имперцы работают на других этажах. Они управляют машинами, сидят в кабинетах, составляют графики. Для них это просто работа. Для нас – это борьба за выживание.

К концу смены руки дрожат так, что я едва могу удержать последний корпус двигателя. Пальцы немеют, спина ломит, а ноги гудят от того, что я простояла двенадцать часов.

Мои ладони красные, покрытые мелкими царапинами от острой кромки корпуса. В воздухе стоит запах пота, масла и магического топлива, который въелся в мою кожу.

Я пытаюсь вытереть руки о фартук, но он уже пропитан грязью и жиром. Это бесполезно.

Когда гудок возвещает конец смены, я почти падаю от облегчения. Рабочие начинают медленно собираться, двигаясь к выходу, как сломанные куклы.

Надсмотрщик смотрит на нас, словно на стадо. Его взгляд задерживается на мне, и я на секунду замираю.

– Ты. – Он показывает на меня дубинкой. – Завтра смена начинается раньше. Приходи на полчаса раньше, понятно?

Киваю. Я не спрашиваю, почему. Здесь не задают вопросов.

Когда выхожу из завода, солнце уже садится, окрашивая серый дым в багровый цвет. Мои ноги подкашиваются, но я заставляю себя идти.

Иду через улицы гетто, слышу крики, лай собак и чьи-то тихие разговоры. Этот город, этот завод, эта жизнь – всё здесь кричит о том, что ты ничто.

Но внутри я знаю: это не конец.

На входе в своё здание замечаю женщину, стоящую у двери. Она выглядит знакомо. Её тёмно-каштановые волосы собраны в небрежный пучок, лицо слегка вытянутое, но с мягкими чертами. Карие глаза блестят в свете уличного фонаря, будто она только что плакала, но успела стереть слёзы. На её куртке две нашивки: одна с чёрной полосой и мелкими буквами, обозначающими «Дартлогиец», другая – с символом зелёного листа. Виталис.

– Кайра? – не верю своим глазам.

Она оборачивается и улыбается. Улыбка усталая, но искренняя.

– Элин! Я думала, не узнаешь меня.

Она шагает ко мне и обнимает. Её руки крепкие, несмотря на худобу, словно она привыкла хвататься за любую возможность держаться на плаву.

Мы заходим в мой коридор. Я приглашаю её в свою комнату, но она смеётся:

– Я живу через стену. Комната 11. Тебе повезло быть моей соседкой, да?

Улыбаюсь, но это не смягчает усталости в ногах. Сажусь на стул, а она прислоняется к дверному косяку, скрестив руки.

– Сколько прошло? – спрашиваю я.

– Восемь лет, – отвечает она, и её голос становится тише. – Но всё это время я знала, что когда-нибудь мы встретимся снова.

Помню её в лагере. Она всегда старалась заботиться о других, даже когда сама была измотана. Если кто-то заболевал, Кайра находила способ раздобыть что-то, что могло помочь. Она была той редкой искрой света в месте, где свет был запрещён.

– Тебя куда направили? – спрашиваю я.

– В госпиталь, – отвечает она, показывая на свою нашивку виталиса. – Империи нужно, чтобы кто-то лечил их солдат. У меня, видишь ли, подходящий дар.

Она усмехается, но в её улыбке нет радости.

Смотрю на её нашивку с зелёным листом. Она всегда была хороша в лечении. Если в лагере кто-то ломал руку или набивал синяк, Кайра находила способ помочь, даже если у неё не было магии для этого.

– Думаешь, нас специально разделяют? – спрашиваю.

Кайра кивает.

– Конечно. Нас отправляют туда, где мы принесём больше пользы Империи. И ещё… – она опускает голос, чтобы её шёпот едва можно было услышать. – Они хотят, чтобы мы не могли объединиться.

Моя рука машинально касается нашивки. Она простая, с серым кругом. Символ пустышки.

– А ты? – спрашивает Кайра, глядя на меня.

Пожимаю плечами.

– Они решили, что у меня нет магии. Я пустышка. Потому работаю на заводе.

Кайра некоторое время молчит, а потом тихо говорит:

– Это не всегда очевидно. Иногда магия проявляется позже.

Смотрю на неё и вижу в её глазах надежду. Она думает, что у меня нет магии. Но это не так.

Я знаю, какая магия у меня есть. Я знала это ещё в лагере, но никогда никому не говорила. Потому что магия – это оружие. И если Империя узнает, что у меня есть оружие, она заставит меня использовать его. Не для себя, а для неё.

Я сделала выбор: я буду пустышкой.

Нашивки на одежде – это способ Империи контролировать нас. Каждый вид магии имеет свой символ: виталисы, доминионы, солярисы, шелдрены – у всех свои знаки. Но есть ещё мы, дартлогийцы. Мы, кто не вписывается в их систему.

Дартлогийцы всегда обладали магией, но она не похожа на магию Империи. Она связана с природой, с землёй. Мы не просто использовали магию, мы жили в гармонии с ней.

Дар Дартлога: каждый дартлогиец рождается с уникальным даром, который развивается в подростковом возрасте. У кого-то это способность разговаривать с ветром, у кого-то – чувствовать движение воды под землёй. Общая черта: магия дартлогийцев всегда «живая». Она не строит барьеров, как у доминионеров, и не ослепляет вспышками света, как у солярисов. Она помогает выживать, защищать, лечить.

Империя ненавидела это. Они не могли понять или контролировать нашу магию. Они называли её «дикой», «примитивной», «угрожающей».

Кайра продолжает говорить что-то о госпитале, о своей работе, о том, как они разделяют нас, чтобы мы не могли объединиться. Но я ловлю себя на том, что слова сливаются в единый фон. Я слишком устала, чтобы слушать.

Моя голова гудит от мыслей, а тело ломит от смены на заводе. Двенадцать часов на ногах, под нескончаемым грохотом машин, под взглядами надсмотрщиков, которые видят в тебе не человека, а деталь механизма.

Моя магия могла бы облегчить всё это. Она могла бы сделать меня сильнее, быстрее. Но я знаю, к чему это приведёт. Они узнают. Они заставят меня работать ещё больше, использовать магию для их целей.

Нет. Я сделала выбор, и этот выбор сохранит мне жизнь, по крайней мере, на какое-то время.

Кайра, заметив моё молчание, мягко улыбается и поднимается.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорит она, похлопывая меня по плечу. – Увидимся завтра.