Девочка-лёд

– Какая ты мразь, Беркут! – говорю очень тихо.

Он зло прищуривает левый глаз.

– Извини, но с моими друзьями теперь разбирайся сама! Не надо было ехать сюда, идиотка! – выплёвывает пренебрежительно с такой лютой ненавистью в глазах, что мороз почти физически кусает кожу.

– Чёртова бесчувственная скотина! – бросаюсь на него я. Луплю, не жалея сил.

Беркутов больно стискивает мои плечи.

– Если с моей сестрой что-то случилось, то клянусь, клянусь, Беркутов, я свидетелей найду! Посажу его, понял! – в отчаянии обещаю я. – За то, что вывезли меня сюда против воли! Или просто… просто убью его! Убью, если с ней. Если с ней…

Пока я выдаю этот бессвязный, эмоциональный монолог, его лицо мрачнеет с каждой секундой. Становится чернее тех туч, которые заполонили сегодня ночное небо.

Резко распахивается дверь. На пороге комнаты стоят Абрамов и прижимающий к затылку полотенце Пилюгин.

– Эта сука разбила Пилюле голову! – гневно информирует Беркутова Ян.

Повисает подозрительная пауза, но потом… Всё происходит так быстро, что я едва успеваю хватануть ртом порцию кислорода. Беркутов, скрипнув зубами, в один выпад умудряется схватить Яна и впечатать его в стену напротив. Бьёт по лицу. С такой силой, что Абрамов начинает скулить, как раненый зверь. Пилюгин же, отшатнувшись назад, спешит ретироваться в коридор.

Приложив ладонь к губам, молча наблюдаю за тем, как Беркутов хватает за грудки осевшего от удара на пол Яна, и швыряет его в холл, сопровождая всё это нецензурной бранью.

Я не могу найти в себе силы, чтобы выйти туда. Просто не могу и всё. Улавливаю фоном звучащие голоса. Они взывают к разуму слетевшего с катушек именинника, а я, замерев, слушаю… Приглушённые стоны. Трусливое «Не надо, бро» Пилюгина и «это же просто прикол, Ром» от до смерти перепуганного Бондаренко.

Может и нельзя так говорить, но наряду с паническим страхом я чувствую странное удовольствие. Да простит меня бог, но в глубине души я рада, что они получили некое возмездие в лице кулаков Беркутова. Пусть эти побои будут небольшой платой за весь тот ужас, который я пережила в эту ночь. Удивительно. Никогда не думала, что в кои-то веки буду благодарна своему врагу!

– Ты рехнулся? Из-за какой-то шлюхи! – доносится гундосый голос Яна из коридора.

Не хочу это слушать. Бесцеремонно захожу в чужую ванную комнату, плотно прикрывая дверь за своей спиной. Тело пробивает крупная дрожь. Она рассыпается по плечам и спускается вниз.

Скидываю измученные кеды и ступаю босыми ногами на чёрную плитку. Хочу протянуть руки к непонятным, навороченным кнопкам, но внезапно вода: тёплая, почти горячая, сама обрушивается на меня с потолка. Сенсоры… двадцать первый век.

Оседаю прямо на пол. Невидящим взглядом наблюдаю за тем, как вода смешивается с краской. Смывает её с меня. Жаль, что нельзя также уничтожить этот день. Отправить его в сток, будто и не было его вовсе.

Я вдруг понимаю, что не плачу всё это время. Потому что слёз нет. Совсем… Там в лесу они брызнули от боли, а чуть раньше в подвале – норовили появиться от отчаяния, но сейчас… желания разрыдаться у меня нет совершенно. Глаза сухи, а внутри – пустота. Разве что голова без конца прокручивает эпизоды сегодняшней ночи. От звонка Вити Цыбина до метающего молнии взгляда Беркутова.

«Повелась на бабло, не зная того, что тебя ждёт? И какова же была твоя цена?»

Зажмуриваюсь. Как он мог подумать, что я… добровольно приехала сюда, чтобы заработать таким способом!

Отвращение. Вот, что я испытываю к таким, как он. Избалованным, циничным детям богатых родителей. Они считают, что всё можно купить. Абсолютно всё. И право на безнаказанность тоже.

«Ты вообще в курсе, чем по традиции заканчивается этот пейнтбол? «Знаешь, что означает выражение пустить по кругу»?

Меня всю передёргивает, и к горлу подкатывает тошнота. Лучше умереть, чем быть изнасилованной этими отморозками. Я скорее удавилась бы, если бы до этого дошло…

Маниакально тру кожу, стирая раздражающую глаз цветную краску: жёлтую, синюю, красную, зелёную. Потом промываю волосы. Выжимаю, тяну до боли. Ощущаю первобытную злость. Злость на то, что такие ублюдки есть на свете. И они ведь не просто существуют, а наслаждаются каждым днём, с лёгкостью разрушая чьи-то жизни! Видят себя эдакими кукловодами.

Не сразу замечаю, что в помещении нахожусь уже не одна. Только когда сквозь толщу воды цепляю взглядом фигуру Беркутова, склонившегося над раковиной. Умывает лицо. Шею. Руки.

Кровь: его или чужая, я не знаю, на фоне белоснежной раковины смотрится особенно жутко. Капает, окрашивая воду в красный оттенок.

Выпрямляется. Поворачивает голову. Грудь тяжело вздымается. Дышит так, словно марафон пробежал. Но кое-что меня поражает особенно… У него какие-то совершенно дикие, безумные глаза. Демонические. Почти чёрные. Злые. Пугающие. Зрительный контакт с ними пробирает до костей. Заставляет внутренне сжаться. Такого Беркутова я, пожалуй, ещё не видела. Всё, что было до – просто ничто в сравнении с этим.

Сдёргивает с вешалки полотенце и, скользнув взглядом по моим прижатым к груди ногам, выходит из ванной комнаты, оставляя одну. Опускаю голову. Да, уже сейчас всё выглядит кошмарно. Мне обеспечены синяки на долгие недели. Стреляли-то с близкого расстояния, да к тому же, на мне ведь совсем не было никакой защиты. Если не считать маски, которую я сорвала и бросила там у деревянного домика.

Встаю. Ульяна. Мне надо к ней… Я запрещаю себе думать о плохом, но в голове столько тревожных мыслей, что паника накатывает с новой силой. Выхожу на мягкий ковёр. Кашляю. Открываю кран. Наклоняюсь и жадно пью холодную воду. Потом вытираю махровым полотенцем пострадавшее тело и волосы, стараясь не особенно смотреть в зеркало. Потому что отражение не радует совсем…

Потоптавшись у двери несколько невыносимо долгих минут, выхожу. Прохлада, лизнув спину, пробирается и выше. Отчего кожа покрывается мурашками.

– Вещи на кровати, – слышу я его резкий голос.

Стоит у окна в излюбленной позе. Опирается на подоконник. Руки в карманах. На нём уже мотоциклетный костюм и кроссовки.

– Одевайся. Домой отвезу.

Мне дважды повторять не надо. Это, пожалуй, самые желанные слова, которые я надеялась услышать от кого-нибудь сегодня. Плевать на его друзей, бессовестно издевавшихся надо мной. Плевать на него и его слова о моей стоимости. И даже на эти вещи, покоящиеся на идеально заправленном покрывале. Его вещи, которые придётся надеть. Ведь мои, к сожалению, остались там в лесу.

– Отвернись! – командую сквозь зубы.

– Как-то поздно стесняться, – заявляет он, продолжая пялиться на меня в упор.

Один бог знает, как это выводит из себя.

– Да и к чёрту тебя! – хватаю одежду, с силой сжимая от досады губы.

Дрожащими пальцами натягиваю серый свитер на мокрый, спортивный бюстгальтер. Тону в нём, но тёплая, гладкая ткань приятно греет кожу, создавая иллюзию мнимого комфорта, а потому, всё, что мне остаётся – просто не думать о том, кому принадлежит этот свитер. Не в белье ведь в конце концов ехать? Я итак сегодня перевыполнила программу сверкания неглиже на год вперёд.

Быстрыми, неловкими движениями надеваю спортивные брюки. Всё это время Беркутов сверлит меня своим морально давящим взором. Так и хочется подойти и врезать, но я думаю об Ульяне и о том, как сильно хочу её увидеть. Помогает.

Возвращаюсь за кедами в ванную. Обуваюсь. Беркут поднимает с тумбочки ключи и выходит из своей комнаты первым. Я плетусь за ним, прожигая ненавидящим взглядом сквозную дыру в его спине. Век бы не видела ни этот источающий пафос дом, ни его комнату…

Замечаю на белом полу чьи-то зубы и кровь. Морщу нос. Отворачиваюсь и невольно вздрагиваю. Мы уже почти доходим до лестницы, но внезапно нас окликает мягкий, женский голос.

– Роман Александрович, можно вас на минуту, у нас тут проблема… – замолкает и косится на меня.

– На улице жди, – словно собаке прилетает мне команда.

Беркутов разворачивается на сто восемьдесят градусов и направляется в дальнее крыло. Там, выглядывая из-за двери, его ждёт весьма обеспокоенная на вид женщина средних лет. Прислуга? Учитывая, что на ней униформа – вполне вероятно.

Роман Александрович. Фыркаю. Прям коробит! Да кто он такой и чем заслужил подобное обращение от человека, который вдвое старше него?

– Там на полу надо прибрать, – бросает он ей через плечо. Женщина послушно кивает и спешит удалиться, сжав в руках невесть откуда взявшееся ведро.

Я пару минут разглядываю впечатляющий дворец Беркутовых. Все эти вычурные картины (поди какой-нибудь раритетной коллекции), исполинских размеров люстра.

– Ну и ну…

Эхо: гулкое, раздающееся на весь дом, совершенно лишают уюта этот «музей». Моё внимание привлекает голос Беркутова и какой-то шум. Любопытство берёт верх. Тихо крадусь по коридору и останавливаюсь у той самой приоткрытой двери, в которую он вошёл ранее.