Тени в холодных ивах

И тогда я выбрала третий, совершенно неожиданный для себя вариант – ногой, носком балетки ударила по двери. Внизу, чуть повыше порога. Не знаю, как это случилось. Возможно, это взбрыкнула моя досада или проснулся, чтобы сразу же уснуть, мой маленький протест против домашнего тирана?

Дверь тут же распахнулась, как если бы моя сестра все это время стояла в прихожей, дожидаясь моего возвращения.

– Катюша, да ты ж моя милая! – Я буквально упала в ее крепкие объятья и с каким-то отвращением почувствовала на своем лице ее быстрые мятные поцелуи. – Прости-прости меня, дуру, ради бога! Я не должна была тебя бить. Не знаю, как это случилось. Ты должна понять меня. Машина – это очень опасно. Ты только открой интернет и почитай, как много аварий случается вокруг, как много людей погибает, а ты… ты же совершенно не умеешь водить! Те курсы, которые ты окончила в позапрошлом году, – это не в счет. У тебя нет практики…

Курсы! Ну конечно! Я училась на курсах вождения втайне от сестры (первое время), а потом в силу определенных обстоятельств вынуждена была признаться в этом, после чего сразу же получила примерно такую же пощечину за «недопонимание»! Кажется, она и тогда говорила что-то про аварии и опасность на дорогах. И весь тот жуткий скандал был так же, как и сейчас, преподнесен как акт заботы обо мне, младшей сестре. И я должна была простить ее за то, что она таким вот демоническим образом преподносит мне уроки любви.

Вот и в этот раз, облобызав меня и тысячу раз попросив прощения за свою несдержанность, она кинулась заботиться обо мне неистово. Раздела меня, разула, сама надела на меня домашние тапочки, проводила в ванную комнату и следила за тем, как я намыливаю руки. Я же, подчиняясь ей, чистая и умытая села за стол и дала себя накормить. Оказывается, пока меня не было дома, моя сестра напекла блинчиков, блинчиков, которые были вредны почти так же, как и эклеры! Блинчики блестели от масла, к тому же на столе стояли розетки со сгущенным молоком, черносмородиновым джемом и медом. Ну просто пир богов!

– Ты простила меня? Простила? – Она буквально вцепилась пальцами в мои плечи, стоя позади моего стула и дыша мне в макушку.

– Марина, да конечно… – говорила я, отправляя сдобренный сгущенкой блинчик себе в рот. – Только, пожалуйста, не отговаривай меня от покупки машины. Это глупо. Дико, наконец! Тебя послушать…

И тут я получила подзатыльник. Не сказать чтобы сильный, нет, но такой, что от неожиданности выплюнула на стол кусок блинчика.

– Я вижу, ты не понимаешь, что все мои действия направлены исключительно на то, чтобы защитить тебя от тебя же!

– В смысле? – Я медленно повернула голову, чтобы посмотреть ей в глаза. – Как это – защитить меня от меня?

– Потом поговорим, – она отпрянула от моего стула и подошла к окну, встав ко мне спиной. – Ешь давай!

Мне показалось, что на кухне выпал снег – до того стало холодно. А плечи, к которым прикасалась вот только что моя сестра, заледенели.

Да уж, подумалось мне тогда, не самый удобный момент для того, чтобы рассказать ей, вновь рассвирепевшей, о том, что я согласилась поработать натурщицей у Кристины. Что ж, придумаю что-нибудь. Договорюсь с ее же подругой, которой она доверяет, с Зоей, что буду подтягивать по русскому языку какую-нибудь ее знакомую девочку.

Это было первым, что пришло в голову. Но все остальные мои варианты обмана были отметены мною же, стоило мне только представить себя на месте моей сестры. Если скажу, что записалась в бассейн, она скажет, что я могу там утонуть. Если сочинить что-нибудь про танцевальную студию, где меня могут научить аргентинскому танго, скажет, что туда ходят одни шлюхи и альфонсы. Если запишусь на курсы акварели, скажет, что…

Браво, Катя! Я поздравила себя, когда мысленно только произнесла слово «акварель». Живопись, уроки живописи – вот что будет наверняка безопасно в глазах моей сестры. Тихое и приятное занятие с хорошей перспективой стать великой художницей. А почему бы и нет! Я и с Кристиной договорюсь, что будто бы беру у нее уроки. Вот только расскажу о новом своем увлечении в другой раз, хватит мне на сегодня скандалов, слез и мятных поцелуев.

Я уже почти дошла до мастерской Кристины, как позвонила Зоя. Спросила меня, где я.

– Иду к художнице на урок, – сказала я. – А что? Марина звонила?

– Да в том-то и дело, что не звонила. И на телефон не отвечает. Может, все-таки в полицию пойдем? Заявление напишем?

– Ну ладно… – оторопела я. – Думаешь, все так серьезно?

– Ты что, не знаешь свою сестру? Да она должна была уже сто пятьдесят раз позвонить и тебе, и мне, и всем! Она человек крайне ответственный, она целую кучу народа держит под контролем. Она не могла вот так взять и исчезнуть, никому и ничего не сообщив. И если не рассказала тебе и мне, то на самом деле все это похоже на свидание, в котором ей стыдно признаться. Так вот, это и есть самое страшное!

– Не поняла. Что страшного-то в этом?

– Да то, что она, получается, познакомилась с мужчиной, с незнакомцем. Я хочу сказать, что ни ты, ни я с ним незнакомы. Мы не знаем, кто он, как его зовут, где он живет и, главное, куда они отправились! И если она молчит, то с ней просто могла случиться беда! Нет, я понимаю, конечно, Маринка наша, она с прибабахом, я-то ее хорошо знаю, и с ней не каждый может общаться, она у нас особенная, но мужику-то это не расскажешь! Может, она ненароком, не понимая, разозлила его, обидела, он ударил ее… Уф, Катя… Ты это, давай уже позвони своей художнице и скажи, что не придешь сегодня. Я скажу тебе, куда подъехать, это на Московской, знаешь, где у нас полиция… Собственно говоря, я уже здесь. Но я ей кто? Может, от меня заявление о пропаже человека и не примут, а ты все-таки родная сестра. Да и вообще, как я могла бы без тебя… Короче, я тебя жду!

И она, не дожидаясь моего ответа, отключила телефон.

5

– Какое место сказочное, Сережа!

– Рожкова, какой я тебе Сережа? Мы с тобой на работе. И официально ты помогаешь мне осматривать место преступления.

– Да-да, конечно. Ты же здесь первый раз, да? – Она хохотнула, показав белые зубки. Как же она была хороша, эта Рожкова, на фоне реки, зеленого берега, могучих дубов, и вся такая лесная нимфа, пронизанная солнцем и пахнущая наверняка луговыми цветами.

– Нет, конечно, – озадаченно проговорил Сергей, – мы же осматривали это место. Но, может, что-то пропустили. Представляешь, ни телефона, ни кошелька, ни документов.

– Так убийца все это и забрал с собой, чтобы вы подольше не могли установить личность жертвы. Где, говоришь, нашли тело?

Он показал. Они подошли совсем близко к воде. В тени камышовых зарослей она казалась темно-зеленой, Рожкова поморщилась и отошла в сторону, закурила.

– Ты что, куришь? – удивленно спросил Сергей. Он не то чтобы разочаровался, но как-то не вязалась эта пусть даже и тоненькая сигаретка с нежным обликом Люси.

– Сережа, если ты думаешь, что я поставила себе целью завоевать тебя и теперь буду стараться быть лучше, чем я есть на самом деле, то ты глубоко заблуждаешься. Да, ты мне нравишься, очень. Пожалуй, я бы даже вышла за тебя замуж, но ты-то ко мне равнодушен. Да и вообще, я всегда, если ты не заметил, веду себя естественно. Хохочу, даже когда рядом начальство, могу матом покрыть, если нужно, а еще я ем много. Могу съесть две порции котлет с пюре. Вот такие дела.

И она снова расхохоталась, затем перевела дух и затянулась сигаретой.

– Знаешь, что я тебе скажу, хотя фактов у нас – кот наплакал? Это убийство было совершено не ради денег. Женщина отправилась сюда на пикник, это ясно. Ее обнаружили в купальнике. Вряд ли она взяла с собой крупную сумму денег. Так, стоп… А украшения на ней какие-нибудь были?

– Да, тоненькая золотая цепочка и маленькие сережки с изумрудами.

– То есть и золото с изумрудами не сняли. Значит, я права? Не ради корысти ее сюда заманили и убили. Была ли она изнасилована?

– Да вроде нет… Точно нет.

– Вот и спрашивается: за что ее убили? Я понимаю, если бы она просто утонула, так сказать, несчастный случай. Но тут убийство. Зарезали…

– …ножом. Кололи куда придется, то есть убийца, возможно, совершал это первый раз и нервничал…

– Как-то ты очень уж нежно говоришь об этом отморозке. Но если он заманил ее сюда, чтобы убить, то и мотив должен быть мощный. Она красивая?

– Да не так чтобы… Высокая, стройная, ей за тридцать. Нет, она некрасивая. Ты клонишь к тому, что убийство могло быть совершено на почве ревности?

– Один из вариантов. Почему бы нет? Или же она сильно напакостила преступнику или тому, кто его нанял. Или же она слишком много знала, была свидетельницей другого преступления. Ох, как же я люблю сочинять мотивы!

И тут Рожкова, словно забыв, что перед ней не подружка, принялась расстегивать жакет, сняла его и бросила на траву. Затем быстрыми движениями справилась с пуговицами на белой блузке, сняла ее, оставшись в кружевном бюстгальтере, при виде которого Сергей сглотнул, едва справляясь с волнением. И напоследок стройненькая и полногрудая Люся стянула с себя узкую шерстяную юбку, оставшись в белых и тоже кружевных трусиках, и с разбегу бросилась в воду!

– Дура! – закричал, окончательно растерявшись, Сергей. – Вода же холодная! Да я и так знаю, что ты красивая и что грудь у тебя что надо! Лейтенант Рожкова, быстро на берег!

Но Люся, хохоча и захлебываясь водой, плескалась, поднимая веера брызг, то плывя от берега, то возвращаясь, переворачивалась на спину, погружая голову и раскидывая руки, изображая звезду. Солнце слепило ее глаза, она улыбалась.

Какая же она раскованная! Сергей и не знал, продолжать ли ему разочаровываться или, наоборот, очаровываться этой девушкой. И вот что она сейчас делала? Соблазняла или дразнила? А что, если, когда она выйдет, схватить ее, поцеловать…

Он даже кулаки сжал, злясь на себя, на свои смелые фантазии. Может, он вообще ошибался в ней и она совсем не такая, как о ней говорят? А говорят, причем все мужики без исключения, что недоступная она, что к ней ни на какой козе не подъедешь.

– Сам дурак, – сказала она, выходя на берег, отжимая мокрые волосы и вытирая голые мокрые пятки о мягкую, успевшую прогреться на солнце траву. – Что это ты обзываешься? Вовсе я не дура. Ну да, водичка прохладная, но ничего, зато взбодрилась. Я всегда, когда вижу воду, стараюсь немного поплавать. И что это вы, майор Родионов, так странно смотрите на меня? Щуритесь… Вы что, ослепли?

Он отвернулся. Ослепнешь тут, пожалуй.

Он слышал, как она одевается, как шуршит одеждой.