Неведомый

Вместо ответа Кация подобрала разбросанную одежду и бросила ее на постель.

– Девка вздумала рожать и вот-вот отойдет к праотцам. Вставай.

Спросонья Рунд не поняла, о какой девке говорит Кация, а после скривилась.

«А мы здесь при чем?» – хотелось спросить Рунд, но Кация уже поспешила прочь, звучно шлепая по полу. Приоткрытая дверь впустила в комнату встревоженные голоса, всхлипы и далекий крик роженицы. Нога после сна одеревенела, и пришлось долго массировать мышцы, разминать их и договариваться с болью. Порывшись в мешке, Рунд отыскала ус. Один комок засунула под язык, другой взяла с собой. Подумав, прихватила еще один нож, побольше, и стянула с матраса серую простыню.

«Зачем мне все это?»

«Ты дала клятву, – сказала бы Дацин. – Помогать каждому человеческому существу – врагу или другу».

«Как мне надоели ваши клятвы».

Рунд принимала роды не один раз, но тогда рядом с ней находилась наставница Дацин. Эта молчаливая суровая женщина выбрала в помощницы только ее одну – из двадцати девочек, мечтавших стать ценотами, лекарями. Бросила на Рунд внимательный короткий взгляд и сдавила подбородок сильными пальцами.

– Подойдет эта. Смерть ее боится – видишь, отступилась и оставила напоследок отметину? Она сможет помогать появляться новой жизни в этом мире. – Наставник Гатру молча покивал и на прощанье отвесил Рунд затрещину.

«Помни, о чем я тебе говорил, – прошептал он ей, когда Рунд проходила мимо. – Заставь их поверить в твою слабость».

Дацин не была лысой, как прочие наставники, и, уж конечно, не обладала боевой сноровкой, но боялись ее куда сильнее, чем всех остальных в Паучьей крепости. Наверное, из-за глаз – настолько светлых, что зрачки казались черными тоннелями, прорытыми прямо в белках. А еще из-за тяжелого взгляда и ударов палкой, на которые Дацин никогда не скупилась.

Рунд она лупила как минимум дважды в неделю – за малейшую провинность.

«Я кую твою волю, девочка», – любила повторять наставница в перерывах между ударами.

В комнате было жарко от разведенного очага. В котле под пристальным взглядом Кации закипала вода. Девица, раскинув ноги, лежала на дощатой кровати и вопила в потолок. Оттуда на нее молча взирал оберег – соломенный паучок, и на каждом из его сочленений болталась связка перьев. Рыжеватые воробьиные, длинные вороньи, куриный пух, украшенный бусинами. Яграт подпирал стену и не сводил взгляда с языческой твари. Мать девушки опустилась на колени и держала в своих красноватых ладонях руку дочери. Отца Рунд встретила в коридоре – он истуканом стоял во тьме и при виде ее поспешно опустил глаза. Никто ни о чем ее не просил, но Рунд этого и не требовала.

Горели с десяток свечей – на широком столе, подоконнике и на полу. Тени нервно сновали по бревенчатым стенам, и комната казалась горнилом, в котором ковали страдания и боль.

Кация вылила в глубокий таз исходящую паром воду и взялась за нож. Чистое полотно трещало, расходясь на части.

– Где Бёв и Шим?

– Бёв внизу, успокаивает лошадей. А Шим отправился за травой – трактирщик сказал, что в этом лесу растет ус.

Рунд подошла к кровати и пощупала потный лоб. Ладонь обожгло лихорадочным жаром, девушка ошалела от боли, и взгляд голубых глаз бессознательно метался из угла в угол. Вряд ли она понимала, что происходит вокруг. Светлые пряди прилипли к мокрому лицу и шее, и в них запутался сульд, повешенный на кожаный шнурок. Слепой бог не торопился спасать ее душу.

– Дураки оба. Откуда в Митриме взяться усу? – Рунд достала из кармана мятый красный комок и, зажав пальцами нос, затолкала его в рот девушки. Ум и Шим – эти вещи никогда не пересекались. – Как зовут?

Женщина не сразу поняла, что Рунд обращается к ней, а после уставилась глазищами и пробормотала что-то себе под нос.

– Громче!

– Меня? Тея.

– Ее, тупица. Как зовут твою дочь?

Губы трактирщицы задрожали.

– Леда.

– Эй. – Рунд повернулась к яграту и показала на изголовье кровати. – Встань здесь и шепчи свои бестолковые заветы. Живее!

Яграт вздрогнул и еще сильнее вжался в бревенчатые стены своим щуплым телом.

– Они староверцы. Птичьи поклонники. Я не буду призывать сюда своего господина.

– Да чтоб тебе провалиться на этом самом месте! – Рунд коснулась шеи Леды, потом достала нож и наставила его на мольца. – Или подойдешь сам – или приволоку за шкирку. Ты видишь на ее груди сульд? Тогда встань здесь и бормочи все, что полагается. К утру девка испустит дух, но я попытаюсь спасти ребенка.

Услышав ее слова, женщина разразилась громким плачем и еще крепче вцепилась в тело своей дочери. Рунд мотнула головой, и Кация, подхватив под мышки трактирщицу, поволокла ее прочь. По пути Тея вырывалась и награждала тацианку ударами, а напоследок даже укусила за руку.

– Пусти! Пусти меня к дочери!

С трудом вытолкав женщину в темный коридор, Кация захлопнула дверь и подперла высоким табуретом. Яграт, не отводя взгляда от ножа, пробрался к кровати и вцепился в свою татру, как будто боялся, что ее с него стащат. Зажмурившись, он начал что-то напевать, и Леда на время вынырнула из забытья. Лихорадка путала ее сознание, и она явно приняла Рунд за кого-то другого.

– Нет, – тонкие пальцы крепко обхватили ее запястье, – пусть он замолчит. Пусть он замолчит. Позовите Мартина, пусть он придет! Позовите Мартина! Он поможет принять роды. Мой ребенок… Кровь от его крови…

– Молчи, дура. – Рунд вырвала руку, задрала подол ночной рубашки и положила руки на большой живот. Ее собственные волосы лезли в глаз, липли к щекам. Пот стекал по шее и щекотал ключицу. – Никакого Мартина здесь нет.

От воя у Рунд заложило уши, и она ввела руку в матку, чтобы проверить – да, все так и есть. Маленький убийца захотел появиться на свет задницей вперед. Рунд подумала, что на его месте попыталась бы умереть еще в материнской утробе. Ничего хорошего младенцам мир предложить не мог.

– Кация, помоги ее перевернуть.

Вдвоем они заставили девушку встать на четвереньки[2 - Повитухи в Тацианской империи прибегали к подобной практике, чтобы принять тяжелые роды (например, когда ребенок неправильно располагался в утробе матери).], но это нисколько не облегчило ее судьбу. Дацин говорила, что смерть многолика и узнать ее не так просто. К каждому она приходит в свой час и в том виде, который человеку более приятен. Смерть не пугает – она уговаривает, заманивает и уводит с собой за великую Стену.

К Леде она пришла давно, в ту самую минуту, когда та зачала ребенка.

– Не тужься! – приказала она Леде, но та наверняка ее не услышала. Ус взял боль под уздцы, но целиком вряд ли забрал. Слишком худая, слишком узкие бедра – такой и рожать-то нельзя. Рунд закусила губу и впервые искренне помолилась всем богам, которых знала.

Осторожно нащупала подмышку младенца и, уже заранее зная, что ее решение не принесет спасения, осторожно перевернула плод внутри. Не слишком умело – и по рукам тут же потекла кровь.

– Кация, положи ее на спину. Дай мне нож.

– Полить его горячим вином? – голос тацианки не дрожал, она с любопытством и неодобрением рассматривала стонущую девушку. Та скользила руками по кровати и не переставая шептала имя своего любовника.

– Не надо. Ты, – Рунд дернула дрожащего яграта за рукав, – начинай отмаливать ее грехи.

Плоть разошлась под клинком, и девушка закричала – так могли вопить темные духи, изгнанные с земли Слепым богом. Этот крик врезался в сердце и заглушил мысли Рунд. Она сжала зубы, и Дацин, которой уже не было в живых, одобрительно похлопала ее по плечу.

Ребенка Рунд вытащила трясущимися руками. Окровавленный, сморщенный комок поторопился сообщить миру о своем появлении и завопил так же громко, как до этого кричала его мать. Рунд даже не потребовалось его шлепать. Она торопливо поднесла тщедушное тело к материнскому лицу и прошептала:

– У тебя родился мальчик.

Но Леда не дождалась этой радостной новости: глаза ее смотрели, не мигая, на паука, перебирающего в воздухе соломенными лапками.

Кация подала тряпку, и Рунд осторожно положила на нее мальчика. Жидкие черные волосенки прилипли к испачканной в крови коже, он плакал не переставая, и сучил ногами. Рунд осторожно сняла с шеи мертвой девушки сульд и положила его на крошечное тело. Яграт опустился на колени и нехотя взял в руки ладонь покойницы.

– Эй! – Стул, приставленный к двери, содрогнулся от сильного удара. – Может, впустите меня?